Нина Ягодинцева о рассказе Катерины Козаченко «Татьяна видит свет»

Рассказ Катерины Козаченко посвящён острой, больной теме. Женщина остаётся одна с ребёнком, больным аутизмом: муж не выдержал трудностей, мать думает только о себе, соседи не желают, чтобы их дети играли с больным ребёнком, времени и сил ни на что не хватает… Это жизненные ситуации, которые обычно скрыты от глаз – да, впрочем, сколько бы внимания ни уделялось таким семьям, его всё равно будет мало, а материнский подвиг обычно ложится на хрупкие плечи не самых приспособленных к трудностям жизни женщин.

Это повседневное ежеминутное внимание, которое требуется ребёнку, не оставляет женщине времени и сил для себя, но откуда же черпать ресурсы для жизни, где искать утешение и радость, чтобы просто жить?

«Татьяна посмотрела в окно. Площадка рядом с домом была совсем пустая. Ио обожал песок, и она решила рискнуть, пока никого нет. Они быстро оделись и спустились. Мальчик с разбегу запрыгнул в песочницу. Запустил туда свои руки, и сидел довольный. Он водил пальчиками по песку, выводил закорючки, стирал их и снова рисовал. Рядом с ним лежал его любимый фиолетовый заяц с длинными ушами. Без этой игрушки он чувствовал себя неспокойно.

К площадке стали потихоньку подходить мамы с детьми. Татьяна зорко следила за происходящим. Ребятню больше интересовала горка и лабиринты. К Ио никто не подходил.

— Простите можно присесть? – к Татьяне обратилась пожилая женщина.

— Да, конечно.

И тут раздался надрывный вой. Маленькая девочка взяла за уши фиолетового зайца. Ио кидался песком и кусал свои руки. Песочницу тут же окружили родители.

— Девочка, милая, положи зайчика, — говорила Татьяна.

— Уходите, вы пугаете детей! — заявила одна из матерей.

— У таких как вы надо брать генетический тест! – сказал кто-то сзади.

Голоса у Татьяны смешались в какофонию. Голова пульсировала. Наконец, она взяла зайца, затем Ио и ушла от песочницы.

— Вывела своего уродца. — Доносилось ей вслед...».

Первая часть рассказа – изматывающая повседневность, возможность погулять с ребёнком только тогда, когда на площадке никого нет, равнодушие и жестокость мамочек-соседок – наиболее удалась автору. Очень скупо, практически перечислением действий и сжатыми диалогами передаётся и нарастание отчаянья героини. Оно проявляется ответной жестокостью по отношению к соседям:

«— Трухалёва, ты бы за своими детьми следила. Где у тебя старший, уже в колонии?

Трухалёва сразу осеклась, побледнела. И казалось, что её массивная фигура поуменьшилась. Татьяне стало не по себе, тягучее неприятное чувство наполнило её грудь. Вечером в своем дневнике она написала: люди злые, и я злой становлюсь…».

И крайней степенью отчаянья и ответной жестокости становится реплика, обращённая Татьяной к матери:

«— Да что мне твоё «виновата», если матерью не интересуешься, действия они о многом говорят. Вот так, наверно, и мужика своего упустила. Все о своей музыке думала.

— Мам, Ио плохо себя... Я должна была быть рядом.

— Ио, да Ио, сдала бы его, чтоб не мучаться.

— Позовите к телефону мою настоящую мать, — сухо сказала Татьяна и повесила трубку. От сказанного у неё колотилось сердце, и тряслись руки…».

Художественное разрешение такой нравственной задачи невероятно сложно, слишком она глубока, чтобы разрешиться внешне, но автор очень хочет вывести героиню на свет – она своим тихим самоотверженным материнским подвигом того, несомненно, заслуживает, а вот как при этом быть с драматургией повествования, с драматургической правдой сюжета?

