«Любовь – итог невыносимой жизни»

07.09.2022 13 мин. чтения
Калинкина Галина
Первым прочтением книжицы стихов обычно мы удовлетворяем любопытство и плывём заданным автором течением. Во втором уже подходим более осознанно к тексту и контексту, перечитываем не отпускающее или погружаемся в смыслы с некоторых исследовательских позиций. Казалось бы, не являясь поэтом или критиком от поэзии, как браться за разбор сборника стихов? Однако, есть у нас право читателя. Вот им и воспользуемся. Вот на нём и построим свой отклик на книгу А.И. Зорина «Восход Венеры» (М., «Новый хронограф», 2022).
Где воскресенье завтра и всегда.

Лев Лосев

Первым прочтением книжицы стихов обычно мы удовлетворяем любопытство и плывём заданным автором течением. Во втором уже подходим более осознанно к тексту и контексту, перечитываем не отпускающее или погружаемся в смыслы с некоторых исследовательских позиций. Казалось бы, не являясь поэтом или критиком от поэзии, как браться за разбор сборника стихов? Однако, есть у нас право читателя. Вот им и воспользуемся. Вот на нём и построим свой отклик на книгу А.И. Зорина «Восход Венеры» (М., «Новый хронограф», 2022).

Как представляется, удачно по времени совпали выход интервью с Александром Ивановичем Зориным в литературно-художественном журнале «Этажи» и публикация его «Восхода Венеры» в издательстве; верное редакторское решение одно приурочить к другому и поместить интервью (как прозаическое вступление, как пролог) непосредственно перед корпусом текста. Интервью знакомит читателя с жизненной позицией поэта Зорина, фактами встреч-пересечений с известными литераторами, писателями, коллегами-поэтами, кроме того, ещё и приоткрывает неразмыкаемую связь с астрономией, Небесами, что так ярко отражена в стихах.

И в своей поэзии, и в интервью Александр Зорин не старается предстать перед читателем героем. Напротив, Зорин, не выставляясь, пеняет на обыкновенность судьбы, усреднённость, кажущуюся недодаденность, недополученность, незавершённость, что, собственно, свойственно рефлексирующим людям. Известное дело, неудовлетворённость собой и своим путём, мучительное объективирование себя, присущи творческому человеку, художнику от Бога. Вот и наш поэт пеняет на себя, не на фатум. Но в каждом, принявшем эстафету дара от Создателя, хочется верить, заложен определённый героизм. Герой – не миф, не фантом, он труженик и верный последователь. Потому хочется поспорить про «обыкновенность» – пылкое сердце поэта не многим дадено.

А многим ли из поэтов удавалось создавать возле себя поэтические кружки, передавать следующим поколениям, нет, не навыки, а безусловную любовь к слову? А многие ли награждены соприкосновением творческим с выдающимися людьми, такими как Хосемария Эскрива, доктор Гааз, к примеру, или жизненными соприкосновениями, такими, как с о. А. Менем, Арсением Тарковским? Эти мысленные (эфемерные) и фактические (судьбоносные) встречи осветили жизнь поэта, грешно жаловаться, задумай он пожаловаться нам, читателям. А многим ли поэтам удавалось сохранить поэтический дар и пронести его в десятилетиях, не утратив, не растеряв, не продав, не выменяв на тридцать серебряников? Нет, конечно, не многим – единицам; муза и вдохновение строптивы, призрачны, неуловимы. И в случае с Зориным, тут чистая поэзия, чистая поэтическая судьба с её дарами и потерями, отъёмом дорого, даже изъятием поэта с родины, но не изъятием родины из поэта.

Вот такой он поэтический герой Александра Зорина, ностальгирующий, недовольный собой в текущем моменте, но по меркам оценки всего поэтического пути (не завершённого, но давно и чётко проявившегося), герой состоявшийся, герой неосознанной компетентности, носитель высокого слова классицизма в современной поэзии.

Нет, с поспешностью наивной
В стороне гостеприимной
Оправданий не ищу…
Чистым воздухом дышу
На свободе, на чужбине.
Крылышками дребезжу,

Словно, муха в паутине.

