Мерцанье будущего. О кубофутористическом венке сонетов Леонида Фокина

Мерцанье будущего

Нина Ягодинцева о кубофутористическом венке сонетов Леонида Фокина

Начало двадцать первого века всё больше рифмуется с началом века двадцатого. Грозные рифмы эти, открытые, а гораздо больше  всё-таки неявные, заставляют художников слова раз за разом обращаться к истории литературы, воскрешая её уходящие в тень времени страницы. И периодически возникает интересный эффект такого обращения: то, что, возможно, было в значительной степени скрыто от современников и творцов грозовой русской эпохи, вместившей три революции, Первую мировую, Гражданскую и строительство новой, советской, цивилизации, сегодня становится явным, словно кристаллизованным во времени новом.

Кризис начала века, как и нынешний (и тоже начала века), имел прежде всего гуманитарный характер. Именно гуманитарная составляющая (а если точнее – проблема человека) была, как стержень в ядерном реакторе, регулятором скорости общественных реакций. И тогда, и сегодня мир стал неуправляем потому лишь, что вещь и её имя ушли из фокуса человеческой воли, сошли с её вектора, и в хаосе рассогласования, разумеется, одним из важнейших направлений спасения был (и остаётся) поиск нового слова.

Футуризм, акмеизм, символизм начала XX века – каждое из этих течений предлагало свой образ будущего и, по большому счёту, ближе всех к угловатой, глыбистой истине индустриальной эпохи оказались футуристы. Даже и сбрасывание классиков «с парохода современности» в их логике было вполне закономерным, ибо новое время требовало новых мыслеформ – и сегодня мы понимаем, что, собственно, мешали футуристам не сами классики, а устоявшиеся и устаревшие представления о них, но переоткрывать Пушкина в кипении революционных будней им было попросту недосуг...

Кризис нового века – и нового тысячелетия! – это опять та же самая проблема человека и человеческого, которая в принципе вроде бы как-то (и порой довольно радикально и жёстко) решается, но никогда не может быть решена окончательно, ибо человек – сущность самосозидающаяся, процесс творения длится и длится и, судя по всему, завершён будет ещё очень и очень нескоро.

Обращение Леонида Фокина к образу и опыту поэта и художника Давида Бурлюка в этом контексте – высокая художественная закономерность. Современный опыт кубофутуристического венка сонетов – очень интересный пример, в каком-то смысле образец работы со словом и структурой текста, попытка уловить будущее в герменевтическом мерцании усложнённых поэтических смыслов.

Здесь, видимо, необходимо сделать пояснение. В сложной структуре целостностного словесного художественного образа сбалансированы и соотнесены с центральной его идеей разноматериальные слои физической и психической реальности. То есть такой образ содержит в себе весь спектр информации, начиная от временных конфигураций физической реальности и завершая идеей – частицей вечности. Можно сказать, что образ – информационная единица искусства, но особая – в силу своей цельности и целостности.

Интуитивно образ воспринимается целиком, но мы выхватываем из него только те смыслы, которые актуальны для нас сейчас. В другой момент нашей жизни могут актуализироваться другие смыслы – вот так и возникает герменевтическое мерцание текста: особенный эффект, когда, не выходя за границы написанного, мы каждый раз прочитываем именно то, что необходимо нам в данный момент.

Этот эффект, достаточно описанный современными филологами, закономерно приводит к мысли: если в образе заключён фрагмент вечности (идея), значит, не только прошлое, но и будущее в герменевтическом мерцании образа тоже можно как-то разглядеть.

Венок сонетов Леонида Фокина «Средь рытвин неба», представленный кубофутуристическими словесными формулами, можно увидеть не только как игру смыслов и визуализацию идей (ибо в каждой геометрической форме явлена определённая идея), но и как способ усиления герменевтического мерцания текста, поскольку варианты его прочтения множат смыслы в геометрической прогрессии.

Архитектура смысла классического сонета довольно проста и в то же время изысканна. То, что предлагает вниманию читателя Леонид Фокин, можно сопоставить в какой-то степени с экспериментами испанского архитектора Антонио Гауди – но только Гауди запустил обратный процесс возвращения архитектуры к природным, растительным формам, а Фокин природную форму стиха превращает в архитектурные детали: ступени, клинья, блоки, луковицы – и из этих кубофутористических форм прорастают иные тексты и смыслы, которые нужно вычленять, прочитывать, но так или иначе они вступают во взаимодействие с внешней формой и оказываются ею обусловлены...