С этого момента к рассказу начинаются вопросы. Благодаря сочувствию и помощи совсем незнакомого человека в дом привозят электропианино – и у Татьяны появляется хоть какая-то отдушина и даже мечта приобщить к музыке сына. В сюжете это происходит достаточно неожиданно: словно в повседневность будней врывается «бог из машины». Но одна такая деталь пока не настораживает, она довольно грамотно и логично встроена в драматургическую канву повествования. И волна эмоций героини откатывается назад: от вглядывания в мутную воду реки и мимолётной мысли – «А если прыгнуть?» до желания помириться с соседкой, обидевшей героиню, извиниться перед ней, что получается – неровно, сумбурно, но получается:

«— Женя, прости, прости меня дуру, — кричала она ей вслед.

Трухалёва остановилась, обернулась. Она обтёрла глаза, они слезились, то ли от ветра, то ли от обиды.

— Я тоже хороша-душа, — громко сказала Женя Трухалёва и пошла по своим делам…».

И вот уже в сжимающуюся на крохотном пятачке большой беды жизнь врываются новые идеи: вернуться к преподаванию, раскрасить клавиши пианино, чтобы увлечь ребёнка музыкой… Вроде бы это удаётся, но радость коротка – наступает откат, ребёнок с травмой головы попадает в больницу, а несчастную мать начинают подозревать в халатности, угрожать отобрать ребёнка-аутиста, что для него означает уже верную погибель без матери…

Взвинчивая конфликт на большую высоту, автор, благодаря скупости и лаконичности, даже будничности повествования выдерживает глубокий трагизм сюжета, подтверждая мудрость, гласящую, что истинное горе молчаливо. И в то же время автор ставит себе очень высокую задачу решения, развязки трагедии – но с этой задачей уже не справляется.

Мы как читатели, конечно, должны выдохнуть с облегчением: ребёнок с мамой, они дома, всё обошлось, но Катерина Козаченко предлагает нам совсем уже идиллический финал:

«Ранним утром Татьяна проснулась от звуков пианино. Она зашла в гостиную и увидела, как Ио играл. Это была детская колыбельная Брамса. Он снова и снова играл короткий отрывок. Татьяна опустилась на колени и заплакала. Иоганн обернулся, встал и пошёл в свою комнату. Он взял одеяло, обернул им маму и обнял…».

Впервые маленький Ио назван полным именем – Иоганн, впервые он совершает поступок не просто выздоровевшего (или выздоравливающего) человека, но поступок взрослеющего сына, берущего на себя заботу о матери.

И при всём сочувствии, при всём пожелании счастья матери и её сыну-аутисту, о которых так сдержанно и достоверно рассказала нам Катерина Козаченко, концовка выглядит не просто неправдоподобно – она неверна принципиально, она слишком легковесна для трагического конфликта.

Мы, читатели, не понимаем: произошло ли чудо – и мальчик начал выздоравливать (ну хоть немного, мы же знаем, что аутизм неизлечим)? Или автор просто выходит на страстно желаемый финал, невзирая на сложную художественную задачу, уже сформированную, достойно сформулированную в рассказе? И это задача разрешения не драматического конфликта, имеющего ответ, выход, поскольку это конфликт между людьми, – но конфликта трагического: человек и судьба, человек и непреодолимые обстоятельства.

Проблема в том, что «вручную», произвольно автор не может переводить конфликт из одной категории в другую: у них разная напряжённость, разные возможности решения.

В общем и целом, подводя итоги, следует отметить авторскую смелость, настойчивый поиск света, точность и лаконичность в диалогах и описаниях действий, драматический накал ситуаций, на первый взгляд почти обыденных (в песочнице и в больнице с полицейскими). Всё это делает рассказ интересным, наполненным, вызывающим сопереживание. Если перевести финал из драматического в трагический, вместо хэппи-энда показать, как человек противостоит непреодолимым трагическим обстоятельствам, его вполне можно рекомендовать к публикации. Тогда и название, может быть, можно не менять – сейчас оно выглядит почти как калька с пресловутого «Зулейха открывает глаза», поскольку не оправдано сюжетом.