Когда у мастера слова отсутствует в голосе тревога, понимание призрачности, будто нанизанных наживной нитью, связей существования, когда отсутствует прозорливость, предугадывание, чувство предвидения, тогда возникает к такому поэту вопрос о профпригодности. Большой поэт хотя бы отчасти должен быть прогностиком, создавая вторую реальность. У поэта Зорина тревожность перманентна, часта прикровенная форма, неуспокоенность, ищущий гибельных примет глаз, поиск за горизонтом. Да и читателю всегда любопытно проследить, как автор проживает собственную неуспокоенность и даже поэтическую греховность.

Обитель в лесу… Как у Бога
За пазухой. Чисто и строго.
Целителен для меня
Порядок. Откуда ж тревога,
Вдруг, хлынет средь ясного дня.
 
Средь благости сумрак суровый.
Невидимый знак тупиковый
Предчувствую, не узнаю…
Как будто в преддверии новой,

Неведомой жизни стою.

В «Восходе Венеры», помимо разных актуальных, текущих тем и течений, волнующих поэта, упрямо, будто соревнуясь, перекликаются (переплетаются?) два основных мотива: ностальгический и экзистенциальный. Причём стихи с этими двумя темами переходят из одной главы в другую, пусть даже тематически-обособленно задуманными автором. Но так уж выходит, что стихи зачастую диктуют собственную волю, оттолкнувшись от просверка идеи, проговорки человека, а завершаясь уже волею более великой, человеку неподвластной.

Вот и мне предстоят перемены…
Покидаю – накрыла беда –
Обжитые домашние стены.
Сам потерянный, как никогда.
 
Или что-то в дороге случится…
Или что-то обрушится здесь…
И не знаю, как с этим проститься:
На совсем ли? Надолго?
Бог весть…
 
Трогала висок,
Дрожала и заглядывала в лица
Звезда, – ещё тогда не назвалась.
Как будто бы искала среди нас
Кого-то
Как будто бы боялась ошибиться.
 

Моя о небе первая страница.

Но большой поэт на то и поэт (пиит – в византийском смысле, без иронии), что знает ответ и в тёмном грядущем, и ответ в сомнениях, и в нужности расставания, и в смыслах исхода ответ знает. Подобное промыслительное знание: всё – тлен, но утрата сама в себе несёт возрождение – добыто отнюдь не в безоблачном, беспечном пребывании. Вот оно «воскресение завтра и всегда» (ЛЛ); понимание, добытое личными потерями и падениями в жизненной битве.

Хладный прах – под кабаньи копыта.
Прошлое бесприютно, безбытно
Тускло светится по ночам.
В отходящем дыханье сокрыто

Просветленье – начало начал.

Конечно, как всякого опытного, активно пишущего мастера, автора двух десятков поэтических сборников волнует собственная востребованность не в смысле успеха, а в смысле выплаты долга, расплаты за дар: юность ушла, зрелость набрана – всё ли успел? Эти волнения выплавляются, выдуваются, как стеклодувом, в кристально чистые стихи, звенящие тревогой, как коклюшки, как ветки под ледяным дождём, в стихи, которых нынешнему времени недостаёт. Нынче превалирует стих расшатанный, с прозаизацией, с расфокусом, кросс-жанровый, смикшированный, белый стих и верлибр, стих, зачастую, с отсутствием не только рифмы, но и самой поэзии. В том, возможно, ничего плохого не содержится, формально-логический, умозренческий бесплотный стих тоже кого-то утешает. Но как бы через упрощение не произошло окулинаривание поэзии; быстрого приготовления поэтический фастфуд не менее вреден читателю, чем пищевой. Наш автор тоже умеет расшатать размер или написать белым стихом, верлибром. Но отчего-то на фоне новомодного рука читателя тянется полистать книгу с классическим стихом и ровным очищающим дыханием, где не сломан высотный регламент.

Молодости не завидую.
Над пробужденьем ночным
Восходит она Афродитою
Блещущей, сном золотым.
Ею ничуть не обиженный,
К часу закатному ближе, и
Нынче не меньше её богат.
Ибо красою возвышенной
Равны восход и закат.
 
