Кто плохой друг писателю?
(Ксюша Вежбицкая, перевод с английского: Robert Kolker, Who Is the Bad Art Friend?, The New York Times Magazine, 5.10.2021)
Искусство часто черпает вдохновение в жизни, но что, если эта жизнь – ваша? Любопытное дело Дон Дорланд и Сони Ларсон – как раз об этом.
В Дон Дорланд есть солнечная искренность, открытость, которая вызывает симпатию у людей, другие же считают ее немного странной. Друзья называют Дорланд чувствительной: открытой и нетерпеливой. Она очень хочет поладить со всеми, даже если ее не понимают. Эссеист и подающий надежды романист, Дон Дорланд преподавала писательское мастерство в Лос-Анджелесе. Она из тех писателей, кто верит в силу художественной литературы, несущей правду, исцеляющей и объединяющей. «На похоронах я хочу пожать руку тем запыленным мужчинам, роющим могилы», – утверждает она. Дорланд подписывала письма не словами «Всего наилучшего» или «С уважением», а – «С добрыми чувствами».
24 июня 2015 года, через год после завершения M.F.A.[1], Дорланд сделала, пожалуй, самое доброе и важное дело в своей жизни. Писательница пожертвовала почку, причем необычным, особенно альтруистическим способом. Ее почка не предназначалась кому-то конкретно, это называется ненаправленное донорство. Орган предназначался реципиенту, у которого нет донора. Конечно, с процедурой связан определенный риск, после нее требуется восстановление и нужно жить с одной почкой. Но тридцатилетняя Дорланд уже давно хотела это сделать. «Как только я узнала, что это возможно», – сказала она мне недавно, когда я звонил ей домой, в Лос-Анджелес, где они с мужем ухаживают за маленьким сыном и стареньким питбулем, а в свободное время работают волонтерами в приюте для собак и ищут семьи для бездомных кошек.
За несколько недель до операции Дорланд решила поделиться своим опытом с другими. Она создала частную группу в Facebook, пригласила туда близких и друзей, в том числе некоторых коллег-писателей из Grub Street, бостонского писательского центра, где Дорланд много лет училась. После операции она опубликовала в группе сердечное письмо, предназначенное реципиенту почки, кем бы он ни был:
«Знаете, в детстве я переживала только травмы и жестокое обращение. У меня не было привязанности к семье. Однако я научилась сочувствовать, и это дало мне возможность узнать новых людей. Часто люди соглашаются пожертвовать орган нуждающемуся другу или члену семьи, но для меня страдания незнакомцев столь же реальны. <…> Во время моей подготовки к донорству… я представляла вас и праздновала наш успех».
Процедура прошла хорошо. По счастливой случайности Дорланд встретила реципиента, ортодоксального еврея, и даже сфотографировалась с ним и его семьей. Позже Дорланд стала публиковать посты за пределами частной группы на Facebook, отмечая годовщину донорства и выступая в качестве участника UCLA Health Laker в Staples Center с целью поддержки донорства органов. Однако Дорланд заметила, что некоторые люди не отреагировали ни на одну из ее публикаций. 20 июля она написала автору по имени Соня Ларсон.
Ларсон и Дорланд познакомились восемь лет назад в Бостоне. У них всего несколько лет разницы в возрасте, они вращались в одних и тех же кругах, участвуя в мероприятиях, чтениях и семинарах центра Grub Street. Но за годы, прошедшие с тех пор, как Дорланд покинула город, Ларсон поднялась на новый уровень. Ее произведения публиковались в антологии «Лучшие американские рассказы» и в других местах, она руководила ежегодной литературной конференцией Muse and the Market place в центре Grub Street; как американка азиатского происхождения возглавляла группу по этническому разнообразию. Она также присоединилась к писательскому кружку, который называет себя Chunky Monkeys («Маленькие обезьянки» – это забавное название подразумевает способ взаимодействия между писателями, когда они делятся друг с другом маленькими фрагментами (chunks) больших текстов). Писательница Селеста Инг, состоящая в этом кружке и известная как автор романа «И повсюду тлеют пожары», сказала мне, что восхищается способностью Ларсон создавать «персонажей с большими слепыми зонами». Представление таких персонажей о самих себе сильно отличается от того, как они выглядят со стороны.
Что такое литературный успех? Это стипендия, приглашение в арт-резиденцию, опубликованный рассказ. Дорланд когда-то мечтала об успехе, которого достигла Ларсон. Шли годы, Дорланд преподавала и по-прежнему не публиковалась. Но она состояла в писательском сообществе Grub Street и считала Соню Ларсон близким другом.
21 июля 2015 года Ларсон ответила на сообщение Дорланд довольно весело: «Как дела, моя дорогая?». Дорланд кратко рассказала о своих писательских планах и обучении, а в конце спросила: «Ты, наверное слышала, что этим летом я пожертвовала почку?».
Ларсон ответила: «Ах да, я видела в Facebook. Потрясающе!».
Дорланд потом спрашивала себя: если Ларсон действительно думает, что это потрясающе, почему же пришлось спросить самой, чтобы узнать ее мнение?
Они встретились на ежегодной конференции писателей A.W.P., где никто не интересовался донорством почки. Месяц спустя, на конференции Grub Street Muse в Бостоне Дорланд почувствовала – что-то изменилось, не только с Соней Ларсон, но и с другими писателями Grub Street, ее старыми друзьями и наставниками, которые теперь стали членами писательского кружка The Chunky Monkeys. Никто из них не упоминал о донорстве, хотя все они, должно быть, слышали о поступке Дорланд. «Как если бы ты был на похоронах, и никто не хотел говорить об усопшем. Я ушла с конференции с вопросом: разве писателей не волнует, что я стала донором почки? Это смутило меня, я думала, что нахожусь среди тех, кто служит людям», – рассказывает Дорланд.
Ключ к разгадке отыскался довольно быстро. 24 июня 2016 года друг Дон Дорланд по имени Том Мик написал в Facebook:
«Соня представила классный рассказ о донорстве почки. Я вспомнил о тебе и подумал – а не ты ли была источником вдохновения?
Я все еще под впечатлением от твоего поступка».
