Осталось немного — всего несколько миллиардов лет

Осталось немного — всего несколько миллиардов лет

(Роман Орлов, перевод с английского: Robert Beatty, Feb. 17, 2020, The New York Times)

«Однажды всё живое умрёт». С этой мрачной ноты Брайан Грин — учёный-физик и математик Колумбийского университета, автор «Элегантной Вселенной» и других бестселлеров и один из основателей ежегодного нью-йоркского Всемирного Научного Фестиваля, посвящённого науке и искусству, — начинает повествование в своей книге «До скончания времён». Отправляясь в невероятное путешествие, в котором он предаётся серьёзным размышлениям о человеческой жизни, её свершениях и заботах, каким образом и по какой причине наша история закончится не лучшим образом, и какое, всё же, это имеет значение.

Мы строим мосты и космические станции, сочиняем великие симфонии, создаём семьи и произведения искусства, снимаем фильмы, развязываем войны и президентские компании, не взирая на то, что, согласно современным научным данным, не только мы — люди — в конечном счёте исчезнем с лица Земли, но и вся жизнь во Вселенной.

«До скончания времён» — это всеобъемлющая, по своей амбициозности и энциклопедичности знаний, книга, полная и моментов, вызывающих грусть, и глубоких мыслей, заставляющих задуматься, и различных теорий современных учёных и мыслителей (от Хомского до Хокинга), затрагивающих происхождение и эволюцию галактик, и смешных случаев и анекдотов из жизни самого Грина, вызывающих искреннюю улыбку.

Время от времени в книге встречаются довольно сложные описания научных феноменов, и порой кажется, что потребуется целая вечность, чтобы разобраться в них, особенно когда Грин начинает рассказывать об энтропии. Если бы я действительно понимал, что это такое, я бы писал эту статью, сидя в каком-нибудь кабинете Массачусетского Технологического Института, а не в квартире в Верхнем Вест-Сайде Манхэттена.

Основная идея Грина, его комплексная теория о человеческих стремлениях и порывах (опирающаяся на работы таких личностей, как Отто Ранк, Жан-Поль Сартр и Освальд Шпенглер), заключается в том, что мы желаем превзойти смерть, сохраняя себя в чем-то вечном, незыблемом, в таких вещах, которые переживут нас самих, - в искусстве, в науке, в памяти наших потомков и так далее. 

Лично для Грина это стремление приняло форму посвящения себя математике и физике, поиску законов и истин, не являющихся заложниками пространства и времени. «Очарование доказательства математической теоремы заключается в том, что оно остаётся в веках», — пишет он.

Когда он умрёт, его работы продолжат своё существование, как часть науки и накопленных ею знаний. Но как космолог, он понимает, что это всего лишь иллюзия: «Как выяснится из нашего путешествия, жизнь, вероятнее всего, преходяща и эфемерна, и всё наше понимание сути вещей, возникшее с её появлением, почти однозначно исчезнет с её завершением. Нет ничего вечного. Нет ничего абсолютного».

Звучит депрессивно. Но, сидя однажды в Старбаксе, Грина постигло озарение, нечто вроде осознания того, что он, наоборот, должен быть безмерно благодарен. Наша жизнь и мысли может и являются, по космическим меркам, эфемерным крошечным островком во Вселенной, но «если вы действительно задумаетесь и представите будущее, лишённое звезд, планет и мыслящих существ, вы сможете в полной мере начать осознавать (вплоть до глубокого почтения) в какую эпоху мы живём».

Эта книга что-то вроде любовного письма нашему хрупкому миру, полному безграничных возможностей. Читая её, ты словно поднимаешься по эскалатору, находясь в огромном торговом центре, на нижних этажах которого расположены такие вещи, как время, энергия, гравитация, Большой взрыв и биология.

Почему Вселенная расширяется? На сегодняшний день самым лучшим объяснением является тот факт, что мощная антигравитационная сила под названием «инфляция» (существование которой, как ни странно, было предсказано ещё уравнениями Эйнштейна), на мгновение вступившая в свои права в течение первой доли триллионной секунды времени, отправила всё вокруг себя в бесконечный полёт. Но учёные до сих не располагают явными экспериментальными доказательствами этой теории.

Все живые существа на планете Земля разделяют между собой общий генетический код, основанный на ДНК. И все мы аккумулируем и получаем энергию из молекул аденозинтрифосфата (АТФ). Чтобы нормально функционировать, рассказывает Грин, каждая клетка человеческого тела потребляет 10 миллионов таких молекул в секунду.