От «поля» к «полю» маятник стучал,
И молодость намыливала пятки.
Она так грубо затыкала рот
Вопросами, один другого спорней,
Что я бы спился. Если бы не тот
Венеры знак: восход и разворот

Ко мне. И увела из преисподней.

Тема любви. Какая поэтическая книжка без неё обойдётся? О любви надо уметь писать, и каждый раз заново, не повторяясь, не упрекая, вот нынешние о любви сказать не умеют; не пеняя, вот почившие классики умели говорить о любви. Надо проговорить подспудное, что тронет многих, что станет каждому близко и понятно – но проговорить по-своему.

О, продираясь сквозь повадки крысьи,
Обыкновенные – захват, заглот,
Любовь – итог невыносимой жизни,
Извечных тягот долгожданный плод.
Не беглые плескучие зарницы,
С ума сводившие во цвете лет
Под дудку фавна или чаровницы, –

А этот поздний повседневный свет.

И ещё одна тема, проходящая через несколько глав сборника – гражданская лирика. Здесь её много. Много не слишком, не так, чтобы по-обывательски воскликнуть «что ж вы нам окружающую чернуху показываете, мы и так в ней живём, наглотались». А достаточно для понимания – эта тема одна из самых важных автору наравне с обозначенными выше: ностальгической и экзистенциальной. Краски трёх мотивов не перемешиваются, поэтическое поле не мутнеет; свет в стихах победительно отодвигает мрак, хотя и признаёт его присутствие.

Какого ещё нам всесильного иконоборца
Под занавес ждать – учредителя чёрной дыры!
Движеньем бровей демиурга – «высокого горца»
Народы и горы обрушивались в тартарары.
Живая икона трепещет от нашего шага.
Уж пепел отравленный ауру нимба разъел.
И нет, неспроста на заплаканных окнах ГУЛАГА,

Сжимая пространство, железный намордник висел.

У автора есть такое стихотворение о «страхе» (неприятии) к рынкам, толкучкам и даже к нынешним книжным магазинам с излишне яркой рекламой. И в том стихотворении замечательная строфа, вполне себе замыкающая наше эссе.

Излишество обременено.
Впрочем, имея отрадную весть,
В руки сама попадёт непременно

Книжка, которую надо прочесть.

«Восход Венеры» именно такая: «книжка, которую надо прочесть». Продавалась в нескольких местах, но точно есть в книжной лавке при храме Космы и Домиана в Шубине, в Столешниковом переулке.

***

Сине-оранжево-белый мяч на волне.
Свёл и не размыкает руки наши давно.
Берег уже чуть виден. Пусть не виден совсем.
Берега нет, есть руки рядом твои.
В лоно волны кану…
Стоит надо мной
Белое зарево ног. Острые два плавника.
Моря живейший пласт. Зелёная голубизна.
Ребристое, крепкое дно режут косые лучи.
Рядом две тени на дне – моя и твоя.
Брасом идти ко дну, хищно вжимая живот.
Горсть золотого песку, вынырнув протянуть.
Как земноводная тварь, море люблю.
Даже не знаю, кого больше из вас двоих.
Обнимет оно,
Зацелует, бросит ещё, ещё,
Меня об тебя
К себе
И снова к тебе,
На острые два плавника.
 
СОРОКОВИНЫ
Брату Вадиму
 
На день сороковой, когда, покинув тело,
Душа, как говорят, уж за предел земной
Нацелилась, вдруг – знак прощальный твой –
В открытое окно к нам бабочка влетела.
На черных крылышках ее Павлиний глаз
Мигает, красоты таинственной на страже.
А я в просторной комнате как раз
Развешивал твои пейзажи.
Бесснежная, прозрачная зима или весна…
Ещё себя не знает.
И медлит.
Неизбывна полутьма…
Над озером смеркается, светает?..
Непостижимо… Больно мне смотреть…
Как объяснить без авторской подсказки?..
Теперь уж поздно… Навалилась смерть.
Всё перепутав – замыслы и краски.
Ты в отдаленном мареве исчез.
Ступил однажды за порог и не вернулся.
Ничто – ни берег озера, ни лес,
Ни чуткий свод небес не содрогнулся.
Осталось на мольберте полотно,
Чуть начатый портрет, чей – неизвестно…
Мелькнула жизнь – загадочная бездна,
Которую, нащупывая дно,
Как зачарованный, писал ты честно…
Мелькнуло жизнь… как бабочка в окно

Влетевшая, взглянула и исчезла.


