«Но смерть есть только вид познанья, тот, кто родился, не умрет». О поэзии Семена Липкина

«Но смерть есть только вид познанья, тот, кто родился, не умрет». О поэзии Семена Липкина

19 сентября 1911 года родился Семен Липкин – младший современник поэтов Серебряного века. За долгую жизнь он стал свидетелем великих исторических событий, весь XX век прошел перед его глазами. Липкин – поэт лиро-эпический. Поэт трагический. Поэт – философ.

Семен Израилевич Липкин (1911-2003) известен как переводчик эпической поэзии народов СССР и Востока. Ему принадлежит более 180 000 строк переводов: аккадский эпос «Поэма о Гильгамеше», калмыцкий «Джангар», киргизский «Манас», бурятский «Гэсэр», татарский «Идегей» и другие.

Как поэт Липкин был известен лишь узкому кругу литераторов. Первые стихи Липкин показал Эдуарду Багрицкому, по его же совету позже переехал в Москву. Учился в инженерно-экономическом институте. В те же годы сдружился с Аркадием Штейнбергом, который и предложил молодому поэту попробовать себя в переводах.

Его первый стихотворный сборник «Очевидец» вышел только в 1967 году. Впрочем, в конце 20-х и начале 30-х было опубликовано несколько его строк, но затем поэта долгое время не печатали, пришёлся не по вкусу. В 1981 году американское издательство «Ардис» выпустило том его стихотворений «Воля», затем – «Кочевой огонь». Посмертная книга стихотворений, подготовленная издательством «Время» в 2008 году, называется «Очевидец», как и первая книга поэта.

Очевидец – такая судьба была уготована Семену Липкину, одесскому мальчику, родившемуся в царской России.

Перед глазами Липкина прошла вся история послереволюционной страны: гражданская война, НЭП, коллективизация, 1937 год, Великая Отечественная Война (сражался в рядах 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии и Волжской военной флотилии), XX съезд, «оттепель», Перестройка, распад СССР.

Анне Ахматовой читал он свою поэму «Техник-интендант», которую она высоко оценила. Знал Липкин и Осипа Мандельштама, Василия Гроссмана, Бориса Пастернака, Арсения Тарковского. Участвовал в подцензурном альманахе «Метрополь». Событий, интересных встреч и знакомств ему выпало немало!

«Человеком высокого таланта и поистине библейской мудрости» назвал Липкина Матвей Гейзер, российский и израильский литератор и публицист. Для названия своей статьи Гейзер выбрал строку Липкина - «Тот, кто родился, не умрет» - из стихотворения 1987 года «Когда мы заново родились». Эта цитата очень точно описывает творчество Липкина.

Липкин – философ. В его поэзии часто звучит страстное желание продлить жизнь в слове, воскресить умершего словом, как бы заключить его душу в слово и, произнеся это слово, продлить жизнь. Ведь если тело наше умерло, стало золой или землей, разве это означает, что дух наш умрет? Нет, наш дух отправится в новый путь.

Липкин говорит о вечности жизни. И эта вечная жизнь, и это бесконечное познание бытия – закон мироздания.

Наиболее отчётливо желание воскресить звучит в стихотворениях о войне. Липкина обычно не причисляют к поэтам-фронтовикам, а ведь о войне он сказал очень сильно. И страшно.

ЗОЛА
Я был остывшею золой
Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
Из чрева матери — из печи.
Еще и жизни не поняв
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.
Неспешно в сумерках текли
«Фольксвагены» и «мерседесы».
А я шептал: «Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?»
(1967)

Страшно уподобление, даже не уподобление, а тождество чрева матери, которое должно давать новую жизнь, и печи концлагеря, которая эту жизнь мучительно отнимала. И страшно, что сначала мы видим человека, который идёт среди прекрасных баварских трав, и лишь потом понимаем, что это не человек идет, это ветер разносит золу.

И пусть тело – зола, пусть человек – всего лишь голос над дорогой. Разве этот голос не может дойти до Одессы? Может. Дойдёт.

Для Липкина слово – это возможность воскрешения. Слово – вечно. Раз произнесённое – оно остаётся навсегда.

К Яру Бабьему этого вывели,
Тот задушен таежною мглой.
Понимаю, вы стали золой,
Но скажите: вы живы ли, живы ли?
(Мертвым, 1960)

Зола у Липкина – метафора насильно прерванной жизни. Но зола – это и голос, отчаянный крик, который будет подхвачен ветром.

Лирический герой обращается к погибшим друзьям: вы живы ли? Он просит ответа. Он страстно жаждет услышать ответ, всё его существо – любовь, боль и слух.

Прах, развеянный по ветру, - разве он не становится ветром? Разве ветер – это не голос вселенной? Разве вселенная не сделает всё от неё зависящее, чтобы крик золы был услышан? И крик будет услышан. «Тот, кто родился, не умрет».