Дорланд удивилась. Ведь годом ранее Ларсон даже не стала говорить с ней об этом. А теперь в бостонском книжном магазине Trident она представила свой новый рассказ на эту тему. Мик отметил Ларсон в своем комментарии, и Дорланд ждала ее комментария, что-то вроде: «О да, я хотела рассказать тебе, Дон!», но комментария не последовало. «Почему Соня написала про донорство, и ничего мне не сказала?» – задавалась вопросом Дорланд.
Через шесть дней она решила спросить Ларсон. Как и год назад, она написала Ларсон дружеское письмо с просьбой: «Я слышала, ты сочинила историю о донорстве почки. Круто! Могу я прочитать?».
Спустя десять дней Ларсон ответила, что работает над историей о женщине, которая получает донорскую почку, и рассказ частично вдохновлен поступком Дорланд. Но, по словам Ларсон, он не связан с историей Дорланд, а основан на чем-то другом и затрагивает важные для Сони темы. «Надеюсь, тебе не кажется странным, что твой поступок вдохновляет других писателей», – добавила Ларсон.
Дорланд ответила почти сразу. Она призналась, что немного удивлена, потому что Соня ни разу не упомянула об этом, хотя они друзья. Ларсон заверила Дорланд, что это история «не о тебе или твоем особом даре, а об интересных возможностях повествования».
Но Дорланд настаивала: «Но ведь это очень личная история, Соня, мне это не нравится. <…> Ты, кажется, и не знала о том, что я пожертвовала почку, пока я об этом не рассказала. И если ты начала писать рассказ как раз в это время, думаю, ты лукавишь. Все это выглядит странно».
Ларсон ответила еще холоднее: «До твоего письма я и не знала, что мое мнение (или его отсутствие) так важно для тебя».
Внешне их разговор выглядел вежливым, но поднимал острый вопрос. В словах Ларсон так и читалось: а я разве говорила, что мы друзья?
Уже много лет Дорланд работает над большим романом «Эконолайн», где современные детали переплетаются с яркими, иногда жесткими, но чаще романтическими воспоминаниями о бродяжническом сельском детстве. Как она пишет в черновике, их домом был фургон – «синий, как табличка Ty-D-Bowl, громоздкий и неуклюжий, как июньский жук на ветру». Семья, про которую идет речь, выживает за счет «муки, консервированного сока и бобов из продуктовых наборов» и «кирпичей сала длиной в линейку» – отец семейства называет их «товарами».
Дорланд не стесняется говорить о том, как такое детство повлияло на ее моральные принципы, а ведь их не так просто сформировать другим людям. Она выросла в бедной сельской Айове. Родители Дорланд постоянно переезжали с места на место и жили с клеймом бедняков. Утешением было лишь то, как ее мать изображала самостоятельность, отвергая суждения других. Бурная юность послужила источником для многих произведений писательницы. Она уехала из Айовы, получив стипендию в колледже Скриппса в Калифорнии, а затем – в школе богословия в Гарварде. Не зная, что делать дальше, Дорланд перебралась в Бостон и подрабатывала в рекламе и в мастерской Grub Street. Там она взяла почитать роман Мэрилин Робинсон «Домашнее хозяйство», от которого однокурсники были в восторге. Вдохновившись историей о взрослении в маленьком городке, рассказанной чутким и зорким повествователем, Дорланд поняла, что хочет стать писателем.
Позже Дорланд станет мастером на конференции Muse и проведет семинары на тему «Правда и табу: как писать о стыдном прошлом». Она очень благодарна Адаму Штумахеру и Крису Кастеллани, членам кружка Chunky Monkeys, за их прошлые советы. Но больше всего на нее повлияло общение с Соней Ларсон. Впервые они встретились на семинаре для писателей, где Ларсон преподавала, хотя последняя утверждает, что этого не помнит. Все в центре Grub Street знали Соню Ларсон – она была одним из самых популярных и опытных авторов. Дорланд вспоминает, что Ларсон делилась с ней довольно личными вещами, рассказывала о помолвке, смерти знакомых, планах подать заявление в M.F.A., хотя Ларсон утверждает, что на эти темы она общалась со всеми. Когда в Grub Street появилась вакансия, Ларсон посоветовала Дорланд подать заявку. Даже когда началась вся эта история, все писатели были очень любезны с Дорланд, включая Ларсон.
Но когда Дорланд получила странные письма от Ларсон и узнала о рассказе на тему донорства почки (ее донорства почки?) то подумала, что все писатели центра Grub Street играют в какую-то игру, правила которой она не смогла понять. 15 июля 2016 года оскорбленная Дорланд снова написала Ларсон: «Я доверила тебе то, что сделало меня уязвимой. Думала, мы – друзья. Видимо, я ошибалась».
Ларсон ничего не ответила. Три дня спустя Дорланд рассказала о своем разочаровании на Facebook: «Я обнаружила, что моя подруга написала рассказ на основе моей личной истории и даже не подумала предупредить меня об этом (другой писатель рассказал мне об этом)». Ларсон по-прежнему молчала.
Дорланд подождала еще день, а затем отправила ей сообщение: «Я удивлена, что тебя не заботят мои чувства. <…> Я бы не хотела иметь к этому отношения». Но сообщение снова осталось без ответа.
На следующий день, 20 июля, она снова написала Ларсон: «Я правильно понимаю, что ты не хочешь мириться? Если ты молчишь, значит, это так».
На этот раз Ларсон ответила. «Я вижу, что тебе реально больно, и мне искренне жаль, – написала она 21 июля и немного сменила тему. – Я и сама находила события из своей жизни в произведениях других людей, и поначалу это действительно казалось странным. Но я считаю, что все имеют право писать о том, о чем хотят, – и я, и ты».
Ларсон сформулировала принцип, который, по ее мнению, все писатели должны соблюдать, задевает это чужие чувства или нет: «Для меня уважение к творческой свободе другого человека – жест дружбы и доверия».
Как и Дон Дорланд, Соня Ларсон была аутсайдером. Ее мать – американка китайского происхождения, а отец – белый. Она выросла в районе для белых среднего класса в Миннесоте, и порой принадлежность к смешанной расе её смущала. «Мне потребовалось время, чтобы понять, за что меня дразнят», – сказала она, когда я позвонил ей в Сомервилл, где она живет с мужем и маленькой дочкой.