Хотя я думаю, что с новым финалом и название придёт другое.

Успеха автору!

Нина Ягодинцева: личная страница.

Катерина Козаченко, молодая писательница, поэтесса и художница, родилась в Санкт-Петербурге. Обучалась в Creative Writing School Майи Кучерской и школе писательского мастерства Band. В настоящее время живет в Грузии. Ее произведения публиковались в журнале «Художественное Слово», Антологии русской литературы XXI века и альманахе «Записная книжка». Работы по визуальной поэзии выставлялись в галерее Boomer в Лондоне.

Рассказ Катерина Козаченко

Татьяна видит свет

На полу были разбросаны детские кубики. Мальчик рыдал на сером ковре с пятнами. Он покачивался взад, вперёд, и кусал свои руки. Бессловесное горе воем проникало во все комнаты. Из ванны с мокрой головой выбежала мать. Она схватила одеяло, накрыла мальчика, села сзади и обняла его.

— Мой милый Ио, что случилось? — Татьяна тихонько покачивалась вместе с мальчиком.

Вскоре он затих. Она нагнулась и посмотрела под диван.

— Смотри, вот куда закатился. Держи.

Ио вернулся к раскладыванию кубиков по цветам, будто ничего не произошло. А Татьяна пошла сушить голову. Разве возможно привыкнуть к слезам ребёнка? Когда они по живому режут.

Завибрировал телефон. Татьяна выключила фен.

— Тань, я заболела.

— О господи, температуришь?

— Ага, сегодня тест на корону будут делать.

— Ох, поправляйся скорее, мы без тебя сама знаешь как.

— Может попробуете к другому преподавателю. Тая хорошая.

— Он пока не готов, ты же помнишь, что в прошлый раз было. Я сама с ним посижу, в школе каникулы.

— А как же твои выступления, подготовка?

— Ох, Лена, было бы электронное пианино, сидела бы я в наушниках и играла. Да денег нет, всё на Ио уходит.

— Да какой-то замкнутый круг. Денег нет, пианино нет, выступлений нет. — Лена закашлялась.

— Смотри, поправляйся скорее, я без тебя долго не справлюсь.

— А ты сейчас ходишь в группу поддержки?

— Да, но там все высокофункциональные, и они будто похвастаться приходят.

— Ладно, поищем тебе другую группу. Пойду я.

— Давай, не забывай много чая пить.

Татьяна посмотрела в окно. Площадка рядом с домом была совсем пустая. Ио обожал песок, и она решила рискнуть, пока никого нет. Они быстро оделись и спустились. Мальчик с разбегу запрыгнул в песочницу. Запустил туда свои руки, и сидел довольный. Он водил пальчиками по песку, выводил закорючки, стирал их и снова рисовал. Рядом с ним лежал его любимый фиолетовый заяц с длинными ушами. Без этой игрушки он чувствовал себя неспокойно.

К площадке стали потихоньку подходить мамы с детьми. Татьяна зорко следила за происходящим. Ребятню больше интересовала горка и лабиринты. К Ио никто не подходил.

— Простите можно присесть? – к Татьяне обратилась пожилая женщина.

— Да, конечно.

И тут раздался надрывный вой. Маленькая девочка взяла за уши фиолетового зайца. Ио кидался песком и кусал свои руки. Песочницу тут же окружили родители.

— Девочка, милая, положи зайчика, — говорила Татьяна.

— Уходите, вы пугаете детей! — заявила одна из матерей.

— У таких как вы надо брать генетический тест! – сказал кто-то сзади.

Голоса у Татьяны смешались в какофонию. Голова пульсировала. Наконец, она взяла зайца, затем Ио и ушла от песочницы.

— Вывела своего уродца. — Доносилось ей вслед.

Татьяна не выдержала, она узнала голос.

— Трухалёва, ты бы за своими детьми следила. Где у тебя старший, уже в колонии?