К венку сонетов Фокин даёт вступительное слово, и оно выглядит как своеобразный краткий манифест: «Форма определяет содержание, становится его полноправной частью, форма и есть содержание: так простая вода, налитая в бутылку из-под вина, окрашивается едва уловим вкусом и запахом, Эта едва уловимая сущность Слова от Бога, в котором Оно было заключено и которым Оно было в самом начале начал. Мы изгнанные из рая ищем смысл в поте и боли, хотя рай – это сосуд, в который наливаешь воду чувства, из которого пьешь вино поэзии. Доверься форме, создай ее сам, измени окружающий тебя мир, возвысь над стареющей землей свой крест и построишь свой храм. Неофутуризм, как предтеча новых взглядов, идей, эстетики необходим».

Здесь можно было бы и поспорить с автором, не согласиться с приоритетом формы по отношению к содержанию, но есть ли смысл спорить со смелой попыткой заглянуть в будущее? Ведь если настоящее ещё можно как-то представить целостно, потому что оно сбылось, состоялось, то будущее угадывается фрагментарно, и именно с точки зрения форм, очертаний, намерений... В процессе узнавания будущего форма действительно определяет содержание, и только потом раскрывается полностью или частично сложная система их взаимосвязей.

Вторая часть предисловия носит технический характер (особенности слово- и буквоупотребления), и, честно говоря, читателю эти тонкости всегда бывают менее интересны, чем смысл – однако для автора они представляют интерес с профессиональной точки зрения – то есть в изначально сложный текст вводятся ещё более усложнённые задачи, с которыми автор вполне достойно справляется.

Восхищает мастерство автора в создании сложных смысловых конструктов, втиснутых в геометрические формы. Венок не зря назван плакатным – каждый сонет можно читать в нескольких вариантах, и шрифтовые выделения делают это чтение увлекательным не только в смысле разгадывания сюжетов, но и в смысле собственно чтения. Эта форма вполне, как сейчас говорят, читабельна, и более уместна, пожалуй, даже не в книге, а на выставке, чтобы работали все составляющие текстов.

При чтении стихотворений сразу возникли ассоциации с некоторыми картинами Давида Бурлюка – Фокину, если можно так выразиться, удалось передать манеру, угол зрения Бурлюка, и это очень интересный эффект – хотя, возможно, эти ассоциации носят сугубо личный характер, на этом нюансе восприятия рецензент не настаивает.

Ну и теперь, отдав должное изысканной форме, попробуем разобраться с содержанием – есть ли в нём то манифестируемое новое, к которому сейчас так жадно стремится мир?

И здесь мы сталкиваемся с явлением, которое в культурологии носит название футуроархаики. Это можно сравнить с наливанием в новые мехи старого вина. То есть форма развивается, становится всё более сложной, требует всё более высокой точности, а содержание не просто остаётся прежним, оно словно откатывается во времени назад, в то самое прошлое, которое ощущается как надёжная опора. Так происходит потому, что в момент развития формы содержания, смысл стремится к устойчивости – проверенной, надёжной, спасительной.

Футуроархаика прочитывается в образах стихов (цитируем, дабы не разрушать геометрию, по упрощённой форме, заботливо предложенной автором в примечании):           

Загадочных колод темно нутро.

Футуроархаика прочитывается даже в непривычных словесных формах, которые предлагает нам автор: «обрящивает», «бездонь», в сравнительной степени наречия, которое не имеет сравнительной степени из-за особенностей своего смысла: «напрасней»...

А вот магистрал и вычлененный из него «росток», причём магистрал усложнён приёмом акростиха:

В слепых закатах                     и мне не верь.

Видимо, всё-таки заданная сложность формы задачи (вариация сонетной формы плюс акростих) «передавила» содержание: вторая, третья и четвёртая строчки вызывают вопросы к синтаксису и смыслу. А вот «росток» выглядит поэтически гораздо более убедительно, особенно его финальные строки... Может быть, дело в том, что он частично избавлен от формального отягощения?

Говоря об этом неофутуристическом эксперименте Леонида Фокина в целом, отметим ещё раз две важные, на наш взгляд, особенности.

Первая – мир управляется словом. Слово определяет и содержание будущего. Поэтому подобные эксперименты в поэзии, несмотря на кажущуюся «заумность» и «заданность», – работа, необходимая для будущего, в данном случае в языке и в поэтической форме. Они словно нащупывают пределы, определяют границы будущих смыслов.

И вторая – похоже, что при любых, а уж тем более сложных экспериментах с будущими формами содержание откатывается в футуроархаику, и это, видимо, явление объективного порядка. Подтверждение этому тезису мы видим и в содержании неофутуристических сонетов Леонида Фокина.

Кубофутористический венок сонетов Леонида Фокина можно прочитать здесь.

Нина Ягодинцева: личная страница.

Леонид Фокин, поэт, город Москва.