У Сони темные волосы и худощавое телосложение. В рассказе под названием «Гейб Дав», который вошел в альманах лучших американских рассказов 2017 года, главная героиня Ларсон – американка азиатского происхождения по имени Чунтао. Мужчины считают, что ее запястья такие узкие, будто она игрушка, кукла.
Путь Ларсон к писательству был более традиционным, чем у Дорланд. Она начала писать раньше, после первого урока писательского мастерства в Висконсинском университете. Закончив учебу в 2005 году, переехала в Бостон и сразу же отправилась в Grub Street, чтобы стать волонтером. Вместе с горсткой других волонтеров она поддерживала работу заведения. В своих произведениях Ларсон исследовала деликатные темы, которые всегда увлекали ее: расовые вопросы и людей, очутившихся между разными культурами. Со временем она вышла за рамки простого политического комментария и стала упиваться слабостями персонажей – как и Филипу Роту, ей нравились веселье и провокации. Она позволяет читателям быть на шаг впереди героев, видеть, как они сбиваются с пути, испытывать наслаждение от чужих промахов. «Он рассказывал об извилистых ручьях и горных ущельях, – говорит главная героиня произведения «Гейб Дав». – Он думал, что распахивает окно в страну моих предков, но мне хотелось ударить его».
Персонаж по имени Чунтао появляется во многих рассказах Ларсон как некая константа, хотя героиня немного меняется из раза в раз. Она снова появляется в рассказе «Самая добрая», который Ларсон прочитала в книжном магазине Trident в 2016 году. В нем Чунтао замужем, и у нее проблемы с алкоголем. После автомобильной аварии Чунтао нужна новая почка. Ее семья надеется, что это послужит тревожным сигналом и шансом для Чунтао искупить вину. И здесь появляется донор. Белая, богатая и уважаемая женщина, которая отдает Чунтао почку. Однако она не осознает, что ее самоотверженный поступок – на самом деле акт нарциссизма.
В ранних версиях рассказа персонажа-донора звали Дон. В более поздних версиях Ларсон изменила имя на Роуз. Нет сомнений – именно Дорланд вдохновила Ларсон, хотя та утверждает, что в законченном виде рассказ вышел далеко за рамки истории Дорланд. Но во всех версиях рассказа донор говорит, что хочет встретиться с Чунтао, чтобы отпраздновать, пообщаться, а на самом деле хочет чего-то большего, невыразимого: признательности, благодарности, любви.
А ведь Роуз и Чунтао не такие уж и разные. «Я думаю, обе путают любовь с поклонением, – сказала мне Ларсон. – Обе хотят получить любовь, но внутри у них любви нет». В этом рассказе любовь и признание – товар или драгоценный эликсир, исцеляющий боль. «Все дело в умирающих, – говорит Чунтао в конце, – они вызывают уважение, глубокое, как подземная река, такое уважение люди «похищают» друг у друга».
Однако эти персонажи не одинаковы. Чунтао – героиня, совершающая массу ошибок, но предметом пристального внимания в произведении является Роуз, и автор предлагает проанализировать мотивы героини. Ларсон очень интересует изучение скрытых мотивов привилегированных белых людей. «Когда вы принадлежите к смешанной расе, как я, люди остерегаются вас», – сказала она однажды в интервью. То, что они говорят о расе, может не соответствовать их истинным чувствам. В «Самой доброй» Чунтао видит мотивы Роуз с самого начала. Она знает, что Роуз хочет быть белым спасителем, но главная героиня не позволит спасать себя. «Она самая добрая сука на планете», – говорит Чунтао своему мужу. В конце концов, мы видим, что Чунтао не нужно меняться. Как писал один критик литературного журнала Plow shares: «Если на пороге смерти человек не прячет свои недостатки, это всегда вызывает уважение».
Для некоторых читателей сюжет рассказа «Самая добрая» – чистое безумие. Если вы думаете, что история связана с искуплением Чунтао, то вы попали в ту же ловушку, что и Роуз. Это, конечно, сделано намеренно. Незадолго до написания рассказа Ларсон встретилась с аспирантами и обсудила с ними расовый вопрос. «Многие писатели, считающие себя белыми, воспринимают расовый вопрос совсем не так, как небелые, – отметила она. – Мы просто разговаривали друг с другом, но мне было страшно». В то время Ларсон находилась под впечатлением от интернет-мема с фотографией платья, которое одни видят сине-черным, а другие – бело-золотым. Ничто не интересует Ларсон больше, чем разное видение двух людей. И она обнаружила, что вопрос расы вычерчивает эти различия лучше всего. Она хотела написать рассказ, проявляющий скрытые предубеждения читателя подобно тесту Роршаха[2].
Размышляя о Чунтао, Ларсон часто говорит об автономности персонажа, его силе. Автор считает, что Чунтао не хотела оказаться в рассказе Роуз: «Она сопротивлялась. И я восхищаюсь этим. Думаю, цветные люди и цветные писатели должны уметь отказывать».
Ларсон и Дорланд посетили достаточно писательских семинаров для того чтобы понять – художники заимствуют из жизни. Они превращают реальных людей и события в выдумку. Что является величайшим предметом искусства, как не сама жизнь? Отчасти поэтому Ларсон не трогали жалобы Дорланд. Писателя может вдохновить что угодно. Вам что-то не нравится? Почему бы не написать об этом.
Но для Дорланд это было больше, чем просто материал. Она стала голосом кампании в защиту донорства органов и чувствовала ответственность. В конце концов, возможность спасения жизней важнее любого художественного вымысла. И да, это была ее собственная жизнь – кристаллизация самых важных аспектов ее личности – от травм детства до преодоления этих травм. Больше всего она гордилась не самой операцией, а тем, что прошла через психологические и другие препятствия, чтобы стать донором: «Я сделала это не для того, чтобы исцелить. Я сделала это, чтобы исцелиться».
