Лира учительства. Памяти Людмилы Вязмитиновой

Лира учительства 

Памяти Людмилы Вязмитиновой

...Сейчас ещё словно нахожусь в двух измерениях. Слишком коротка дистанция – между беседами с ней и её уходом. Разговариваю с ней как с живой. Ругаюсь на тех, кто - «как свойственно мемуарам об ушедшем человеке» - сделал из её смерти маленький «театр для себя» (в чём по моей неосторожности и излишней эмоциональности обвиняют сегодня и меня), слышу в ответ её незлое: «Вот сучка!» или что-то в этом духе. Вместе смеёмся (хрипловатый, дребезжащий – смех её был редок и оттого особенно ценен). Грустно, но подбадривающе вздыхаю в её поддержку – что мол, вот, смотрите, сколько откликов на Ваш уход, сколько людей, любящих Вас, беспокоящихся, в трогательной форме выражающих это своё беспокойство... «Людмила, Вам наконец-то хватило внимания? Вы довольны?». И слышу её мрачное: «Да» – с отстранённой интонацией, с мыслями о чём-то своём, неведомом, но определённо невесёлом. Большого успеха, признания, вообще удовлетворённости от жизни ей в последние года два очень не хватало – немногие близкие знали об этом. Немногие видели этот невроз работы, литературу-как-спасение – постоянную попытку уцепиться за единственное, что её держало, за то, что она любила больше всего на свете. И новый уход в чёрные бездны депрессии, боли, недолюбленности.

Как-то она мрачно пошутила, что стихи о ней – среди моих многочисленных посвящений – появятся у меня только на её смерть. Нет, они появились раньше. После очередного её звонка мне – когда она сетовала (справедливо!) на кризис экспертности – родились такие строки. В них зафиксирована и её походка вразвалочку, и тот (страшный!) крик отчаяния, и отсылка к Блоку, умершему, как известно, «от отсутствия воздуха»:

отдай вразвалочку огонь – в ладони одиночек,
где новой черни позывной звучит как блоковский гудок,
а в ухо – крик о му***ах дорвавшейся до точек,
так, боже, страшно одинок, так, боже, одинок

И всё же в ФБ-постах её сегодня называют «королева современной литературы». В этом определении, кроме, может быть, заштампованного и чрезмерно пафосного эпитета, есть точность: вот уже несколько высказываний сегодня про «царственное» и «ахматовское» по отношению к ней – при жизни я, быть может, отмечал это лишь вскользь, а зафиксировал для себя только сейчас. Но шевельнулось такое впечатление, когда смотрел это её интервью: здесь она – сидящая в кресле, с прямой осанкой – настоящая королева. Хранительница истории и вечности, какой была Ахматова по отношению к ушедшей эпохе, – вспомним «Поэму без героя» и т. д. Для Людмилы, видимо, такой эпохой были 90-е и, быть может, самое начало 2000-х – когда она (после уже сложившейся научной карьеры!) начала свою деятельность литературного критика; время, которое зафиксировала с такой любовью в многочисленных репортажах и статьях. И время, сравнения с которым в её личной картине мира не выдержало то, что наступило позже.

...Невозможно поверить, что её не будет.

Не будет новой книги статей (последняя по времени и самая главная из них, «Тексты в периодике. 1998 – 2015», вышла в 2016 году, а моя рецензия о ней – в 2017-м в «Дружбе народов»). Лучше этого о критической деятельности Людмилы вряд ли уже что-то напишу. Книга действительно эпохальная (о чём пишет Илья Кукулин и цитирует в своём посте своё предисловие к этой книге), великолепный памятник эпохе 1998–2015, обозначенной в её заглавии. Отдельный предмет полиграфической роскоши – вкладка с фотографиями с литмероприятий: помню, как Людмила долго ждала её, переделывала, боролась с дизайнерами... Процитирую немного из этой рецензии: «Удивительно своевременная и удивительно грустная книга. Своевременная — как подведение итогов нескольких этапов литературной жизни, о которых пишет Людмила Вязмитинова, выстраивая четкую хронологическую и поколенческую периодизацию: «период 1986– 87 гг./2001—02 гг. с кульминацией в 1996 г., но если брать более широко, говоря о большом периоде глобальных перемен, то можно выделить три периода –  1986–87 гг./1996 г., 1996– 97 гг./ 2006 г. и 2006– 07 гг./2016 г. Что касается 1996, 2006 и 2016 гг., то это, условно говоря, годы кульминации десятилетий, когда завершается начатое в середине предыдущего десятилетия. На середину десятилетия приходится упрочение в литературе поколения, заявившего о себе в предыдущее десятилетие, и выход на сцену нового, победа которого придется на середину следующего десятилетия. Так, можно говорить о "поколении 90-х", "поколении 00-х" и — уже — о "поколении 10-х"». <...> В книге, уже нареченной некоторыми «памятником литературной жизни», концептуальные статьи для удобства чтения перемежаются заметками, публиковавшимися в «Ex Libris НГ», «Библио-Глобусе», Живом Журнале автора. Все тексты снабжены датами соответствующих публикаций, многие –  интернет-ссылками <...> Книга хорошо издана –  и ее приятно как читать, так и перелистывать, обращаясь к тому или иному этапу литературной истории...».

