Не кануть бесследно в испытаниях века...
Малка-Либа Штерн о романе Бориса Клетинича «Моё частное бессмертие» («Arsis-books», Москва, 2019).
Роман «Мое частное бессмертие» – одна из заметных новинок в современной российской прозе. О книге уже немало написано: в «Знамени» и «Дружбе народов», в «Неве» и «Урале», в «Литературке» и «Независимой газете», на сайте «Медуза» и в «Новых Известиях». Он был заслуженно номинирован на премию «Национальный бестселлер».
Что же это за книга?
Если говорить о жанре – то семейная историческая сага. Если о литературных особенностях – то поэтическая проза. А еще это – полифония, «внушительная симфоническая партитура», как определил один из читателей.
В книге две центральные сюжетные линии – еврейской девушки Шанталь из довоенной Румынии и ее... советского внука Витьки Пешкова, сначала он – кишиневский школьник, затем студент ВГИКа и православный пылкий неофит. Друг друга они никогда не видели. Не пересеклись в пространстве.
Сюжет романа охватывает полвека (с 1931 по 1983 годы), в которые уместилась длинная цепь событий, связывающая многочисленных героев. Благодаря их голосам и судьбам (детально и увлекательно прописанным), и возникает тот впечатляющий симфонизм романа, о котором уже немало написали критики.
Возможно, это многоголосие не облегчает читательскую задачу. Тому, кто вступил в пространство «Моего частного бессмертия», придется поработать над выстраиванием общей картины, увязать между собой людей и события. И тому, кто эту работу проделает, будет «вручен» приз: большое и оригинальное полотно, оставляющее сильное впечатление.
По признанию самого автора, «в основании всех линий романа лежат сведения из реальной жизни (документы, истории людей). Зато сверху – толстый слой воображения».
В шахматисте Корчняке, одном из главных героев романа, легко угадывается его прототип Виктор Корчной, с которым автор был знаком лично. В книге описана история жизни великого шахматиста (инфантила и эгоцентрика), его ожесточенная борьба за корону, его поражение в этой борьбе.
На стороне его соперника, советского чемпиона мира Анатолия Карпова – вся видимая материальная мощь СССР. На стороне Корчняка – одно только его «я».
Что первично: «я» или «они», дух или материя, сознание или внешний мир, – вот, наверное, главная тема романа, развивающаяся с первых страниц и достигающая кульминации в филиппинском курортном городке Багио времен битвы «Карпов-Корчной».
По ходу действия автор мастерски перевоплощается в своих героев, находит для каждого свой словарь, особенности, индивидуальные приметы.
Посредством необычного для прозы яркого поэтического языка Борис Клетинич добивается особой, почти тактильной вещественности в своем литературном мире. Эффект читательского присутствия в большинстве сцен неоспорим.
Судите сами:
«Из оркестра выхлопнуло музыкальное пламя...
...прямо целый огненный язык тарелок, труб и литавров...
...потом закудрявились скрипки перед тюлевым занавесом...
(это повествует Шанталь в своем 1935-м году).
И далее – она же:
«До сих пор я понимала мир как рамку. Гора, река, скороидущее небо над ними, косодеревый Оргеев, мощенный в торговой части, были сколочены по мне как рамка. Но профессор Будеич вышиб ее своею смертью».
И тут же – голос её внука (в 1972-м):
«А город мой зелен был до того, что в обвое аллей, озерных плавней, дворовых олешников казался кривоул и провинциален. И хотя по проспекту тополя были отрёпаны во фронт и окублены как пудели у министерских зданий, всего-то полукварталом ниже косились акации-солохи да древние мощи шелковиц ходили под себя багрецовой ягодой, и асфальт был липок и лилов.
В дворик мой запахнуто было столько неусадчивого цветенья, фруктовых копн и ополченных тополей, столько виноградниковой мохны, астр, георгин, что и просластное солнце лишь выборочными врезками ложилось здесь и там, не задевая наземистые прохладу и тени... И я старший из детворы!
Мы водили бесконфликтные тихие игры: войнуха... прятки... футбол. Да, футбол... До сих пор мне хотелось его слабого раствора. Не интриг, не драк, не унижений «Кожаного мяча». А – нового рывка, неизъяснимого разворота. В том году вместо травмированного Бышовца в Киеве заиграл Блохин. Левша и лебедь советского футбола. Он был легкоступней, полетнее, разболтаннее в крепленьях. И, главное, был у него финт: до того, как защитник набежит, прокинуть мяч далеко вперёд и лететь вослед, как воздушный шар с газовым свистом. Пока тот соображает, скрипит уключинами, грузно разворачивается с левого борта на правый борт, – Блоха, ха-ха, уже улетел».
По тексту рассыпано немало жемчужин:
«И погасил экран лица».
«Потом стемнело, и снег стал как привидение. Или как будто женщина переодевается за деревьями».
Продолжать можно долго.
Ну, и напоследок о заглавии книги. Оно очень важно. В нем – надлитературная цель.
«Мое частное бессмертие» – это программа. Как не умереть... не кануть бесследно в испытаниях века... не рассыпаться прахом столетий и тысячелетий. Это – поступок быть.
Борис Клетинич пишет так: «Эта книга о высечении небесных искр из своей повседневности. О том, что я первее истории. А первее меня – только Бог».