Трухалёва сразу осеклась, побледнела. И казалось, что её массивная фигура поуменьшилась. Татьяне стало не по себе, тягучее неприятное чувство наполнило её грудь. Вечером в своем дневнике она написала: люди злые, и я злой становлюсь.

***

Утром следующего дня Татьяна зашла в маленькую комнатку Ио. Пахло мочой. Хорошо, что она не убрала клеёнку с матраса. Мальчик спал, и его, казалось, не волновало, что в кровати мокро. Она коснулась его щеки. Он открыл глаза и резко вытянул руки, ударив её по лицу. Татьяна отстранилась и помассировала щёку.

— Ио, пора вставать, умываться. Потом зарядка и кушать.

Она посмотрела на календарь-расписание на стене. На нём были изображены картинки с подписями. Ио успокаивает, когда у него есть план. А Татьяна уже привыкла по многу раз ему повторять, что предстоит сделать. Сегодня в летней школе у него должна была быть арт-терапия и знакомство со специально обученными собаками. Как жаль, что он всё это пропустит, общение с животными наверняка ему бы сильно помогло, — размышляла Татьяна.

Они сели завтракать. Ио любил с утра варёные яйца и овсяную кашу на воде. Он разделял яйцо на белок и желток и ел всё в своем особенном порядке. Ел долго.

Телефон завибрировал, звонила мать. Татьяна вышла в коридор, выдохнула и взяла трубку.

— У меня вчера именины были, а ты не поздравила, — резко заявила Йохана Феликсовна.

— Прости, поздравляю. Тяжёлый день был, — ответила Татьяна.

— Живешь как эгоистка, семейные отношения самые важные!

— Виновата, - сказала Татьяна и подумала про себя, что сейчас начнётся.

— Да что мне твоё «виновата», если матерью не интересуешься, действия они о многом говорят. Вот так, наверно, и мужика своего упустила. Все о своей музыке думала.

— Мам, Ио плохо себя... Я должна была быть рядом.

— Ио, да Ио, сдала бы его, чтоб не мучаться.

— Позовите к телефону мою настоящую мать, - сухо сказала Татьяна и повесила трубку. От сказанного у неё колотилось сердце, и тряслись руки.

Вечером в своем дневнике она написала: мне становится всё труднее и с сыном, и с окружающими. Я поражаюсь людской жестокости. Уехать бы, но страшно. И кому я нужна с ребёнком? Хочется, чтобы и меня любили.

***

Ио рисовал у себя в комнате гуашью. Он макал пальцы прямо в баночку, а потом касался разложенного на полу листа ватмана. Рядом лежала тряпочка, Ио сам вытирал об неё пальчики. Татьяна очень гордилась тем, что смогла его этому научить. Он зачерпнул побольше краски, размазал всё по обеим ладоням, хлопнул себя по щекам и захохотал. Хороший день, такая редкость — подумала Татьяна.

Вдруг послышался звук сирены скорой помощи. Ио подскочил и завопил. Татьяна не успела его поймать. Он убежал в коридор. Слышались стуки о стену. Она искала наушники в комнате, но никак не могла их найти. Татьяна повернулась и увидела, что Ио бьётся головой. Сирену выключили, мальчик сразу успокоился. Татьяна его обняла сзади, спереди он не разрешал. Осмотрела его голову, все было в порядке, в этот раз он бился не сильно. Сглазила – подумала она.

Татьяна вышла в гостиную и заплакала. В последнее время у неё не получалось подавлять эмоции. Слёзы могли внезапно пойти в магазине, в транспорте, в очереди. Одно неосторожно сказанное слово и... Татьяна села под стол, обняла свои колени и зарыдала. Грудь и горло сдавливало от обиды.

Вдруг Ио зашел в комнату, посмотрел на мать и засмеялся. Затем он несколько раз включил и выключил свет, и вышел. Татьяна, которая уже должна была привыкнуть к такому, зарыдала ещё сильнее.