Меня сожгли. Истлела плоть моя
Там, далеко, в Толедо. Почему ж
Я в нашей снежной северной земле
На Востряковском кладбище лежу
И я не прах, я вновь пишу стихи
На молодом, как солнце, языке?
(1993)

Есть у Липкина и другой образ смерти. В стихотворении «В больнице» (1929) смерть «совсем, совсем, как нянюшка» и «смерть старчески-прекрасная». Это добрый друг, заботливая старушка.

Все люди — письмена, а я описка,
Меня легко резинкою стереть.
Я чувствую: мое спасенье близко,
Но чтоб спастись, я должен умереть.
(«Все люди — живопись, а я чертежик...», 1983)

Лирический герой чувствует непохожесть на других, отчуждённость от их мира. «Меня легко резинкою стереть» – ощущение зыбкости собственного существования. «Резинкою стереть» - это и метафора смерти, и опасение раствориться в толпе, стать незаметным, потерять свою значимость. И, если чтобы не потерять себя, нужно умереть, получается, что смерть – это обретение себя. Перестать существовать – и начать жить.

Смерть бывает разной. Бывает страшной, неожиданной, несправедливой, бывает тихой, ясной, прекрасной. Но смерть – это никогда не конец, это всегда переход к чему-то следующему. А к чему именно? Это все мы однажды узнаем, ведь «смерть есть только вид познанья».

Но и война – тоже познание.

Стихотворение «На пароходе» написано в августе 1941. Оно рассказывает не об ужасах войны, а о красоте мгновения. И это не столько сладостное наслаждение красотой, сколько чуткое вчувствование, проникновение в мир через красоту. И в этой случайной встрече заключены красота и хрупкость мироздания.

Она положила слабые руки на борт парохода
И, хотя была молода и стройна,
Казалась безвольной, беспомощной, как природа,
Когда на земле — война.

Образ случайно увиденной женщины сливается с образом природы. Это стихотворение - предчувствие того, как легко война может уничтожить хрупкий и беззащитный мир. Людям были дарованы жизнь, красота, гармония. Быть может, для того и произошла война, чтобы напомнить нам о бесценности этого забытого дара.

Ибо нет на земле ничего совершенней забвенья,
И только в том, быть может, моя вина,
Что ради одного, но единственного мгновенья

Должна была произойти война. Стихотворение «Чинара» (1996) – размышление о счастье жизни и счастье существования. Жизнь человека полна волнений и тревог, но двухсотлетней чинаре неведомы заботы и страхи, для неё счастье – это просто быть.

Неизвестна ей моя забота,
И моя тревога ей смешна,
Что ей жажда и боязнь полета,
Что ей бесталанная вина —

Жить, не зная своего названья,
Жить и ничего не называть,
Разумея смысл существованья
Только в радости существовать.

Но разве для человека возможна такая беспечная жизнь, в полной гармонии с самим собой и с вселенной? Жизнь, когда принимаешь всё как есть и радуешься одному только факту своего существования? Жизнь – отрешённая, без тревог и волнений, когда ничто не задевает твоей души. Но «жажда и боязнь полета» – разве это не те самые чувства, что будоражат человека, пробуждают, заставляют трепетать и дрожать? Не в этом ли счастье? Чинара лишь наблюдает за жизнью других. Она – самодостаточна, замкнута в себе. Она «прожитых не замечает лет». Потому ли что полностью примирилась с судьбой, приняла план бытия? Но человек-то, которому дана радость познания, радость «называть», - увы, ему спокойствие чинары не доступно.

Человек обречен всегда сомневаться, мечтать, познавать и вновь сомневаться. И главное, что даровано человеку, что оправдывает все сомнения и терзания, - это возможность видеть красоту мира и в этой красоте находить ответы.

Вот прекрасная метафора. Ночное небо отражается в лужах. Но это не просто красивый образ, это проникновение в устройство вселенной, прикосновение к непознаваемому.

Ночь негаданно надвинулась,
Горсти вышвырнув монет,
Наземь небо опрокинулось
Тяжкой роскошью планет.
В этом мнимом разрушении
Галактических светил
Я увидел разрешение
Противостоящих сил.

И вот, вселенная рассыпалась у твоих ног. Казалось бы, можно узнать все тайны бытия?

День в потемках не заблудится,
Приближается мета,
Все, о чем мечтали, сбудется,
Но разумна ли мечта?
Не окажется ль блаженнее
Жизнь в размахе, на износ,
В неприкаянном кружении
Жалких пиршеств, тайных слез?
(1997)

Нет. Всегда только сомнения и новые вопросы. Жизнь человека – это бесконечное познание.

Постигая свое убожество,
Все же в духе искал бытие.
(«Был всего лишь частицею множества...», 1998)

Или

Марево — дорога, призрак — водоем,
Мы бредем, не зная, для чего бредем.
(«В поле лжи и правды, и добра, и зла...», 1996)

Но за тем человек и приходит в мир, – чтобы познать его, чтобы задать вопросы и в мучительном поиске ответов обрести себя.

И смерть не остановит поиска, лишь переведёт его на иной уровень. Ведь «смерть есть только вид познанья».