«Мы за родину пали, но она – спасена». О «лейтенантской прозе» Константина Воробьёва

«Мы за родину пали, но она – спасена»[1].

Ирина Оснач о «лейтенантской прозе» Константина Воробьёва.

Я перечитывала военные повести Константина Воробьева и делала паузы: не хватало воздуха, возникало смятение, боль, ощущение, будто ты сам переживаешь страшные дни ноября 1941 года.

Повести «Крик» и «Убиты под Москвой» – из самых откровенных и пронзительных произведений о войне, недаром сам Константин Дмитриевич называл свою прозу «кардиограммой сердца». Их невозможно читать «как обычно», это – очень напряженное чтение. Повести написаны в традиции великой русской прозы XIX века, в «толстовской» традиции внимания к отдельному человеку на войне и страшной, неприкрашенной правдой переворачивают душу.

Я перечитывала эти повести и вспоминала слова критика Игоря Золотусского: «Проза Воробьева саднит и жжет, как открытая рана, и жжение ее не утихает с годами, хотя ужасы прошлого отступают в вечность»[2].

Константин Воробьев – воин и писатель с непростой судьбой. Вот несколько строк из его биографии:

Родился в Курской губернии. Рос в многодетной крестьянской семье. В 1933 году арестовали отчима. Константин стал работать грузчиком в магазине. Платили хлебом, благодаря чему семья выжила в голодный год. Переехал в Москву, работал в фабричной газете. Служил в армии. Был направлен на учебу в Высшее пехотное училище им. Верховного Совета РСФСР, курсанты которого охраняли Кремль. В октябре 1941 года ушел на фронт. Вместе с ротой кремлевских курсантов защищал подступы к столице. Фашистские танки уничтожили почти всю роту, у которой были только бутылки с горючей смесью, гранаты, винтовки и беспримерное мужество.

Воробьев был контужен, попал в плен. Лагеря военнопленных: Клинский, Ржевский, Смоленский, Каунасский, Саласпилсский, Шяуляйский. Воробьев дважды бежал из плена. В сентябре 1942 года совершил третий успешный побег. С сентября 1943-го по август 1944 года двадцатичетырехлетний Воробьев был командиром партизанской группы из бывших военнопленных. После освобождения Советской Армией Шяуляя Литва стала второй родиной Константина Воробьева. Тем, кто был в плену, который тогда приравнивался к измене Родине, приходилось проходить многочисленные проверки НКВД. Воробьев их прошел и за свое участие в партизанском движении был награжден медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени.

Первую повесть, которая называлась «Дорога в отчий дом», Воробьев написал за 30 дней в 1943 году, когда был вынужден скрываться на конспиративной квартире после разгрома своей подпольной группы. Повесть рассказывала об ужасах пребывания в лагере в Саласпилсе, это был взгляд изнутри, глазами тех, кто пережил не только тяготы и ужасы войны, но и фашистского концлагеря:

«Март принес частозвон утренних капель с крыш бараков и тихие непроницаемые ночи. Столбом валит из дверей бараков зловоние оттаявших испражнений и трупный запах разлагающихся тел. Не спят уже на полу вповалку люди. Поредела за зиму толпа пленных, умещаются теперь на нарах. Каждый день выдается баланда и почти поллитровый черпак воды пополам с грязью, соломой, копытами лошадей и двумя-тремя картошками величиной с голубиное яйцо. Неохотно отошел-отступился от бараков тиф, переваляв почти всех до единого. Поддерживая друг друга, выползают пленные из бараков, садятся с подветренной стороны, бьют вшей пока еще в шинелях»[3].

В 1947 году Константин Воробьев с женой поехал в «Долину смерти» – место, где располагался саласпилсский концентрационный лагерь. Сосны, до которых могла дотянуться рука человека, там стояли без коры. Ее ободрали и съели пленные, и раны на деревьях так и не зарубцевались за несколько лет.

«Повесть невозможно читать залпом: написанная сразу после фашистского плена, кажется, она кровоточит каждой своей строкой. Однако она передаст не только боль и страдания безвинных жертв войны, но и высокое, неистребимое чувство достоинства советского человека, воина Советской Армии, которое врагу ничем не удается сломить. Эта изначальная повесть Константина Воробьева дает как бы ключ к пониманию всего его творчества, его писательского кредо: ни при каких обстоятельствах не идти на компромисс с совестью, писать только обнаженную правду, какими бы последствиями это ни грозило его личной судьбе. И хотя это правило принесло ему много лишений, по-другому жить и писать он не мог», – так написал об этой повести Евгений Носов[4].

В 1946 году писатель передал рукопись в редакцию журнала «Новый мир». Но напечатана она не была. Содержание повести «не годилось» для публикаций в то время, когда печатались преимущественно пафосные и торжественно-парадные стихи и проза о войне, а те произведения, в которых рассказывалось о жестокости войны, публиковались в сокращении или же вовсе возвращались авторам.