Вечером в дневнике она написала: мне всё надоело. Я плохая мать?

***

Рано утром пока Ио спал Татьяна решила быстро сходить в продуктовый магазин. Рядом с их домом протекала небольшая река. Она почему-то остановилась на мосту и долго всматривалась в коричневую воду. Холодная ли она? Глубоко ли? А что будет, если прыгнуть? Татьяна встряхнула головой и пошла дальше. На обратном пути она встретила соседку, которая ей сказала, что такие дети даются тем, у кого есть силы их поднять. Татьяна кивнула в ответ и подумала: дура, у меня ни сил нет, ни выбора. И почему-то вспомнилось ей, как раньше она могла играть дома на пианино, и какой она была глупой, что не ценила эти моменты.

Татьяна пришла домой. И снова одно и тоже. Разбудить, помочь одеться, проследить, чтобы умылся, зарядка, завтрак, занятия. И на неё на Таню совершенно нет времени, ни у кого. Завибрировал телефон, звонила Лена.

— Таня, вы сегодня дома? Мы нашли тебе электронное пианино.

— Что? Что значит нашли?

— Ну, я объявление дала, описала твою ситуацию. Один мужчина откликнулся, он может завести сегодня.

— Ты шутишь?

— Таня, ты дома будешь?

Таня молчала, ей было трудно дышать.

— Таня не молчи, дома будешь?

— Да буду, я не знаю, что сказать, Лена.

— Ничего не говори, домофон работает?

— Нет, пока еще не приучила, пусть наберёт меня, как приедет. Как его зовут кстати?

— Константин, голос у него...ух...

— Лен, я не знаю, как тебя благодарить, без тебя я не знаю, где бы была.

— Тань, ну что ты. Ладно, бежать надо.

Татьяна стояла и смотрела на рисунки Ио на обоях, теперь они не казались ей некрасивыми. И как раньше она не замечала их яркость и экспрессию?

Вечером привезли пианино.

— Здравствуйте, Татьяна — держите. Извините, что без коробки, вот зарядка, - сказал высокий мужчина.

— Что вы, спасибо! Вы... Извините, я бы вас пригласила, да Ио плохо реагирует на незнакомых.

— Ничего страшного. У вас наушники ведь есть?

— Да всё есть.

Татьяна стояла и смотрела на Константина, ей хотелось еще что-нибудь сказать, но она ничего не могла придумать.

— Ладно, у вас есть мой номер, если, что звоните — помогу.

— Спасибо, а как вы так помогаете людям?

Константин улыбнулся.

— Да, у нас тут все удивляются, как это незнакомым помогать. Где подвох? Где обман? Обмана нет, помогаю, потому что могу. Мы же люди, а как иначе.

Татьяна положила электронное пианино на бок. Оно стоило целое состояние. Боже, у неё нет ножек, нет подставки. Она решила не звонить Константину с этой проблемой, это наглость и стыдно. Татьяна поставила пианино на стол в гостиной, подключила наушники и начала играть. Вскоре пришёл Ио и начал беспорядочно бить по клавишам.

Вечером в дневнике она написала: глаза добрых людей особенные, вот как у Константина. Если бы не волонтёры... Откуда у людей столько души?

***

Татьяна встала очень рано, за четыре часа до подъема Ио. Быстро позавтракала и села за пианино. Она играла, играла и совершенно не заметила, как пролетело два часа. Татьяна решила написать смс с благодарностью Константину. Руки почему-то задрожали. Такое странное чувство вновь заниматься любимым делом, может, когда-нибудь Ио станет легче, и она сможет брать учеников на дом. Татьяна остановилась, что-то гнетущее появилось внутри. Она учительница, она педагог, а своего ребёнка обучить не может. «Может всё-таки попробовать, он вчера ведь подошёл, не боялся». Татьяна достала из шкафа детские нотные сборники. На одном из них был нарисован Бетховен с радугой. И тут её осенило. Можно попробовать сделать ноты цветными, ведь есть же методика. До – красная, ре – оранжевая, ми – желтая... Только как раскрасить клавиши? Цветная бумага?

