.png)
Летописец несовершенства человеческой природы
150 лет со дня рождения русского писателя Леонида Николаевича Андреева
Леонид Андреев родился 21 (9) августа 1871 года в Орле, в семье землемера.
Отец был незаконнорожденным сыном дворянина, мать происходила из обедневших дворян.
С раннего возраста Леонид много читал, хорошо рисовал.
Окончил орловскую гимназию, известно, что учился плохо, пропускал занятия, вместо которых изучал труды философов. Ярко проявлялся его талант художника.
С юных лет Л. Андреев был уверен, что станет знаменитым писателем (об этом сказано в его дневнике).
Неоднократно пытался покончить жизнь самоубийством – однажды он лёг под поезд, пытаясь проверить философскую теорию; в другой раз решил рассчитаться с жизнью из-за несчастной любви; но всякий раз в состоянии глубокого отчаяния – от несовершенства мира и от осознания того, что все люди очень страдают.
Позднее писал о себе, что «отрицает» и «бунтует», поскольку «ответа нет, всякий ответ – ложь»: судорожно искал и не находил ответов на главные вопросы – «о цели и смысле бытия, о Боге, о жизни и смерти».
Из Санкт-Петербургского университета Андреева отчислили за неуплату (после смерти отца семья стала бедствовать), но смог перевестись в Московский университет, где ему стали помогать друзья-студенты и орловское землячество. Учился на юридическом факультете.
Студенческие годы были бурными. В 1908 году в пьесе «Дни нашей жизни» Андреев опишет свои воспоминания, друзья, занятые в пьесе, даны под своими настоящими именами, что в те годы было редкостью.
В годы учёбы, чтобы помочь семье, Андреев зарабатывал написанием портретов. Занялся литературным творчеством также в надежде на гонорары за публикации. Однако первые рассказы Андреева автору вернули из нескольких редакций.
Первая публикация состоялась в 1892 году в журнале «Звезда» – рассказ «В холоде и золоте».
Окончил университет, но адвокатской практикой занимался не долго. Работал судебным репортёром и журналистом. В газетах «Курьер» и «Московский вестник» он на протяжении пяти лет публиковал статьи и «фельетоны из зала суда» – под псевдонимами Джеймс Линч и «Л.-ев».
Джеймс Линч фиц Стивен – реальное лицо, ирландец, живший в XV веке, мэр Голуэя в 1493-1494 годах, известен своей справедливостью. Легенда гласит, что он приговорил своего сына к смертной казни за убийство незнакомца.
Заведующий судебным отделом Исаак Новик вспоминал: «Судебные отчеты Андреева не были обычными репортерскими сообщениями о разбиравшихся в суде делах... Все его внимание сосредотачивалось на характеристике подсудимого и среды, в которой он вращался».
Материальное положение семьи по-прежнему было тяжёлым, необходимо было помогать матери и пяти младшим братьям и сёстрам. Ситуация осложнялась тем, что писатель страдал наследственным недугом – алкоголизмом.
О Леониде Андрееве заговорили как о писателе после выхода его рассказа «Бергамот и Гараська» (1898) – о полицейском, который пожалел орловского пьяницу накануне праздника Пасхи. Обращали на себя внимание своеобразие и яркая выразительность написанного.
Затем в 1901 году в журнале «Жизнь» появился рассказ Андреева «Жили-были». В том же году вышел дебютный сборник реалистических рассказов Леонида Андреева.
Поддерживают интерес читателей и критики к писателю его рассказы 1902 года – «Мысль» и «Призраки».
Рассказ «Бездна», впервые опубликованный в 1902 году в газете «Курьер», вызвал шок у большинства читателей и критиков. Андреев приобрёл скандальную известность.
Молодой писатель успел познакомиться с А. П. Чеховым (побывал у него в Ялте); подружился с М. Горьким и по его рекомендации вошёл в московское Литературное объединение «Среда».
Другие заметные рассказы Андреева тех лет – «Ангелочек» (1899), «Город» (1902), «Жизнь Василия Фивейского» (1903), «Призраки» (1904).
