Не дедукции одной ради. Рецензия на книгу Микаэля Ниеми «Сварить медведя»

Не дедукции одной ради...

Рецензия на книгу. Микаэль Ниеми. «Сварить медведя» / пер. со шведского. – М.: Фантом Пресс, 2019. – 512 с.

Скандинавский детектив – это давно уже нечто большее, чем название литературного жанра. В коллективном сознании это, скорее, – культурный код, обозначающий «крайнюю жесть». Это лихо закрученный сюжет и запредельная жестокость событий, его составляющих, экстремальность происходящего, несдержанность в выражениях, – как в прямой речи, так и вне ее, игнорирование «табу» и соответствующие герои - сверхлюди.

Два «полюса» скандинавского детектива для россиян – Стиг Ларссон и его неубиваемая «Девушка с татуировкой дракона» и Ю Несбе, чей герой инспектор Харри Холе тоже бессмертен, несмотря на хронический алкоголизм и неоднократные попытки преступников утопить, застрелить, расчленить и сбросить его в воду в автомобиле.

С этой точки зрения детектив Микаэля Ниеми «Сварить медведя» – совершенно не скандинавский детектив. Лучше сразу об этом предупредить любителей «крайней жести», чтобы не было разочарования.

Роман «Сварить медведя» мало похож на классику жанра, – несмотря на то, что автор родился и живет в Швеции. В книге идет речь о реальных событиях из истории Фенноскандии (так называется физико-географическая страна, куда входят Скандинавский полуостров и Финляндия), – о политике «пробуждения» саамов к истинной вере. Нам представлено развернутое ретроспективное полотно, опирающееся на исторические факты.

Дело было в середине XIX столетия в северных областях, на границе Финляндии и Швеции. Коренному населению этой территории проповедовал протестантский пастор Ларс Леви Лестадиус (1800 – 1861) – историческая фигура, ярый поборник грамотности и бытовой нравственности прихожан, а также увлеченный ботаник. Лестадиус составлял гербарии скудной северной флоры и внес огромный вклад в классификацию растений, дав наименования ряду таксонов – так в ботанической классификации называется группа объектов, собранная по единым признакам. К сожалению, подобная подвижническая деятельность вызывает у людей неоднозначную оценку. Сегодня в России вообще принято дразнить «ботаниками» робких и наивных людей. Книга Ниеми показывает, что непонимание существовало и раньше. Но Лестадиуса не любили не за ботанику: многие прихожане не соглашались с его проповедями о бытовом воздержании и, особенно, о необходимости отказа от выпивки, а уж как на это требование пастора реагировали кабатчики, – и говорить нечего.

Каким может быть детектив, где главное действующее лицо – священнослужитель? Не так много подобных книг существует в мировой литературе, чтобы можно было говорить о тенденциях. Эталоном «поджанра», полагаю, можно считать рассказы Честертона об отце Брауне. Священник в них действует как заправский сыщик, очень наблюдательный, а также разбирающийся в человеческой психологии. Он раскрывает преступления, а попутно выдает хлесткие сентенции, напоминающие о его сане и о мудрости - высшей, нежели обывательская. Например: «Книга? Я сразу открыл ее. Там одни чистые страницы. Понимаете ли, я не суеверен» (из рассказа «Проклятая книга»). Но ядром историй Честертона остается поиск злодея, а не духовные перипетии участников событий.

Если довериться издательской аннотации, то чего-то подобного можно ожидать и от книги «Сварить медведя»: «На отдаленном хуторе пропала служанка – не вернулась из леса, где пасла коров. Там, где она пропала, на стволах деревьев обнаружены следы медвежьих когтей. Все уверены, что девушку задрал медведь-людоед. И только проповедник сомневается. Так начинается расследование, которое ведут пастор Лестадиус и мальчик-саам (неожиданная литературная реинкарнация пары Холмс – Ватсон)».

Я читала уже столько издательских аннотаций, не соответствующих или частично соответствующих содержанию книги, морочащих читателя, что могу написать об этом феномене отдельную статью. Хотя понятно, что задача аннотации – продать книгу, то есть «зацепить» потенциального покупателя. Поэтому она и пишется в расчете на привлекательность, и если в ней встречаются символы, то – ориентированные на мгновенное узнавание. «Дуэт Холмса и Ватсона» обязательно обаяет читателя. Скажи: «Пастор Лестадиус – реинкарнация отца Брауна», - многие ли читатели сразу вспомнят Честертона? А если написать, что «Сварить медведя» – это роман о духовном росте юного саама, то кто вообще купит книгу с таким сюжетом?

Тем более в нашем случае аннотация отчасти справедлива, просто она о многом умалчивает. Пробст (старший пастор в лютеранском приходе) Лестадиус вместе с саамом Юсси действительно затевают расследование по поводу смерти девушки, которую, по мнению полиции, задрал медведь-людоед. Лестадиус и впрямь, подобно Холмсу, ползает по местам преступления и собирает улики (одной из них служит стебелек высохшей травы, не встречающейся в месте исчезновения первой жертвы, и тут пригождаются ботанические познания пробста). Медведя убивают и варят, а убийства продолжаются. И детективная линия продолжается почти до финала книги. Только этот детектив сочетается с историческим романом.