Татьяна быстро оделась и побежала к канцелярскому магазину. Н он оказался закрыт. Часы показывали половину восьмого утра. Расстроенная собой Татьяна выпалила: «Идиотка! Как можно было не посмотреть на время!».

На обратном пути она встретила Трухалёву, которая видимо шла на работу.

— Женя, стой, - сказала Татьяна.

Трухалёва бросила на неё взгляд и прошла мимо. Татьяна поспешила за ней.

— Женя, прости, прости меня дуру, - кричала она ей вслед.

Трухалёва остановилась, обернулась. Она обтёрла глаза, они слезились, то ли от ветра, то ли от обиды.

— Я тоже хороша-душа, - громко сказала Женя Трухалёва и пошла по своим делам.

Разговор получился нескладный, но у Татьяны отлегло от сердца.

***

Дома Татьяна взяла гуашь и раскрасила бумажные листы. Когда они высохли, она нарезала их маленькими прямоугольниками и закрепила на скотч на клавишах. Пианино стало ярким.

День начинался как обычно. Проснуться, умыться, зарядка, завтрак. Татьяна разложила кубики в гостиной и позвала Ио играть. А сама села за пианино. Разложив всё в кучки по цветам, мальчик, наконец, подошёл сам. Он дотронулся до клавиши.

— Молодец, — сказала Татьяна и дала ему маленькую печеньку.

Он начал тарабанить, Татьяна выключила звук в наушниках. Затем Ио надоело, и он вернулся к кубикам.

Татьяна решила попробовать включить самый тихий звук на пианино.

Она начала играть детскую колыбельную Брамса. Ио в начале не обращал внимания, а потом снова подошёл. Татьяна начала играть медленней.

— Попробовать хочешь?

Ио нажал на клавишу, услышал звук и отбежал. Потом он подошёл снова, ткнул пальцем, и опять убежал. Затем он вернулся и начал бить по клавишам со всей силы. Татьяна сразу выключила звук. Ио успокоился.

— Ладно, на сегодня хватит.

***

Следующие несколько дней Татьяна терпеливо приучала Ио к пианино. У него были большие успехи. Они дошли до средней громкости, и Ио мог повторять короткую мелодию. А потом случился откат...

День начинался как обычно. Но Татьяна сразу почувствовала, что что-то не так. У Ио был странный взгляд перед собой. Он лежал на кровати и не одевался сам как обычно. Татьяна начала ему помогать. Она взяла носочки и уже собиралась надеть их на ножки, как Ио начал истошно кричать и пинаться. Он укусил себя за руку так сильно, что пошла кровь. Татьяна повернулась взять успокоительное одеяло. В этот момент Ио упал с кровати, ударился головой и потерял сознание. Татьяна взвыла и начала метаться по квартире в поисках телефона. Скорая может ехать долго, уж лучше его отвезти на такси. Она вызвала машину, схватила паспорт, свидетельство о рождении и полис. Татьяна завернула Ио в одеяло и вышла из подъезда. Водитель, увидев ребёнка, заторопился. Он выскочил, открыл ей дверь и помог сесть.

— Что у вас случилось?

— С кровати упал, ударился головой.

— Дышит?

— Дышит.

— Понял.

Татьяна не заметила, как они подъехали к больнице, как водитель взял ребёнка и побежал вместе с ней в приёмный покой. Как на их крики собрались врачи. Мальчика забрали на снимок, водитель уехал, а Татьяну отправили в регистратуру оформляться.

— Фамилия, имя? – отрывисто говорила женщина в окошке.

— Дауэнгауэр Иоганн.

— Вы что немцы что ли? Так, документы давайте.

Татьяна передала всё трясущейся рукой.

— Мне нужно к сыну, ему нельзя быть одному.