Теперь все в писательском мире вызывало у нее подозрения. Примерно в то время когда Дорланд пожертвовала почку, она показала несколько глав из романа «Эконолайн» одному писателю и публицисту. Вскоре тот анонсировал новую книгу с главным героем, очень похожим на персонажа Дорланд. Книга этого автора не была опубликована, и поэтому Дорланд не имеет возможности узнать, действительно ли имеет место плагиат, но ощущение опасности только усилилось. Дорланд подумала: разве наряду со свободным беспрепятственным самовыражением не должно быть этики? Она задается вопросом: «Как вы думаете, чем мы обязаны друг другу как писатели?». Спустя несколько месяцев она отправила этот вопрос в подкаст «Dear Sugars» от «Таймс». Ответа не последовало. «Как такому писателю, как я, не обласканному читателями и издателями, снова научиться доверять после предательства?».
К концу лета они с Соней заключили хрупкое перемирие. «Я дорожу нашими отношениями и сожалею, что возникло недопонимание», – написала Ларсон 16 августа 2016 года. Вскоре после этого Дорланд ввела в поисковый запрос слова «почка» и «Соня Ларсон». И увидела ссылку.
Аудиоверсия рассказа, выпущенная небольшой компанией Plympton, была доступна на Audible. Тревога снова овладела Дорланд. В июле Ларсон еще работала над рассказом, но теперь он готов и поступил в продажу.
В конце концов, Дорланд решила не слушать «Самую добрую». Когда я спросил ее об этом, она не спешила с ответом. «Что, если бы я послушала, и узнала там свою жизнь? Что бы я сделала? Как справляться с подобными эмоциями? Я бы не справилась», – ответила она.
В итоге она так и не ознакомилась с рассказом. «Я считаю это решение здоровым с писательской и эмоциональной точек зрения, – прокомментировала Дорланд. – И еще я не хотела делать то, что она просила».
Но Дорланд не могла долго игнорировать это событие. В августе 2017 года журнал American Short Fiction опубликовал рассказ. Дорланд не стала покупать номер. В июне 2018 года журнал открыл бесплатный доступ к рассказу. Промо и вступительное эссе на домашней странице American Short Fiction поразили Дорланд. Фотография Ларсон была размещена рядом с портретом Раймонда Карвера, мастера короткой прозы. Это сравнение имеет определенный смысл: в рассказе Карвера «Собор» слепой человек ярче воспринимает мир, чем зрячий, а в рассказе «Самая добрая» донор почек, белый спаситель, сам нуждается в спасении. Такое сравнение было, мягко говоря, пугающим.
И Дорланд приступила к чтению. И почти в самом начале рассказа обнаружила письмо Роуз с просьбой о встрече:
«Я и сама кое-что знаю о страданиях, но этот опыт помог мне обрести смелость и настойчивость. А ещё я научилась сопереживать другим людям, даже если их трудности мне чужды. Что бы вы ни пережили, помните – вы не одиноки. <…> Готовясь стать донором, я вдохновлялась мыслью, что мой реципиент получит второй шанс. Я терпела боль, представляя ВАС и радуясь за ВАС».
Это письмо, по мнению Дорланд, очень похоже на то, которое она написала своему реципиенту и опубликовала в группе на Facebook, текст совсем немного переделан. Дорланд была поражена. Прошло три года с тех пор, как она пожертвовала почку. Ларсон могла переписать или удалить письмо, но ее, кажется, это не волновало.
Она показала рассказ и письмо своему мужу Крису, который до этого момента сохранял нейтралитет. Он прочитал и глубоко вздохнул.
Теперь вся их переписка двухлетней давности выглядела как газлайтинг[3]. Ларсон настаивала на том, что Дорланд нарушает правила, неправильно ведет игру, требует того, чего ей не следует требовать. «По сути, она сказала: «Я думаю, что ты плохой друг», – считает Дорланд. Аргументы Ларсон теперь выглядят надуманными. Конечно, она имела право на самовыражение, но не за счет кого-то. Кто же на самом деле плохой друг?
Дорланд еще не решила, что делать, а ее уже ждало новое потрясение. Через несколько дней после прочтения рассказа «Самая добрая» она узнала, что рассказ включен в программу чтения One City One Story, спонсируемую Бостонским книжным фестивалем. Это значит, что тридцать тысяч копий произведения будут бесплатно распространяться по городу. Весь Бостон прочитает рассказ о донорстве почки за авторством Сони Ларсон.
И тогда Дон Дорланд захотела дать отпор. Ситуация вышла за рамки искусства и касалась уже не только Ларсон. Это история про творчество Дорланд, это ее письма, ее слова, ее жизнь. Она решила узнать у специалистов, нарушила ли Ларсон закон об авторском праве, используя чужое письмо. Однако помощь юриста стоила слишком дорого. Тогда писательница обратилась напрямую к American Short Fiction с вопросом, какова их политика в отношении плагиата и знают ли они, что публикуют чужие тексты. Дорланд получила смутные заверения, что ей ответят.
Также она связалась с руководством Grub Street и спросила: что центр, который призван поддерживать авторов, думает о плагиате? Она написала письмо на писательскую конференцию Bread Loaf в Вермонт, где училась Ларсон, с вопросом, что бы они сделали, если бы один из их учеников был пойман на плагиате? Из соображений конфиденциальности представители Bread Loaf отказались сообщить, был ли рассказ «Самая добрая» в заявке Ларсон на стипендию. Но Дорланд не остановилась и продолжила писать всем сообществам, связанным с Ларсон, в том числе в Vermont Studio Center и в Ассоциацию литературоведов, критиков и писателей.
Руководство Бостонского книжного фестиваля ответило, что не будет распространять полный текст рассказа, но Дорланд пошла еще дальше. Она написала по электронной почте редакторам The Boston Globe и поинтересовалась, знают ли они, что автор их популярного рассказа – плагиатор? Затем она наняла адвоката Джеффри Коэна, который согласился помочь Дорланд доказать акт плагиата. 3 июля 2018 года Коэн отправил книжному фестивалю письмо с требованием не распространять рассказ «Самая добрая» а рамках программы One City One Story, в противном случае учредители рискуют понести ущерб в размере до 150 000 долларов в соответствии с Законом об авторском праве.