Антивоенная повесть 1904 года «Красный смех» (по крайне тяжёлым впечатлениям писателя от русско-японской войны) – об ужасе и безумии войны, с элементами гротеска – принесла Андрееву известность за пределами России. Центральный образ произведения: в мире получил господство Красный (кровавый) смех: «Это красный смех. Koгдa земля сходит c ума, oнa нaчинaeт тaк cмeятьcя. Ты ведь знаешь, земля сошла c ума. Ha ней нeт ни цвeтoв, ни пeceн, oнa cтaлa кpyглaя, глaдкaя и кpacнaя, кaк гoлoвa, c кoтopoй coдpaли кoжy».
Расцвет творчества Андреева – годы революции 1905 года. Он принял её с восторгом: «Вы поверите: ни одной мысли в голове не осталось, кроме революции, революции, революции», – записал он в 1905 году. Помогал революционерам, за что подвергся преследованиям со стороны правительства.
Довольно быстро Андреев меняет взгляды на революцию. Уже в 1907 году он выпускает рассказы, где говорит о бесчестности, предательстве в революционных кругах: повесть «Иуда Искариот» (1907), рассказ «Тьма», в котором революционер предстаёт в «противном и злом освещении». После «Тьмы» Горький перестал общаться с Андреевым.
Пьеса «Жизнь человека» (1907) – философско-аллегорическая трагедия Андреева.
В «Рассказе о семи повешенных» (1908) Андреев показывает, что в результате бунта, в хаосе страдают многие люди, приносятся страшные жертвы.
С 1908 года Андреев подолгу живёт и работает в Финляндии, в собственном доме в деревне Ваммельсу.
Постепенно писатель принял сторону реакции. В 1914-1918 годы редактировал реакционную политическую газету «Русская воля».
В произведениях Андреева всё отчётливее звучат разочарование и скептицизм.
Остался незавершённым философско-этический роман Андреева «Дневник Сатаны», (опубликован в 1921). В глазах писателя современный человек ведёт себя хуже самого дьявола, поскольку и злее, и хитрее нечистой силы.
Отмечают роман 1911 года «Сашка Жегулёв», герой которого, интеллигент-одиночка не в состоянии противостоять жестокости и несправедливости мира.
Писал литературно-критические статьи.
Умер в 1919 году в Финляндии, куда окончательно эмигрировал сразу после октябрьской революции, открыто заявив о своем неприятии советской власти. Был похоронен в Ваммельсу, перезахоронен в 1956 в Ленинграде.
Главной темой его творчества стали осуждение социальной несправедливости и неравенства. Андреев серьёзно анализировал человеческую жизнь с точки зрения морали и философских учений.
Андреев – художник-психолог. Нередко он чрезмерен и беспощаден в своих оценках человека и жизни. Один из самых обсуждаемых писателей в русской литературе, чьё творчество сложно воспринять и оценить однозначно. Но точно можно назвать его летописцем несовершенства человеческой природы. Это «несовершенство человеческой природы с ее болезнями, животными инстинктами, злобою, жадностью и пр.» – одна из основных тем творчества Леонида Андреева.
В силу человеческого разума писатель-скептик не верит. Один из главных вопросов, которые его волнуют и даже мучают, – вера, духовность. Творчество Андреева считают во многом богоборческим, он развивает идею богооставленности.
Критик и историк театра Николай Эфрос писал: «Жадными, пылающими глазами впился Андреев в роковые, мучительные загадки жизни; лишь их следил, лишь их видел во всей сложности и многообразии бытия. И, не умея смириться перед ними, проклял. Проклял самые истоки жизни, потому что они – отравленные, от века сочат в мир человека яд высшей непобедимой неправды, опутали нерасторжимым злом».
В воспоминаниях писателя Николая Телешова, основателя Литобъединения «Среда», приводятся слова Андреева: «Горька бывает порой, очень горька участь русского писателя. Но великое счастье – им быть!»
Действует сайт, посвящённый творчеству писателя.