— Это вам к врачу.

— А как его позвать?

— Выйдет, когда выйдет, - сказала женщина, закрыла окно и положила табличку с надписью перерыв.

Татьяна сидела и дрожала. Через пару минут в приемный покой вышла врач.

— Дауэнгауэр есть здесь?

— Я тут.

— Пройдёмте.

В коридоре на каталке лежал Ио, он был очень бледным.

— Расскажите ещё раз, что случилось?

— Я помогала ему надевать носки, потом что-то случилось, и он начал пинаться, кричать. Я на секунду отвернулась, и он упал. — Татьяна плакала.

— Так мама, успокаиваемся. Что случилось, почему он начал кричать?

— Я не знаю...я...все было как обычно... Будто откат...

— Откат, он у вас больной что ли?

Татьяна посмотрела на врача в упор.

— Что смотрите, диагноз у него какой?

— Аутизм.

— Кто ставил? Где документы? Инвалидность оформлена?

Слова отдавались гулом, будто это Татьяна головой ударилась.

— Скажите, что с ним? – спросила Татьяна.

— На снимке всё хорошо, отёка нет. Мама, нам диагноз нужен.

— Татьяна Даугаур? – обратился к Татьяне офицер полиции.

— Да, я. Только Дауэнгауэр.

— Лейтенант Петров, здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Мне нужны ваши показания.

— Что? Зачем?

— Мамаша, такой порядок при таких травмах, - сказала врач.

— Какой порядок? Каких травмах?

— Знаете сколько вас таких безответственных, а дети потом страдают, - ответила врач. — Мальчик ваш головой ударился, а вы недосмотрели. Кто здесь виноват?

— Татьяна, смотрите на меня, — сказал офицер полиции.

Татьяна схватилась за голову и подошла к Ио.

— Почему он не открывает глаза? Вы точно его осмотрели?

— Осмотрели, мама, успокаивайтесь.

— Почему он не открывает глаза? Ио, Ио, мальчик мой.

— Вот хлопать его по щекам не нужно, отойдите, - сказала врач и подошла к Татьяне вплотную.

— Я и не собиралась, - ответила Татьяна.

— Татьяна, вы должны ответить на вопросы сейчас или поедем в отделение?

— Какое отделение? Почему?

— Она может тоже на голову того? — сказала врач.

— Извините, я не понимаю, — сказала Татьяна.

— Расскажите, что случилось, — еще раз повторил офицер.

— Валерьяны налейте даме, перенервничала видимо, — сказала врач медсестре и вышла.

— Когда я ребёнка могу забрать?

— Это уже службы будут решать, — сказала медсестра и подала стакан. — Вам есть, кому позвонить?

— Какие службы?

— Вы валерьяночку выпейте. Вам сейчас всё объяснят.

— Мама, отец у ребёнка есть? Кому еще позвонить?

— Нет отец, он...в разводе, ему ребёнок не нужен. Вот... — Татьяна передала телефон с номером Лены медсестре. — Позвоните, пожалуйста.

***

Прошла неделя, Ио выписали домой. Дело насчёт халатности заводить не стали. Татьяна так перенервничала за это время, что не могла отойти от ребёнка. Она даже в его комнату на пол переехала спать. Лена звонила каждый день, и проверяла как у них дела. Спрашивала, когда снова пойдут они в летнюю школу. Но Татьяна медлила, боялась, что недосмотрят, а Лене говорила, что еще не готов он. Писал и Константин, предлагал увидеться на кофе, но у Татьяны, будто всё время сжалось и на себя совсем не оставалось.

Ранним утром Татьяна проснулась от звуков пианино. Она зашла в гостиную и увидела, как Ио играл. Это была детская колыбельная Брамса. Он снова и снова играл короткий отрывок. Татьяна опустилась на колени и заплакала. Иоганн обернулся, встал и пошёл в свою комнату. Он взял одеяло, обернул им маму и обнял.