«Никто не может заставить писателя чувствовать и видеть жизнь так, а не иначе». Джон Голсуорси

Джон Голсуорси (Galsworthy) родился 14 августа 1867 года в городе Кингстон-Хилл (графство Суррей, Великобритания), в семье преуспевающего адвоката.

Получил профессию адвоката в привилегированной школе Харроу. Окончил Оксфордский университет, получил диплом юриста в области морского права, но по стопам отца идти отказался. Через год работы в юридической конторе занялся литературой.

Его дебютный сборник рассказов «От четырех ветров» («From the Four Winds») вышел в 1897 году, под псевдонимом Джон Синджон. Сам писатель невысоко оценивал эту свою первую книгу. Он был уверен, что способен на большее.

Первые романы Голсуорси – «Джослин» (1898) и «Вилла Рубейн» (1900). Под тем же псевдонимом. Главная тема писателя – тема собственничества – намечается и прорисовывается уже в начале творчества.

Социально-бытовые романы «Остров фарисеев» (1904), «Усадьба» (1907), «Патриция» (1911), «Фриленды» (1915) и другие.

Сатирический роман «Остров фарисеев» отличает особая авторская смелость: Голсуорси наиболее открыто и остро критикует современное общество Британии и господствующие порядки.

«Усадьба» – рассказ об ещё одной семье помещиков-собственников. Их фамилия Пендайс, они сами себя «наградили» надменным превосходством перед всеми остальными людьми в обществе.

В романе «Патриция» политику-аристократу приходится делать трудный выбор между любовью и условностями, царящими в обществе.

Буржуа стремятся все жизненные ситуации оценивать только – выгодно или нет. Соответственно вопросы морали, человечности здесь не актуальны.

В 1901 году Голсуорси написал рассказ «Спасение Суизина Форсайта» (вошёл в сборник рассказов «Человек из Девона»). Здесь впервые прозвучала самая известная фамилия в связи с творчеством Голсуорси – Форсайт.

В пьесе «Цивилизованные» также заявляются мотивы, сюжет и герои, которые найдут своё развитие в главном, монументальном произведении Голсуорси.

Говорят, что «Сага о Форсайтах» для английского читателя столь же значима, как «Война и мир» для русского.

Роман «Собственник» (1906) – первая книга цикла «Сага о Форсайтах», которая принесла автору известность. Этот цикл Голсуорси будет писать со значительными перерывами вплоть до 1928 года. Две трилогии и четыре интерлюдии.

Трилогия «Сага о Форсайтах»: «Собственник» («The Man of Property», 1906); затем, со значительным перерывом: «В петле» («In Chancery», 1920); «Сдается в наем» («То Let», 1921) и две зарисовки-интерлюдии «Последнее лето Форсайта» (1918) и «Пробуждение (1920); вторая трилогия цикла о Форсайтах, названная «Современная комедия» – также состоит из двух интерлюдий «Идиллия» (1927) и «Встречи» (1927) и трех романов: «Белая обезьяна» («The White Monkey», 1924); «Серебряная ложка» («The Silver Spoon», 1926); и «Лебединая песня» («Swan Song», 1928).

В предисловии к книге Голсуорси поясняет, что «сагой» он называет своё повествование с иронией, – на самом деле ничего героического в жизни клана Форсайтов не случалось.

В прошлом могущественная, влиятельная семья переживает упадок. На рубеже веков события развиваются стремительно, перелистываются страницы истории конца XIX – начала XX веков – Англо-бурская война, смерть королевы Виктории и вместе с этим конец знаменитой викторианской эпохи в жизни Великобритании; затем – Первая мировая война.

Главная черта характера всех Форсайтов – приверженность собственности во всех её проявлениях.

Герои буквально оживают на страницах романа. Сомс Форсайт – «вожак» клана собственников. Однажды покорённый красотой, он должен владеть ею. Драматичная история – любовный треугольник: Сомс – его жена Ирэн и архитектор Босини. Кажется, что всё вышло по-форсайтски. И жена в конце концов вынуждена вернуться к Сомсу. Но он отнюдь не чувствует себя победителем.

Старики – братья-близнецы Джемс и Суизин Форсайт. Старый Джемс сберегает деньги для детей, он давно уже отстал от сегодняшнего дня, его знаменитое сетование на членов семьи: «Мне никогда ничего не рассказывают…».

Суизин – более жизнерадостный, энергичный пожилой джентльмен, такими были его предки, его отец – удачливый предприниматель, завоеватель Лондона.