По словам Ларсон, это было возмутительно и повлекло материальный ущерб. Она обратилась к адвокату Джеймсу Грегорио, который ответил ей 17 июля, что действия Дорланд представляют собой «преследование, клевету и неправомерное вмешательство в деловые и договорные отношения». Он сообщил, что против Ларсон не может быть выдвинуто никаких претензий, потому что письма доноров нельзя считать собственностью. Адвокат Дорланд предложил книжному фестивалю оплатить 5000 долларов и дать в конце рассказа ссылку на сайт о донорах почек. Однако, узнав о том, что Дорланд связалась с The Boston Globe, Ларсон отказалась от переговоров.
На самом деле, Ларсон была довольно уязвима с юридической точки зрения: в ее контракте на участие в фестивале значилось, что она должна понести судебные расходы. Но и это не все, ведь в конце июля Дорланд нашла новое поразительное свидетельство. Она искала информацию в Интернете о рассказе и нашла кое-что интересное. Сначала ей показалось, что это отрывок из версии рассказа в Audible, созданной за год до версии American Short Fiction. Но это было что-то гораздо более странное: ранняя версия рассказа. И там Дорланд нашла следующее письмо.
Письмо Дорланд:
«Знаете, в детстве я переживала только травмы и жестокое обращение. У меня не было привязанности к семье. Однако я научилась сочувствовать, и это дало мне возможность узнать новых людей. Часто люди соглашаются пожертвовать орган нуждающемуся другу или члену семьи, но для меня страдания незнакомцев столь же реальны».
Письмо по версии Ларсон:
«В детстве я переживала только травмы и жестокое обращение. Я не была привязана к семье. Но в зрелом возрасте я научилась сочувствовать. Другие люди обычно соглашаются пожертвовать орган нуждающемуся другу или члену семьи, но для меня страдания незнакомцев столь же реальны».
«Я чуть не упала со стула, – комментирует Дорланд. – Актер озвучки читает мое письмо? О моей детской травме. Это было так странно». Получается, Ларсон понимала, что делает. Ведь она изменила текст письма после того, как Дорланд написала ей в 2016 году.
Адвокат Дорланд увеличил сумму претензии до 10 000 долларов. Эта сумма, по словам Дорланд, должна была покрыть ее юридические расходы, но Ларсон решила, что это провокация. Дорланд связалась со старыми друзьями из центра Grub Street, членами Chunky Monkeys, которые, как она подозревала, все знали. «Почему никто из вас не сказал мне, что Соня пишет о моей жизни?», – спросила она Адама Штумахера и Дженнифер Де Леон. Штумахер ответил: «Я сразу понял, что это художественное произведение». Лагерь Ларсон пополнялся.
В середине августа Дорланд узнала, что Ларсон внесла изменения в рассказ для участия в программе чтения. В новой версии письмо было перефразировано. Появилось и кое-что новенькое: Ларсон изменила подпись «С теплом» на фразу «С добрыми чувствами».
После этой правки Дорланд почувствовала, что Ларсон попросту издевается над ней. «Она думала, рассказ опубликуют и предложат прочесть жителям Бостона, прежде чем я пойму ее намек», – сказала Дорланд. Ларсон, со своей стороны, сообщила, что правка просто отсылает к названию рассказа, и все. Адвокат Дорланд сообщил руководству фестиваля, что Дорланд не удовлетворена, и письмо из рассказа по-прежнему очень близко к оригиналу. Если фестиваль опубликует историю, она подаст в суд.
Это лето выдалось тяжелым для Сони Ларсон. Она достигла высот, о которых и не мечтала – ее читательской аудиторией должны были стать жители крупного американского города, а в рассказе содержалось важное послание о расовом вопросе. Но теперь ее карьера оказалась под угрозой. Но почему? Потому что она превращала жизнь в искусство, – делала то, что и все остальные писатели.
Ларсон попыталась разобраться с проблемой. Когда в июне руководитель книжного фестиваля впервые пришел к ней по поводу Дорланд, Ларсон охотно согласилась внести правки в «Самую добрую». «Я помню это письмо. Я записала фразы, которые, как мне показалось, были убедительными, хотя в конце концов я составила вымышленное письмо, соответствующее характеру Роуз, – написала Ларсон руководителю фестиваля. – Не знаю, что происходит, я не копировала письмо Дорланд». Казалось, буря прошла. Фестиваль принял правки. The Globe что-то опубликовал, но без особого интереса.
И тут Дорланд находит ту старую аудиоверсию рассказа, и все начинается по новой. Ларсон доказывала, что это не плагиат, что она пыталась избежать плагиата. Ее адвокат рассказал The Globe, что Ларсон попросила издателя внести изменения в аудиозапись 15 июля 2016 года, после первого разговора с Дорланд, объяснив ситуацию с письмом. По правде говоря, Ларсон была обескуражена: «Похоже, она думает, что ей принадлежит тема донорства почки. Она просто одержима».
Именно тогда, в августе 2018 года, столкнувшись с новым натиском заявлений о плагиате, Ларсон перестала играть в защите. Она написала заявление, где говорилось, что любой, кто сочувствует Дорланд, предоставляет ей привилегию. «Мой рассказ – художественное произведение, – утверждает Ларсон. – Это не ее рассказ, и мое письмо – не ее письмо. Пусть она так не думает. Она не связана с белым спасителем из моего рассказа. Но ее поведение по иронии судьбы демонстрирует ту самую слепоту, о которой я пишу, поскольку она выдвигает права на произведение небелого автора».
Конечно, это был новый аргумент. Ларсон обвиняла Дорланд в том, что она исказила истинный смысл истории, – будто бы рассказ о ней, а не о расе и привилегиях. Подруга Ларсон, Селеста Инг, согласна, что конфликт связан с расовым вопросом: «Очень мало внимания уделяется тому, что чувствует Соня в этой ситуации, и каково это цветному писателю – написать рассказ, а потом слушать от белого писателя, что ты ему должен».
Инг также упоминает, что дело не только в расе, это история про искусство и дружбу. Все, кто поддерживает Ларсон, уверены: Дорланд нужно остановить, чтобы не дать ей разрушить карьеру и репутацию другого писателя из-за нескольких ошибочных предложений. «Я не особенно ее люблю, потому что она изводила моего друга и коллегу по перу. Так что мы были очень обеспокоены», – рассказывает Селеста Инг.