Александр Зорин родился в Москве в 1941 году. Окончил геологический техникум (1962) и Литинститут им. А.М. Горького (1968). Поэт и переводчик. Автор 11-ти стихотворных книг; воспоминаний об отце Александре Мене («Ангел-чернорабочий», М., 1993, 2004, 2017); эссе о русских поэтах «Выход из лабиринта» (М., 2005); прозы «От крестин до похорон – один день» (М.: Новый хронограф, 2010); «Мамин дневник и другие признаки жизни» (М.: Новый хронограф, 2016). Член Союза писателей Москвы (1979). Живет в Дюссельдорфе.

948
Автор статьи: Калинкина Галина.
Проживает в Москве. Работает редактором прозы и нон-фикшн сетевого критико-литературного журнала «ДЕГУСТА.РU». Публиковалась в журналах «Юность», «Textura», «ДЕГУСТА», «Литературный Вторник», «Клаузура», «Культурная инициатива», «ЭТАЖИ», «Новый Свет», «7 искусств», «СЕВЕР» и в интернет-журналах ГуРу АРТ, ОРЛИТА, ЧАЙКА. Член жюри Международной литературной премии ДИАС-2021 им. Д. Валеева (Татарстан) и член жюри V Международной премии «Волга-Перископ»-2021. Финалист (второе место) МЛК «Волошинский сентябрь» – 2021 в номинации Критика.
Пока никто не прокомментировал статью, станьте первым

ПОПУЛЯРНЫЕ БЛОГИ

Сычёва Владислава
«Поэзия Афанасия Фета как канон «чистого» искусства. Противостояние современности»
В эпоху, когда злободневность и натурализм надёжно фиксируются в литературных тенденциях на первом месте, Фет, будто нарочно, продолжает воспевать природу, любовь и мимолётные впечатления, уходя от насущного в «мир стремлений, преклонений и молитв» и оставаясь равнодушным к насмешкам современников. Эта верность убеждениям и становится основополагающим звеном нового направления – «чистого» искусства.
41841
Кравченко Марина
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
В романе Сомерсета Моэма «Луна и грош» отражен творческий путь французского художника Поля Гогена. В книге он зовётся Чарльзом Стриклендом. У героя и его прототипа много общего. Но есть и различия. Чем готов пожертвовать творческий человек ради реализации своей миссии на земле? Жизненный выбор Гогена и Стрикленда сходны, главное различие между реальным человеком и литературным персонажем – в отношении к людям, собственным поступкам и окружающей действительности.
17333
Кравченко Марина
Максим Горький: история успеха, или как все начиналось
Максим Горький (1868-1936) – русский и советский писатель, основоположник литературы социалистического реализма. Настоящее имя писателя – Алексей Максимович Пешков. Устоявшимся является употребление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом – Алексей Максимович Горький. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов. Наиболее известные его произведения – «На дне», «Песня о Буревестнике», «Жизнь Клима Самгина», «Мать». С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город — Нижний Новгород.
9604
Турбина Надежда
Джон Р. Р. Толкин и Клайв С. Льюис – два разных подхода к созданию фэнтези-миров
Как так вышло, что Джон Рональд Роуэл Толкин и Клайв Стейплз Льюис стали законодателями жанра фэнтези в литературе и авторами чуть не самых значимых книг XX века? Как и всё самое важное в жизни, это получилось случайно. Толкин и Льюис познакомились в 1926 году в Оксфордском университете, где оба преподавали филологию, и прямиком оттуда отправились в «экспедицию» в ранее неизвестные никому дебри волшебных миров.
8877

Подписывайтесь на наши социальные сети

 

Хотите стать автором Литературного проекта «Pechorin.Net»?

Тогда ознакомьтесь с нашими рубриками или предложите свою, и, возможно, скоро ваша статья появится на портале.

Тексты принимаются по адресу: info@pechorin.net.

Предварительно необходимо согласовать тему статьи по почте.

Вы успешно подписались на новости портала