Книга, кроме прочего, включила тексты разнообразных жанров, среди которых особое место занимают обзорные репортажи о литературных мероприятиях, фиксируемые Вязмитиновой на протяжении без малого двадцати лет. Да, она была мастером литературного репортажа – а после того, как она отказалась его вести (почувствовав, что авторы в первую – и, может, единственную – очередь реагируют на упоминания себя самих), жанр как-то угас вовсе (оставшись, пожалуй, лишь на страницах газеты «НГ Ex libris», и то в формате короткой новостной заметки, а не подробного материала о происходящем с литературной жизнью). И это – ещё один повод оценить её утрату как аналитика, хроникёра.

... Не будет клуба «Личный взгляд», в котором проводилось столько важных обсуждений стихотворных подборок; не будет новых литературных проектов, которым она отдавалась с такой силой и страстью. Это, возможно, было незаметно в больших масштабах даже на фоне московской литжизни, как многое важное – но самим авторам и немногим посетителям клуба было ценно и дорого. И многое подспудно меняло в самом течении литпроцесса. Из «выращенных» ей в последнее время – талантливые Дмитрий Гвоздецкий, Юлия Малыгина; нельзя не упомянуть, что ею написаны первые статьи о столь значимых сейчас Дмитрии Воденникове, Наталии Черных и Даниле Давыдове. Она пестовала многих молодых поэтов (об этом замечательно написала у себя на Facebook Анна Голубкова: «Этот постоянный интерес ко всему новому и, быть может, еще недостаточно оформившемуся мог кому-то показаться поощрением слабых поэтов. Но мне кажется, она просто любила литературу во всех её проявлениях и умела находить интересное там, где мимо прошли бы другие, более сурово настроенные литературные деятели»). Мне, помнится, в послесловии к моей книге она проницательно «инкриминировала» влияние метареализма – тогда это вызвало лишь лёгкое раздражение, мол, все эти «-измы»; с годами же стала понятна её академическая интуиция. Названное ей течение сейчас значит для меня чрезвычайно много – тогда как в то время я о нём вообще не задумывался.

И академических дискуссий в её клубе, которые, может быть, были наиболее важны для московского литературного пространства, – тоже больше не будет. Кто ещё поговорит, например, о том, «насколько действенна создаваемая поэтами картина мира» или о редактировании поэтического текста – только перегруженность текста ссылками не даёт мне упомянуть все стенограммы круглых столов, которые она с таким энтузиазмом проводила, а я и Анна Голубкова кропотливо расшифровывали аудиозаписи...

...На фото – наша первая встреча, 7 апреля 2012 года. Совместные чтения с Даной Курской, Дмитрием Шабановым и Вячеславом Памурзиным. Людмила, случайно пришедшая на вечер, подошла ко мне, сказав: «Я хочу написать о нашем вечере, в какое СМИ это можно сделать?». С этого дня началась реально новая эпоха в моей (и, думаю, не только в моей) литературной жизни. Мне кажется, вообще всё после того вечера закрутилось как-то по-новому – это понимаешь уже позже: сначала находишься в водовороте людей, событий, собственного энтузиазма, – потом, по прошествии времени, понимаешь, насколько были значимы (и вновь неявны, почти неразличимы для стороннего – и для твоего взгляда) эти изменения. Это был замечательный период – тогда родился и «Полёт разборов», и «Они ушли. Они остались», и всё, что лишь тогда и могло (поначалу не очень внятно) возникнуть в моей голове, а сейчас только продолжается, но уже на совсем других – более внятных и взрослых! – основах. Ибо в какой-то момент становится не до нового – хочется развивать и улучшать то, что есть. Но – где энергия того молодого энтузиазма?.. И вдвойне было ценно стремление Людмилы к нему подключаться.

В 2016 году мы создали студию, поименованную ею «Личный взгляд». Мне предложили работу в библиотеке имени Жуковского (тогда это было важное место литературной Москвы) – вести проект, заключающийся в проведении нескольких литературных мероприятий в неделю. Было тяжко, и Людмила меня поддержала, согласившись читать лекции и проводить семинары раз (или два, не помню уже) в неделю. Не потребовав за свою работу никаких денег (впрочем, она вообще их не требовала как истинный бескорыстный подвижник). С этого, по её признанию, началась её педагогическая деятельность; мне (думаю, на это признание она бы не обиделась) кажется, что она обрела в этой деятельности своё истинное значение. Большее и более важное ей, чем работа литкритика. Амплуа наставника. Учителя.

Вот и самая младшая и, скорее всего, последняя из её учениц – талантливый молодой критик Вероника Третьяк, успевшая получить от неё благословение, – пишет у себя на странице: «Я вам доверяю, Людмила Геннадьевна, и намного больше этого, будьте покойны. Вы мне стали родной бабушкой через самую крепкую связь, через Слово.

Я буду слушать, что вы мне скажете во сне, и сделаю именно так. Я подхвачу ваше дело, понесу любой пакет до самого порога».

И потому память о ней, несомненно, останется – это уже сейчас совершенно ясно, что она не ушла в небытие, по количеству горячих, сочувственных, эмоциональных откликов в том же FB. Её педагогический пример, успевший затронуть в последнее время столь многих молодых. И – лира преемственности, лира учительства.

Теперь эту лиру нести нам. Осмысленная – и продолженная в нас – жизнь.