Дорланд не отступила. 13 августа Дебора Портер, исполнительный директор Бостонского книжного фестиваля, уведомила Ларсон, что проект One City One Story отменен на год: «Кажется, эта история никогда не закончится, и мы не можем позволить себе тратить на нее силы далее». Соучредитель Chunky Monkeys Дженнифер Де Леон считает, что Портер хлопнула дверью у них перед носом. Но Портер парировала: «Мы вообще не должны были вмешиваться в эту историю. И речь не о белом спасителе. Речь о том, что на нас, нашего спонсора и наш совет подадут в суд, если мы возьмемся распространять рассказ. Вы должны извиниться перед нами».
Портер также написала Ларсон: «У нас есть все основания подать на вас в суд. Пожалуйста, попросите ваших друзей не писать руководству проекта».
И вот, казалось бы, конфликт должен угаснуть – Ларсон ничего не предпринимала, рассказ «Самая добрая» запретили к публикации. Но ни одна из сторон не была удовлетворена. Ларсон, чья репутация висела на волоске, хотела, чтобы Дорланд прекратила выдвигать обвинения. Дорланд хотела, чтобы Ларсон открыто, публично признала использование чужого письма в рассказе. Она боялась, что Ларсон опубликует сборник рассказов или даже напишет роман по мотивам «Самой доброй». И все бы началось заново.
6 сентября 2018 года адвокат Дорланд повысил сумму претензии до 15 000 долларов и добавил новое требование, согласно которому Ларсон должна будет выплатить Дорланд 180 000 долларов, если когда-либо опубликует рассказ. Ларсон увидела в этом очередную провокацию. Ее адвокат ответил три недели спустя длинным списком клеветнических заявлений, которые Дорланд сделала в отношении Ларсон. Он спрашивал: кто здесь настоящий агрессор? Как можно поверить, что Дорланд – жертва? «Остается загадкой, как именно Дорланд стала потерпевшей стороной, – писал новый адвокат Ларсон Эндрю Эпштейн. – Ведь выручка моего клиента от рассказа «Самая добрая» составила всего 425 долларов».
Дорланд опять восприняла все очень остро. Кто-то выхватывает ее слова из контекста, а потом обвиняет в клевете? Теперь отступить казалось невозможным: как она могла признаться в том, что клевещет, если она говорила правду? Она зашла слишком далеко, слишком много потратила на оплату юридических услуг. «Я отчаянно пыталась вернуть деньги», – сказала мне Дорланд. Она обратилась в калифорнийский Центр арбитража и посредничества. Когда Эндрю Эпштейн не ответил посреднику, она решила подать иск против Ларсон.
26 декабря Дорланд спросила Эпштейна, получил ли он документы. Дело дошло до суда. 30 января 2019 года Дорланд и ее адвокат Коэн приглашены в федеральный суд на слушание по обвинению в клевете, то есть в распространении лжи о Ларсон и попытке помешать ее карьере.
В рассказе Ларсон «Гейб Дав» есть момент, также взятый из реальной жизни. Чунтао наблюдает за мирно спящей белой семьей, которая устроила пикник в парке. «Я помню, как ходила в колледж мимо людей, спящих на лужайке. Не бояться, что кто-либо причинит тебе вред или будет относиться с подозрением – настоящая привилегия», – считает Ларсон.
Больше всего Ларсон расстроило, что обвинения в ее адрес отвлекли читателей от идей, которые она пыталась донести: «Вы не задали мне ни одного вопроса о том, чем я вдохновлялась, когда писала об алкоголизме в контексте китайско-американской культуры. Абсолютно неверно считать, что у рассказа только один источник. Все писатели знают это». Ларсон полагает, что связывать ее историю с жизнью Дорланд попросту смехотворно: «Я понятия не имею, о чем думает Дон. Я не знаю, это не мое дело. Я ответственна только за то, что прошло через призму моего воображения. Писателей вдохновляет язык, мы играем с ним, меняем и реконструируем его. Мы его трансформируем».
Мой рассказ не о донорстве почки, отмечает Ларсон. Если бы не эта история послужила источником вдохновения, так какая-нибудь другая. «Это все равно, что сказать, что «Моби Дик» – книга о китах», – отмечает Ларсон. По ее мнению, ни один художник не должен нести ответственности за подобное: «Если я прохожу мимо соседа, сажающего петунии в саду, и думаю: «О, хорошо бы включить в мою историю персонажа, сажающего петунии в саду», мне что, нужно идти к соседу и сообщать ему об этому? Я никак не могу с этим согласиться».
Но это был не сосед. Это был друг.
«Есть супружеские пары писателей, которые никогда не читают друг друга. Я не обязана никому рассказывать, над чем работаю», – заявляет Ларсон.
Утверждая, что все писатели берут истории из жизни, Ларсон задает провокационный вопрос: если она виновата в нарушении прав, кто следующий? Любой другой писатель? «Я прочитала письмо Дон, и оно показалось мне интересным. Я не копировала его. Меня заинтересовали эти слова и фразы, потому что они иллюстрируют язык, на котором говорят белые спасители. И я играла с языком в первых набросках своего рассказа. Писатели делают это постоянно», – рассказала Ларсон.
То же самое говорят сторонники Ларсон. «Что такое отправная точка истории? Это зерно. Но история не о зерне», – утверждает Адам Штумахер. В этом контексте рассказ «Самая добрая» в чем-то рифмуется со знаменитым рассказом Кристен Рупениан «Кошатник», опубликованном в журнале The New Yorker за 2017 год. Недавно в издании Slate вышла статья, где некая Алексис Новицки заявила, что Кристен Рупениан использовала в рассказе элементы ее биографии. Эта статья вызвала волну возмущения в Твиттере: «Вы утверждаете, что каждого человека, которого встречает писатель, он переворачивает кверху ногами и трясет, чтобы украсть факты биографии из его карманов?» – задается вопросом писательница Лорен Грофф.
Однако в рассказе «Самая добрая» есть то, чего нет в произведении «Кошатник» – отрывок текста, который, по словам Ларсон, был вдохновлен письмом Дорланд. В какой-то момент Ларсон, должно быть, поняла, в чем юридическая уязвимость рассказа. Но не приходило ли ей в голову, что письмо можно убрать целиком?