«Старый Джолион» – один из любимых персонажей, «неправильный» Форсайт. Всю жизнь он следовал правилам клана. И к концу вдруг задумался: «А может быть, он действительно слишком берёг себя?» Он нарушает, казалось бы, незыблемые правила, он прислушивается к своим чувствам и идёт за ними. Уходит из жизни счастливым, испытав удивительные по силе и свету чувства…

«Молодой Джолион», сын «старого» – в какой-то степени списан автором с самого себя. Он не радикально, сдержанно противостоит законам и устоям клана, к примеру, профессионально занимается живописью. Поддерживает Ирэн, оказавшуюся в трудной ситуации. Дочь «молодого Джолиона» Джун выказывает протест против «форсайтизма» более явно.

Дальнейшее действие разворачивается уже в новом веке. И главные герои теперь не только постаревшие Сомс и Джолион, но и их выросшие дети – влюблённые друг в друга Джон и Флёр, отношения которых из-за семейной вражды развиваются драматически. Критикуя и не переставая быть жёстким сатириком, постепенно автор проникается сочувствием к своим героям, жалеет их…

Многие представители семьи Голсуорси узнали себя в персонажах «Саги о Форсайтах». Наиболее яркие прототипы были у Сомса и Ирэн Форсайт.

Кузен писателя Артур Голсуорси был женат на Аде Купер. Юный Джон Голсуорси был серьёзно влюблён в эту замужнюю женщину. Она отвечала ему взаимностью. Её брак был несчастливым, но, тем не менее, оставить мужа Ада не могла. Джон писал ей письма, посвящал стихи. Прошло не менее 10 лет, прежде чем влюблённые смогли соединиться. Их брак оказался удивительно счастливым и гармоничным.

Ада ожила на страницах «Саги…» в образе Ирэн Форсайт.

Писатель считал, что задача настоящего романиста в том, чтобы уметь «ловить и показать взаимосвязь жизни, характера и мышления». В своём творчестве Голсуорси развивал традиции Ч. Диккенса, Дж. Элиот и других писателей, большое влияние оказала на него и русская реалистическая традиция, более всего – И.С. Тургенев. Голсуорси так писал об этом: «(Я) в большом долгу перед Тургеневым. У него и у Мопассана я проходил духовное ученичество, которое проходит каждый молодой писатель у того или иного мастера, влекомый к нему каким-то внутренним сродством». Известно, что и творчество Л.Н. Толстого Голсуорси очень любил.

В последние годы Голсуорси работал над трилогией «Конец главы», она состоит из романов «Девушка-друг» (1931), «Цветущая пустыня» (1932) и «Через реку» (1933).

Среди драматических произведений Голсуорси выделяют принесшую ему успех пьесу «Серебряная коробка» (1906) – о том, что для богатых и для бедных в Англии писаны разные законы. Ещё одна заметная пьеса «Правосудие» – о «маленьком человеке» и бездушном формализме судебной системы.

Писал стихи, публицистические статьи.

В 1932 году получил Нобелевскую премию по литературе – с формулировкой «За высокое искусство повествования, вершиной которого является «Сага о Форсайтах»».

Половину своих гонораров писатель постоянно отдавал на благотворительность. Требовал пересмотра ряда законов, в том числе – о цензуре.

В 1921 году вместе с писательницей Кэтрин Эми Доусон-Скотт стал основателем ПЕН-клуба, международной писательской организации. Полученную Нобелевскую премию смертельно больной писатель завещал ПЕН-клубу.

В 1929 году стал членом Ордена Заслуг за вклад в литературу.

В книге очерков 1924 года «Силуэты шести писателей» Голсуорси отметил: «Никто не может заставить писателя чувствовать и видеть жизнь так, а не иначе. После того как он научится читать и писать, единственное, чему он может поучиться у других, – это как не следует писать. Подлинный наставник писателя – сама жизнь».

Джон Голсуорси, «Собственник»

роман, фрагмент (начало)

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Название «Сага о Форсайтах» предназначалось в свое время для той ее части, которая известна теперь как «Собственник», и то, что я дал его всей хронике семьи Форсайтов, свидетельствует о чисто форсайтской цепкости, присущей всем нам. Против слова «Сага» можно возражать на том основании, что в нем заключено понятие героизма, а героического на этих страницах мало. Но оно употреблено с подобающей случаю иронией; а кроме того, эта длинная повесть, хоть в ней и говорится о веке процветания и о людях в сюртуках и турнюрах, не лишена страстной борьбы враждебных друг другу сил. Несмотря на гигантский рост и кровожадность, которыми наделяет предание героев древних саг, они по своим собственническим инстинктам были очень сродни Форсайтам и так же беззащитны против набегов красоты и страсти, как Суизин, Сомс и даже молодой Джолион. И хотя в нашем представлении эти герои никогда не бывших времен сильно выделяются среди своего окружения – вещь неприемлемая для Форсайта времен Виктории, – мы можем с уверенностью предположить, что родовой инстинкт и тогда был главной движущей силой и что семья, домашний очаг и собственность играли такую же роль, какую играют сейчас, несмотря на все разговоры, с помощью которых их стараются в последнее время свести на нет.