Сам фон детективной линии Ниеми – сдержанный, культурный и атмосферный, созданный не одной дедукции ради. Можно даже сказать, что этот фон – живописный: рисование играет большую роль в сюжете. Важный персонаж книги – художник Нильс Густаф, незаконнорожденный, не знающий отца, но к моменту повествования сумевший развить свой талант, понравиться обществу и сделаться модным живописцем. Он приезжает в дикие края за богатой натурой, ведет себя свободно с девушками и вызывающе с парнями, то и дело оказывается близ трагических событий, попадает под подозрение как один из вероятных претендентов на роль насильника-убийцы, начинает писать парадный портрет пробста Лестадиуса. А потом его находят мертвым в запертой комнате, и приходится пробсту искать другого подозреваемого. А портрет остается символом вечности искусства: «…сидит в саду, с гербарием на коленях и каким-то стебельком в руке… Свет падает косо сзади, и вокруг головы – мерцающий ореол, почти нимб. Только потом я сообразил, что это никакой не ореол, а дымок из трубки, причем переданный с восхитительным мастерством. Это было поразительно».

Более того, разбитной Нильс Густаф привозит в саамские края чудо чудное – дагерротип – и делает один из первых фотографических портретов в Швеции – «карточку» Ларса Лестадиуса. Но пастору в силу перипетий расследования, которое не по нраву полиции, приходится хорошенько спрятать «карточку».

В эпилоге Ниеми неожиданно – связывает свое повествование с реальностью. Писатель вырос в Пайале, рядом с усадьбой, где жил Ларс Леви Лестадиус с семьей до своей кончины в феврале 1861 года. На правах очевидца он рассказывает, что «летом 2016 года делали капитальный ремонт пасторской усадьбы... и нашли спрятанную между потолочным балками стеклянную пластинку, удивительно хорошо сохранившуюся за полтора с лишним века. С пластинки на нас испытующе смотрит мужчина в темной одежде, сидящий на стуле с высокой спинкой; позади давно снесенная церковь в Кенгисе».

Рассказывает Ниеми и о существовании жизнеописания под названием «Mueallin» – «это один из первых памятников саамской культуры, написанный ее носителем на саамском языке». Согласно роману, эту книгу написал освоивший грамоту Юсси между строк другой книги из пасторской библиотеки.

Писательский ход с фактическим «подтверждением» событий книги может иметь как минимум два толкования. Ниеми мог показать, как работает прозаик, как из мелких событий благодаря воображению художника рождается роман. Или же… он мог намекать на то, что все, о чем идет речь в его книге, имело место быть в действительности. Что пробст Лестадиус и впрямь принимал участие в расследовании преступления с сексуальным подтекстом, а его ученик Юсси и впрямь спас падшую женщину. Но, думаю, «было – не было» тут не суть важно. В искусстве своя правда – правда качественного вымысла, более живого и материального, чем самый дотошный протокол следствия.

О детективной интриге лучше ничего больше не говорить. А вот об ее «обрамлении» позволю себе несколько слов. В любом, даже самом плоском и «мордобойном» детективе всегда заложена идея борьбы добра со злом. У Ниеми она гипертрофирована и превращена в борьбу Бога и дьявола за души людей. Поэтому то, что пробст и саам сравниваются с Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном, – серьезное упрощение. Пастор и крещенные им саамы являются отражением Христа и апостолов, никак не меньше. Это выражено в сцене крещения Юсси. Пробст расспрашивает его о родителях, мальчик же уверен, что его вырастила ведьма, и с трудом произносит ее имя:

« - Си... Сиеппи...

- Сиеппи? Она лапландка?

Меня вдруг начал бить озноб

- Они не люди, - тихо сказал я».

С этим радикальным заявлением соглашается пробст, когда, проведя обряд крещения и записав имя новокрещенного в метрическую книгу, говорит ему: «Теперь ты существуешь, Юсси. Теперь ты, наконец, существуешь». Пастор имел в виду обе ипостаси – и то, что Юхан Сиеппи стал социальным «фактом», и то, что он обрел христианскую душу, - ведь некрещенных и язычников, в парадигме Лестадиуса, вовсе не существует. С такой же верой пойдет дальше и Юсси, и, как мы можем догадаться, все остальные, кого нет в книге, но кто был приведен к Христу пробстом Лестадиусом.

Тема ученичества – пожалуй, главная в романе. Удивительно терпеливо, при своей непримиримости к порокам, пастор просвещает саамов и учит их грамоте и молитвам – такую бы чуткость и терпение нынешним учителям, а то от них исходят сплошные «санкции»... Евангельскую параллель усиливает то, что на долю Юсси выпадают воистину апостольские приключения – несправедливые обвинения, гонения, темница, чудесное спасение. Сам же Лестадиус примеряет «терновые венцы» Христа – непонимание толпы, отвержение власть имущих, вмешательство церковного «начальства» – епископа, разбирающего жалобы кабатчиков на поборника трезвости.

Но у романа «Сварить медведя» есть не только евангельская, но и литературная параллель – новелла Проспера Мериме «Локис». Там медведь скрывался в обличье человека, а объяснение было мистическим: его родила женщина от медведя. У Ниеми люди тоже – медведи, скрывающие свое звериное обличье, но по более возвышенной причине – если нет Бога в душе человека, там «заведется» зверь. Кстати, Ниеми использует тот же ход, что в свое время Мериме в «Локисе», и, в общем-то, с самого начала намекает на злоумышленника. Но, чтобы сразу обнаружить его, надо иметь математическое мышление на уровне шахматиста Виктора Корчного. А потому большинство придет к разгадке постепенно. Надеюсь, она доставит читателям удовольствие, а заодно и расширит их исторический кругозор.