Таким образом, поднимаясь всё выше в нашем воображаемом универмаге, мы достигаем его верхних уровней, посвящённых сознанию, свободной воле, языку и религии. Ни на одном из этажей мы не задерживаемся надолго. Автор словно консультант по продажам в этом торговом центре. Он знает, где и в каком отделе что находится. Он призывает на помощь своих коллег-экспертов (от Пруста до Хокинга), стараясь быть честным и откровенным продавцом ответов на те вопросы, на которые мы сами не смогли бы ответить.

Почему люди рассказывают истории? Было ли в том, чтобы в свободное от охоты время собираться вокруг костров и болтать о том о сём, эволюционное преимущество? Способствовало ли это всё большему сплочению людей между собой? Помогала ли эта практика в том, чтобы лучше ориентироваться на неизвестных территориях или, даже, на жизненном пути?

Может ли физика объяснить не только, как работает разум, состоящий из нейронов и нейрохимических сигналов, но и тот факт, что мы понимаем и ощущаем присутствие этого самого разума, то есть феномен сознания? Грин, хоть и осторожно, но многообещающе, говорит, что может.

Но он не всегда категоричен в своих утверждениях. Признавая, что нейрофизиология проливает только «монохромный свет» на наше бытие, автор наделяет искусство — как ещё одно измерение человеческой жизни — не меньшей значимостью. «Благодаря искусству мы получаем доступ в другие миры, о существовании которых мы бы и не догадывались, — рассуждает он. — Как подчёркивал Пруст, мы должны понять огромную важность этого. Только через искусство мы можем попасть в другую вселенную, где действительно возможно путешествие от одной звезды к другой, и где «прямые и сознательные» методы не способны быть нашими путеводителями.»

Две основные темы проходят красной нитью в его книге. Первая — это естественный отбор — бесконечный и изобретательный процесс, с помощью которого эволюция продолжает создавать взаимозависимые организмы со всё более усложняющейся организацией. Вторая — отсылает к такому физическому свойству, как энтропия. В термодинамике энтропия обозначает количество тепла (потраченной энергии), которую, например, высвобождает паровой двигатель, проходя через цикл «расширения-сжатия». В этом кроется причина, почему невозможно создать вечный двигатель.

Мы все —небольшие паровые двигатели, и каждое совершённое нами действие имеет свою цену. Поэтому выхлопная труба автомобиля нагревается так, что невозможно до неё дотронуться, а рабочий стол к концу дня «стремится» к беспорядку.

В конце концов, говорит Грин, энтропия возьмёт верх не только над нами, но и над всей Вселенной, уничтожив всё, что создала эволюция. «Принцип двухшаговой энтропии и эволюционные законы естественного отбора украсили путь от порядка к хаосу с изумительной утончённостью, но будь то звёзды или чёрные дыры, планеты или люди, молекулы или атомы — всё, рано или поздно, канет в Лету», — пишет он.

В финальных главах Грин виртуозно описывает, как это произойдёт, приглашая нас взобраться на самый верх метафорического Эмпайр-стейт-билдинг, где с каждым этажом возраст Вселенной увеличивается в десять раз. Если представить, что в самом низу её возраст составляет 10 лет, то на данный момент мы находится чуть выше десятого этажа, который соответствует 10-и миллиардам лет. К тому моменту, как мы достигнем 11-го этажа, Солнце прекратит своё существование вместе со всей жизнью на Земле. Забираясь всё выше, мы предстаём перед такой концепцией понятия времени, что текущий возраст Вселенной покажется нам ничтожно малым.

Со временем наша галактика будет поглощена чёрной дырой. На, примерно, 38-м этаже, когда Вселенной будет 100 триллион-триллион-триллионов лет, протоны — строительные блоки атомов — исчезнут, оставив Космос в дымке, состоящей лишь из легчайших электронов и толики радиации.

В далёком-далёком-далёком будущем, энергии в безгранично рассеянной Вселенной будет настолько мало, что её не хватит даже для удержания мысли в голове. Это будет пустое и холодное место, не помнящее нас. «Набоковское определение человеческой жизни как «щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями» может быть отнесено к самому феномену жизни как таковой», — пишет Грин.

В конце концов, мы вольны делать то, что захотим. Мы можем созерцать Вечность, заключает Грин, «мы можем даже протянуть руку к Вечности, но прикоснуться к ней у нас, по-видимому, никогда не получится».

Источник: The New York Times.