Первый сборник рассказов Воробьева «Подснежник» вышел лишь спустя десять лет после окончания войны, в 1956 году. Через два года был опубликован второй сборник – «Седой тополь», затем – «Гуси-лебеди». Произведения в этих сборниках, в основном, рассказывали о буднях литовской деревни и были опубликованы в Вильнюсе. Писателя Воробьева не привечали в московских издательствах и журналах.

Самое известное произведение Константина Воробьева, повесть «Убиты под Москвой», было опубликовано в 1963 году в журнале «Новый мир» (его главным редактором тогда был Александр Твардовский). В этой повести писатель до мельчайших деталей воспроизвел то, что пережил: как вместе с боевыми товарищами, кремлевскими курсантами, защищал подступы к Москве. Воробьев рассказывал, как в ноябре 1941 года возле подмосковной деревни Лотошино погибала рота, брошенная под фашистские самолеты и танки:

«Он подошел к мертвецам и, полузажмурясь, начал одной рукой развязывать концы плащ-палаток, и это же стал проделывать Рюмин, и тоже одной рукой. Они одновременно управились над шестью убитыми и разом подошли к седьмому. Это был курсант Мирошник. Он лежал лицом вниз, а в разрез шинели, между его ногами, торчмя просовывалась голая, по локоть оторванная рука. На ней светились и тикали большие кировские часы».

Виктор Астафьев писал: «Повесть «Убиты под Москвой» не прочтешь просто так, на сон грядущий, потому что от нее, как от самой войны, болит сердце, сжимаются кулаки, хочется единственного: чтоб никогда-никогда не повторилось то, что произошло с кремлевскими курсантами, погибшими после бесславного судорожного боя, в нелепом одиночестве под Москвой...[5]»

Повесть вызвала очень сильный резонанс, не меньший, чем отклик на рассказ Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», который вышел в «Новом мире» на год раньше, в 1962 году. Александр Твардовский назовет повесть «Убиты под Москвой» «новым словом о войне», «честным» словом».

Но тогдашняя критика принялась обвинять Воробьева в искажении правды о войне, в настроении безысходности, дегероизации, излишнем натурализме, преувеличенном внимании к страданиям и смерти. По словам Виктора Астафьева, «громили беспощадно, изничтожающе».

О том, как тяжело было жить и работать в таком «климате», рассказывают дневники Константина Воробьева. В них есть, например, такая запись: «А писать невозможно. Как только я сажусь за стол, за спиной незримо встает редактор, цензор, советский читатель. Этот «простой человек», пишущий на меня жалобы в ЦК».

Еще одна военная повесть Константина Воробьева, «Крик», была опубликована в 1962 году в альманахе «Советская Литва». В том же году она вышла в журнале «Нева» под названием «Крик. Маленькая повесть». Это история двадцатилетнего младшего лейтенанта Воронова, который рассказывает о своей любви к деревенской девушке. О короткой, трогательной и по-юношески чистой любви в прифронтовой деревне:

«– Ты чего замолчал? – спросила Маринка.

– Думал, – сказал я.

– О чем?

– О себе... И о тебе тоже... Знаешь, у нас все с тобой должно быть хорошо и правильно! Давай поженимся...

То, что я сказал – поженимся, отозвалось во мне каким-то протяжным, изнуряюще благостным звоном, и я повторил это слово, прислушиваясь к его звучанию и впервые постигая его пугающе громадный, сокровенный смысл. Наверно, Маринка тоже ощутила это, потому что вдруг прижалась ко мне и притаилась.

– Поженимся! – опять сказал я.

– Что ты выдумываешь, – произнесла наконец Маринка. – Где же мы... Война же кругом!»

Юрий Бондарев, прочитав «Крик», написал, что в этой повести – «непроходящая боль утраты, живая «память сердца» о мимолетном счастье, которое было, могло быть, но которое оборвалось зимой сорок первого года в боях под Москвой»[6].

Повести Константина Воробьева увидели свет в начале 60-х, – в то время, когда идеологическая цензура стала слабее и началась «оттепель»... Были опубликованы произведения писателей-фронтовиков Григория Бакланова, Василя Быкова, Юрия Бондарева, Василия Курочкина. Это течение в русской литературе назовут «Прозой лейтенантов».

Рассказывая, как много мужества, боли, страданий потребовала война, эти писатели обозначили новый поворот в прозе о Великой Отечественной войне. Они рассказывали о реальном обличье войны. О людях на войне, их судьбах, переживаниях, смерти. О подвигах, которые они совершали ежедневно.

«Лейтенантская проза» – это и произведения Константина Воробьева. Воробьев писал не о победах на фронтах, а о тяжких испытаниях войны. Свою главную книгу, автобиографический роман, в котором он планировал использовать повесть 1943 года «Дорога в отчий дом», К. Воробьев хотел назвать «Это мы, Господи!..». Название говорит само за себя. Но роман так и не был дописан. Константин Дмитриевич Воробьев скончался в марте 1975 года в Вильнюсе.

Позже, исполняя волю писателя, вдова перезахоронила Воробьева на родной ему курской земле. В 2001 году Константину Воробьеву была присуждена премия Александра Солженицына – писателю, «чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной войны, ее ход, ее последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебреженных ветеранов»[7].