Столько людей в своих письмах ко мне утверждали, будто прототипами Форсайтов послужили именно их семьи, что я почти готов поверить в типичность этой разновидности человеческого рода. Нравы меняются, жизнь идет вперед, и «Дом Тимоти на Бэйсуотер-Род» в наше время попросту немыслим во всех отношениях; мы не увидим больше такого дома, не увидим, возможно, и людей, подобные Джемсу или старому Джолиону. А между тем, отчеты страховых обществ и речи судей изо дня в день убеждают нас в том, что наш земной рай – и теперь еще богатый заповедник, куда украдкой совершают набеги Красота и Страсть, чтобы среди бела дня похитить у нас наше спокойствие. Как собака лает на духовой оркестр, так же все, что есть в человеческой природе от Сомса, неизменно и тревожно восстает против угрозы распада, нависшей над владениями собственничества.

«Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов» – это изречение было бы убедительнее, если бы прошлое когда-нибудь умирало. Живучесть прошлого – одно из тех трагикомических благ, которые отрицает всякий новый век, когда он выходит на арену и с безграничной самонадеянностью претендует на полную новизну. А в сущности, никакой век не бывает совсем новым. В человеческой природе, как бы ни менялось ее обличье, есть и всегда будет очень много от Форсайта, а он, в конце концов, еще далеко не худшее из животных.

Оглядываясь на эпоху Виктории, расцвет, упадок и гибель которой в некотором роде представлены в «Саге о Форсайтах», мы видим, что попали из огня да в полымя. Нелегко было бы доказать, что в 1913 году положение Англии было лучше, чем в 1886 году, когда Форсайты собрались в доме старого Джолиона на празднование помолвки Джун и Филипа Босини. А в 1920 году, когда весь клан снова собрался, чтобы благословить брак Флер с Майклом Монтом, положение Англии стало чересчур расплывчатым и безысходным точно так же, как в 80-х годах оно было чересчур застывшим и прочным. Будь эта хроника научным исследованием о смене эпох, мы, вероятно, остановились бы на таких факторах, как изобретение велосипеда, автомобиля и самолета; появление дешевой прессы; упадок деревни и рост городов; рождение кино. Дело в том, что люди совершенно неспособны управлять своими изобретениями; в лучшем случае они лишь приспосабливаются к новым условиям, которые эти изобретения вызывают к жизни.

Но эта длинная повесть не является научным исследованием какого-то определенного периода; скорее она представляет собой изображение того хаоса, который вносит в жизнь человека Красота.

Образ Ирэн, которая, как, вероятно, заметил читатель, дана исключительно через восприятие других персонажей, есть воплощение волнующей Красоты, врывающейся в мир собственников.

Было замечено, что читатели, по мере того как они бредут вперед по соленым водам Саги, все больше проникаются жалостью к Сомсу и воображают, будто бы это идет вразрез с замыслом автора. Отнюдь нет. Автор и сам жалеет Сомса, трагедия которого – очень простая, но непоправимая трагедия человека, не внушающего любви и притом недостаточно толстокожего для того, чтобы это обстоятельство не дошло до его сознания. Даже Флер не любит Сомса так, как он, по его мнению, того заслуживает. Но, жалея Сомса, читатели, очевидно, склонны проникнуться неприязненным чувством к Ирэн. В конце концов, рассуждают они, это был не такой уж плохой человек, он не виноват, ей следовало простить его и так далее. И они, становясь пристрастными, упускают из виду простую истину, лежащую в основе этой истории, а именно, что если в браке физическое влечение у одной из сторон отсутствует, то ни жалость, ни рассудок, ни чувство долга не превозмогут отвращения, заложенного в человеке самой природой. Плохо это или хорошо – не имеет значения; но это так. И когда Ирэн кажется жестокой и черствой – как в Булонском лесу или в галерее Гаупенор, – она лишь проявляет житейскую мудрость: она знает, что малейшая уступка влечет за собой невозможную, немыслимо унизительную капитуляцию.

Говоря о последней части Саги, можно поставить в упрек автору, что Ирэн и Джолион – эти представители бунта против собственности – посягают как на некую собственность на своего сына Джона. Но, право же, это было бы уже чересчур критическим подходом к повести в том виде, в каком она дана читателю. Ни один отец, ни одна мать не позволили бы своему сыну жениться на Флер, не рассказав ему всех фактов; и решение Джона определяют именно факты, а не доводы родителей. К тому же Джолион приводит свои доводы не ради себя, а ради Ирэн, а довод самой Ирэн сводится к одному: «Не думай обо мне, думай о себе!» Если Джон, узнав факты, понимает чувства своей матери, это, по совести, едва ли можно считать доказательством того положения, что и она, в сущности, принадлежит к породе Форсайтов.