Л. Андреев, «Жизнь Василия Фивейского» (фрагмент, начало):
«I
Над всей жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок. Точно проклятый неведомым проклятием, он с юности нёс тяжёлое бремя печали, болезней и горя, и никогда не заживали на сердце его кровоточащие раны. Среди людей он был одинок, словно планета среди планет, и особенный, казалось, воздух, губительный и тлетворный, окружал его, как невидимое прозрачное облако. Сын покорного и терпеливого отца, захолустного священника, он сам был терпелив и покорён и долго не замечал той зловещей и таинственной преднамеренности, с какою стекались бедствия на его некрасивую, вихрастую голову. Быстро падал и медленно поднимался; снова падал и снова медленно поднимался, – и хворостинка за хворостинкой, песчинка за песчинкой трудолюбиво восстановлял он свой непрочный муравейник при большой дороге жизни. И когда он сделался священником, женился на хорошей девушке и родил от неё сына и дочь, то подумал, что все у него стало хорошо и прочно, как у людей, и пребудет таким навсегда. И благословил бога, так как верил в него торжественно и просто: как иерей и как человек с незлобивой душою.
И случилось это на седьмой год его благополучия, в знойный июльский полдень: пошли деревенские ребята купаться, и с ними сын о. Василия, тоже Василий и такой же, как он, черненький и тихонький. И утонул Василий. Молодая попадья, прибежавшая на берег с народом, навсегда запомнила простую и страшную картину человеческой смерти: и тягучие, глухие стуки своего сердца, как будто каждый удар его был последним; и необыкновенную прозрачность воздуха, в котором двигались знакомые, простые, но теперь обособленные и точно отодранные от земли фигуры людей; и оборванность смутных речей, когда каждое сказанное слово круглится в воздухе и медленно тает среди новых нарождающихся слов. И на всю жизнь почувствовала она страх к ярким солнечным дням. Ей чудятся тогда широкие спины, залитые солнцем, босые ноги, твёрдо стоящие среди поломанных кочанов капусты, и равномерные взмахи чего-то белого, яркого, на дне которого округло перекатывается лёгонькое тельце, страшно близкое, страшно далёкое и навеки чужое. И много времени спустя, когда Васю похоронили и трава выросла на его могиле, попадья все ещё твердила молитву всех несчастных матерей: «Господи, возьми мою жизнь, но отдай моё дитя!»
Скоро и все в доме о. Василия стали бояться ярких летних дней, когда слишком светло горит солнце и нестерпимо блестит зажжённая им обманчивая река. В такие дни, когда кругом радовались люди, животные и поля, все домочадцы о. Василия со страхом глядели на попадью, умышленно громко разговаривали и смеялись, а она вставала, ленивая и тусклая, смотрела в глаза пристально и странно, так что от взгляда её отворачивались, и вяло бродила по дому, отыскивая какие-нибудь вещи: ключи, или ложку, или стакан. Все вещи, какие нужно, старались класть на виду, но она продолжала искать и искала все упорнее, все тревожнее, по мере того как все выше поднималось на небе весёлое, яркое солнце. Она подходила к мужу, клала холодную руку на его плечо и вопросительно твердила:
– Вася! А Вася?
– Что, милая? – покорно и безнадёжно отвечал о. Василий и дрожащими загорелыми пальцами с грязными от земли нестрижеными ногтями оправлял её сбившиеся волосы. Была она ещё молода и красива, и на плохонькой домашней ряске мужа рука её лежала как мраморная: белая и тяжёлая. – Что, милая? Может быть, чайку бы выпила – ты ещё не пила?
– Вася, а Вася? – повторяла она вопросительно, снимала с плеча словно лишнюю и ненужную руку и снова искала все нетерпеливее, все беспокойнее.
Из дома, обойдя все его неприбранные комнаты, она шла в сад, из сада во двор, потом опять в дом, а солнце поднималось все выше, и видно было сквозь деревья, как блестит тихая и тёплая река. И шаг за шагом, цепко держась рукой за платье, угрюмо таскалась за попадьёй дочь Настя, серьёзная и мрачная, как будто и на её шестилетнее сердце уже легла чёрная тень грядущего. Она старательно подгоняла свои маленькие шажки к крупным, рассеянным шагам матери, исподлобья, с тоскою оглядывала сад, знакомый, но вечно таинственный и манящий, – и свободная рука её угрюмо тянулась к кислому крыжовнику и незаметно рвала, царапаясь об острые колючки. И от этих острых, как иглы, колючек и от кислого хрустящего крыжовника становилось ещё скучнее и хотелось скулить, как заброшенному щенку...».
Автор статьи: Великанова Юлия.