«Да, это вариант, – отвечает Ларсон. – Я могла бы легко сделать из письма телефонный звонок или что-то еще». Но как только она внесла изменения для проекта One City One Story, руководство фестиваля сообщило, что рассказ можно печатать как есть. Кстати, эта версия рассказа напечатана в антологии, опубликованной в 2019 году издательством Swallow Press Университета Огайо. По мнению Ларсон, действия Дорланд – клеветническая кампания: «Мне трудно понять суть ее требований, она просто хочет меня наказать».
Дорланд подала встречный иск против Ларсон 24 апреля 2020 года, обвинив ее в нарушении авторских прав и умышленном причинении вреда. По словам Дорланд, Ларсон виновата в ее бессоннице, тревоге, депрессии, панических атаках, потере веса и самоувечиях (у нее были приступы самоизбиения, которые прошли после терапии). Кстати, это не первый ее иск. Несколькими годами ранее Дорланд подала в суд на писательские курсы в Лос-Анджелесе, где она преподавала. Она обвинила мастерскую в неправильном обращении с заявлением о сексуальных домогательствах. Правда, позднее она отозвала жалобу. Новый иск об умышленном причинении вреда судья отклонил в феврале, но вопрос, нарушает ли Ларсон авторские права, оставался в силе.
Дело оставалось на рассмотрении, пока в начале этого года не произошло нечто неожиданное – обнаружились новые свидетельства. Распечатки электронных писем, где писатели сплетничали о Дорланд и высмеивали ее публичное заявление о донорстве почки.
«Очень интересно, что теперь Дон Дорланд скажет о донорстве», – писала Уитни Шарер, автор Grub Street и кружка Chunky Monkey, в октябре 2015 года. Это было на следующий день после того, как Ларсон отправила первый черновик «Самой доброй» коллегам. Дорланд же объявила, что будет участвовать в «Параде роз» как посол. «Я очень рада быть публичным лицом донорства», – написала Дорланд, добавив несколько хэштегов: #domoreforeachother и #livingkidneydonation.
Ларсон ответила: «Боже мой. Серьезно? Я стараюсь игнорировать ее, но чувствую дискомфорт. <…> Я просто не могу не думать, что она напитывается от этого. <…> Конечно, я зла, и мне не с кем это обсудить».
«Не знаю, – написала Шарер. – Хэштеги – призыв к вниманию».
«Да ну?? – возмутилась Ларсон. – «#Domoreforeachother. А мне что делать? БЕЖАТЬ ЖЕРТВОВАТЬ МОИ ОРГАНЫ?»
В январе 2016 года Ларсон написала своим друзьям: «Думаю, что закончила рассказ о донорстве, но нервничаю, потому что в нем есть предложения, которые я дословно взяла из письма Дон в FB. Я пыталась изменить его, но, похоже, не могу – письмо чертовски крутое. Я не знаю, что делать <…> Чувствую себя ужасно. Как хороший писатель, но дерьмовый человек».
Тем летом, когда Дорланд отправила Ларсон электронное письмо с жалобами, друзья призывали Ларсон стоять на своем. «Это мучительно, – писала Ларсон 18 июля 2016 года. – Я чувствую, что становлюсь главной героиней собственного рассказа: Дорланд чего-то хочет от меня, а я не даю этого».
«Может быть, она слишком занята тем, чтобы махать людям сверху на параде Macy’s Day[4], – ответила Дженнифер Де Леон, – вместо того, чтобы писать».
Другие были более чуткими. «Расстраиваться нормально, – писала Селеста Инг, – но это не значит, что Соня сделала что-то не то и несет ответственность за чувства Дон».
«Я понимаю ее тревогу, – ответила Ларсон. – Просто мне кажется, она пытается контролировать то, что не имеет права контролировать».
«Да, первая версия рассказа действительно была вдохновлена Дорланд, – считает Калвин Хенник. – Но Соня не опубликовала ту версию. <…> Она написала новую историю на основе сообщений Дон в Facebook, и эта история не об «уничтожении» Дорланд, а о других важных вещах».
15 августа 2016 года, за день до того, как она сказала Дорланд: «Я дорожу нашими отношениями», Ларсон сообщила Элисон Мерфи: «Слушай, я могла бы написать больше о Дорланд. По крайней мере, о нарциссизме, особенно в том, что касается расы. Эта мадам – золотая жила!». Ларсон разошлась не на шутку: «Если она попытается преследовать меня, я ДАМ ОТПОР!». Мерфи предложила назвать рассказ «С добрыми чувствами, Дон», на что Ларсон ответила: «Ха-ха-ха!».
Дорланд узнала об электронных письмах – их скопилось несколько сотен страниц – от своего нового адвоката, Сюзанны Эловеки, которая прочитала их первой и предупредила, что они могут не на шутку расстроить. Когда писательница, наконец, прочла их, она все поняла. Писатели из Chunky Monkey знали, что прототип рассказа – она, и смеялись над ней. Страх отвержения и осуждения писателями, которых она уважала, получил все основания. Никого, кроме ее адвоката, похоже, не заботило, что её письмо попало в ловушку чужого произведения искусства. Множество людей могут поверить, что она пожертвовала орган именно так, как описывает Ларсон. Теперь все стало очевидно. «Я будто воплощение зла для них», – ужасается Дон.
Все прояснилось. Рассказ «Самая добрая» основан на очень личной истории. «Думаю, она хотела, чтобы я прочитала ее рассказ и не узнала своё письмо», – считает Дорланд.
Ларсон, естественно, находит это возмутительным: «Когда Дорланд писала о донорстве, я чувствовала критику с ее стороны. Но украла ли я художественный текст Дорланд? Нет. Меня не волнует Дон». Все слухи о Дорланд, ставшие достоянием общественности, похоже, загнали Ларсон в угол. Однако многие друзья-писатели, которые теперь фигурировали в деле, по-прежнему поддерживали ее. По их мнению, если они и высмеивали Дорланд, то делали это, чтобы защитить друга. «Мне очень повезло, что в моей жизни есть друзья, которых я знаю десять, двадцать и даже тридцать лет. И Дон среди них никогда не было», – сказала мне Ларсон.