Однако, хотя главной темой «Саги о Форсайтах» являются набеги Красоты и посягательства Свободы на мир собственников, автор ее не может отвести от себя обвинение в том, что он в некотором роде забальзамировал класс крупной буржуазии. Как в древнем Египте мумии окружали предметами, необходимыми умершим в загробной жизни, так я попытался наделить образы теток Энн, Джули и Эстер, Тимоти и Суизина, старого Джолиона и Джемса и их сыновей тем, что обеспечит им хоть малую толику жизни «будущего века», что явится каплей бальзама в стремительном потоке всерастворяющего «прогресса».

Если крупной буржуазии, так же как и другим классам, суждено перейти в небытие, пусть она останется законсервированной на этих страницах, пусть лежит под стеклом, где на нее могут поглазеть люди, забредшие в огромный и неустроенный музей Литературы. Там она сохраняется в собственном соку, название которому – Чувство Собственности.

1922 г.

Джон Голсуорси

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. ПРИЕМ У СТАРОГО ДЖОЛИОНА

Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии. Если же кто-нибудь из этих счастливцев обладал даром психологического анализа (талантом, который не имеет денежной ценности и поэтому не пользуется вниманием со стороны Форсайтов), глазам его открывалась картина, не только восхитительная сама по себе, но и разъясняющая одну из темных проблем человечества.

Иными словами, сборище этой семьи, – ни одна ветвь которой не чувствовала расположения к другой, между любыми тремя членами которой не было ничего заслуживающего названия симпатии, – помогало внимательному наблюдателю уловить признаки той загадочной, несокрушимой живучести, которая превращает семью в такое мощное звено общественной жизни, в такое точное воспроизведение целого общества в миниатюре. Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов. Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой, сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности.

Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-Гейт, мог увидеть лучшую пору цветения Форсайтов.

Прием был устроен в честь помолвки мисс Джун Форсайт – внучки старого Джолиона – с мистером Филипом Босини. Вся семья собралась здесь, блистая белыми перчатками, светло-желтыми жилетами, перьями и платьями; приехала даже тетя Энн, которая редко оставляла теперь уголок зеленой гостиной своего брата Тимоти, где она проводила целые дни за книгой и вязаньем, под сенью крашеного ковыля в голубой вазе, окруженная портретами трех поколений Форсайтов. Даже тетя Энн была здесь: негнущийся стан и спокойное достоинство ее старческого лица воплощали в себе непоколебимый дух собственничества, свойственный всей семье.

Когда Форсайт праздновал помолвку, свадьбу или рождение, все Форсайты бывали в сборе; когда Форсайт умирал... но до сих пор с Форсайтами этого еще не случалось – они не умирали. Смерть противоречила их принципам, и они принимали против нее все меры предосторожности, инстинктивной предосторожности, как делают очень жизнеспособные люди, восстающие против посягательств на их собственность.

Форсайты, смешавшиеся в этот день с толпой остальных гостей, казались более чем обычно, парадными и блистательно респектабельными, в их самоуверенности было что-то настороженно-пытливое, они как будто нарядились для того, чтобы бросить кому-то вызов. Обычная презрительная гримаса, застывшая на лице Сомса Форсайта, отражалась и на их лицах: они были начеку.

Наступательная позиция, занятая ими бессознательно, стала некой психологической вехой в истории семьи и сделала прием у старого Джолиона прелюдией к их драме.

Форсайты протестовали против чего-то, и не каждый в отдельности, а всей семьей; этот протест выражался подчеркнутой безукоризненностью туалетов, избытком родственного радушия, преувеличением роли семьи и... презрительной гримасой. Опасность, неминуемо обнажающую основные качества любого общества, группы или индивидуума, – вот что чуяли Форсайты; предчувствие опасности заставило их навести лоск на свои доспехи. Впервые за все время у семьи появилось инстинктивное чувство непосредственной близости чего-то необычного и ненадежного.

Около рояля стоял крупный, осанистый человек, два жилета облекали его широкую грудь – два жилета с рубиновой булавкой вместо одного атласного с булавкой бриллиантовой, что приличествовало менее торжественным случаям; его квадратное бритое лицо цвета пергамента и белесые глаза сияли величием поверх атласного галстука. Это был Суизин Форсайт. У окна, где можно было захватить побольше свежего воздуха, стоял близнец Суизина, Джемс, – «толстый и тощий», прозвал их старый Джолион. Как и Суизин, Джемс был более шести футов роста, но очень худой, словно ему с самого рождения суждено было искупать своей худобой чрезмерную дородность брата.