Я спросил, ведет ли Дорланд себя так же, как персонаж рассказа? Ларсон тщательно подбирала слова: «Дорланд могла бы вести себя, как героиня моей истории. Но это не означает, что мой персонаж ведет себя, как Дон. Я знаю, что она всеми правдами и неправдами пытается доказать, что я сделала что-то не так. Но я не делала ничего плохого».
Плагиат – смертный грех для писателя. Если вы крадете чужой текст, это неправильно. Но решение вопросов нарушения авторских прав – несовершенная правовая система. Когда слова становятся собственностью, которую можно защитить, как любую интеллектуальную собственность, право должно защищать и владельцев такой собственности, и тех, кто желает создавать что-то новое. Однако права на неопубликованные письма даже после того, как они отправлены кому-то, принадлежат их автору. Известно, что Дж.Д. Сэлинджер не разрешал биографам цитировать личную переписку. Это была его собственность. Точно так же Дорланд может утверждать, что ее письмо – собственность несмотря на то, что оно попало в Facebook.
Допустим, письмо Дорланд принадлежит ей. Что тогда? Адвокат Ларсон может настаивать, что последняя версия рассказа была существенно изменена для книжного фестиваля и не похожа на оригинал Дорланд. Ларсон же не отрицала, что письмо – источник вдохновения. Дэниел Новак, председатель комитета Ассоциации адвокатов штата Нью-Йорк по законодательству о СМИ, утверждает, что судье нравится, когда вы не скрываете своих поступков. «Ларсон четко объяснила, откуда взяла письмо. Нужно ли ее наказывать за это? Во всяком случае, люди могут найти оригинал», – отметил он.
Также Ларсон может настаивать, что она преобразовала фрагменты письма, и теперь оно далеко от оригинала. Но почему же тогда фразы «я представляла вас и праздновала наш успех» из письма Дорланд и «я представляла ВАС и радовалась за ВАС» из рассказа так похожи? Адвокат Ларсон, Эндрю Эпштейн, утверждает, что история в целом отличается, и поэтому письмо звучит по-другому: «Это не было украдено из письма, Ларсон добавила в историю что-то своё, новое, и получился совершенно иной сюжет».
«Письмо донора – не произведение искусства! Это информационный жанр. У него нет рыночной стоимости. Так же мы можем взять что-то из меню, надгробий или твитов. И Дорланд должна это знать. Она ходила на писательские курсы», – утверждает Ларсон.
Когда мы говорим о преобразовании и постмодернизме в контексте сатиры, то в первую очередь вспоминаем Энди Уорхола. Иногда защита авторских прав мешает творить. Незадолго до дела Ларсон и Дорланд вышло федеральное постановление против Фонда Энди Уорхола. Апелляционный суд постановил, что фотография Линн Голдсмит, которую художник использовал в качестве основы для создания собственного произведения искусства, была недостаточно преобразована. Вопрос, является ли письмо Ларсон самостоятельным произведением искусства, в конце концов, могут решить присяжные. Между тем адвокат Дорланд может указать на сообщение Ларсон от 2016 года, где она утверждает, что пыталась перефразировать письмо, но не смогла: «письмо чертовски крутое».
«Причина в том, что мое письмо – нечто очень важное. В противном случае они бы не беспокоились», – считает Дорланд.
Спустя годы это письмо стало еще более важным для писательницы. «Вместо того чтобы участвовать в забеге, она стоит в стороне и пытается дисквалифицировать всех остальных из-за незначительных технических нюансов», – утверждает Ларсон. Но Дорланд по-прежнему в ужасе от того, что фрагменты письма остались в рассказе. К примеру, теперь уже Ларсон может подать на нее в суд и предъявить иск за нарушение авторских прав, если Дорланд опубликует какие-либо части письма. Тогда Ларсон ей ничего не оставит.
В прошлом году, когда началась пандемия, Дорланд посетила три онлайн-мероприятия, где Ларсон участвовала в дискуссии. Одно из них организовала Кембриджская публичная библиотека с участием многих членов Chunky Monkey. Они обсуждали, что нужно для создания хорошего писательского сообщества. «Я знаю практически всех. Это было похоже на встречу с друзьями», – комментирует Дорланд.
Когда Ларсон увидела Дорланд среди участников, ее сердце забилось быстрее. Жизнь писательницы во многом изменилась. Ларсон опубликовала еще один рассказ. Родила ребенка. И теперь разговаривала со своими друзьями о важности писательского сообщества. И вот приходит та, что обвинила ее в плагиате, и наблюдает за ней. «Это бесит. Она что, преследует меня?» – спрашивает Ларсон.
Дорланд помнит, каким стало лицо Ларсон, когда она увидела Дон в списке участников мероприятия. Я поинтересовался, что она почувствовала в тот момент, Дорланд медлила с ответом: «Что я почувствовала? Кажется, у Ларсон на секунду отвисла челюсть. Но я не хочу, чтобы она думала, что я ей угрожаю. Она – дерьмовый человек, и знает это».
Затем Дорланд быстро сменила тему. По ее словам, нет ничего странного в том, чтобы участвовать в мероприятиях, где участвует и Ларсон. Ей это было нужно для дела. К тому же наблюдение за Ларсон стало для нее своего рода экспозиционной терапией. Помогло пережить боль, перенести Ларсон из воображения в реальность, чтобы прекратить думать о ней.
«Думаю, это спасает меня от злословия Сони, – написала она мне позже, после телефонного разговора. – Я продолжаю переживать этот опыт как художник, а не как противник, учусь и впитываю все, чтобы в конечном итоге использовать в творчестве».
Об авторе:
Роберт Колкер – писатель из Бруклина, штат Нью-Йорк. В 2020 году его книга «Дорога скрытой долины» стала бестселлером New York Times и попала в Книжный клуб Опры.
Источник: The New York Times.
[1] Magistery of Fine Arts – магистратура в области изящных искусств.
[2] Психодиагностический тест для исследования личности.
[3] Форма психологического насилия, где один человек манипулирует другим, искажая информацию так, чтобы у другого возникли сомнения в адекватности собственного восприятия действительности.
[4] Парад в Нью-Йорке в День благодарения.