Компаративистика в борьбе с энтропией. О книге А. Ю. Колобродова «Об Солженицына. Заметки о стране и литературе»

Компаративистика в борьбе с энтропией. О книге А. Ю. Колобродова «Об Солженицына. Заметки о стране и литературе»

(Колобродов А. Ю. Об Солженицына. Заметки о стране и литературе. – М.: ИД «Городец-Флюид», 2020 – Книжная полка Вадима Левенталя)

1

Когда открываешь статью Алексея Колобродова, не знаешь, чего ожидать. Он умеет так преподнести материал, что ты будешь ещё долго пытаться повторить нечто подобное. 

Помните, как там было у А. С. Пушкина? 

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг...

Открытия Колобродова рождены на стыке самого разного журналистского опыта (да и житейского, надо полагать, тоже) и парадоксального мышления автора. Ну, кому ещё, скажите, придёт в голову сопоставить компанию поэтов-шестидесятников во главе с Евгением Евтушенко с мушкетёрами Александра Дюма; бандитскую кинороль Иннокентия Смоктуновского – с поведением в быту Иосифа Бродского; «Остров сокровищ» Стивенсона – с прозой Василия Шукшина?

А это – на минуточку! – компаративистика высшего порядка.

Из такого неожиданного сопоставления высекаются искры – и создаётся новый сборник статей и эссеистики под названием «Об Солженицына».

2

Название восходит к известному анекдоту Даниила Хармса – про Пушкина и Гоголя, когда А. С. идёт по сцене и спотыкается об Н. В., следом встаёт Н. В., идёт и спотыкается об А. С. – и таким образом действие разворачивается от одной кулисы до другой. Вот она метафора русской жизни в целом и современной реальности в частности: когда мы живём и спотыкаемся то об Солженицына, то о шестидесятников.

Об этом, собственно, и книга Колобродова.

Собраны в ней эссе и заметки последних лет. Касаются они преимущественно трёх временных промежутков: шестидесятые, перестройка и наши посткрымские дни. Остальные времена (даже период Великой Отечественной войны) если и возникают, то опосредованно через указанные. И это во многом симптоматично, ибо такая историческая линия с роздыхом и преобразованиями (степень их влияния на народ обсуждаема) актуальна.

3

В чём же актуальность?

Берём эссе «Военный Высоцкий: государство и Валгалла», где В. С. преподносится как поэт империи, следом появляются сравнения с Бродским, из них рождаются размышления о Державине и XVIII веке, где царила «метафизика хаоса, цветущей сложности, когда христианское сознание мирно соседствует с античной и племенной мифологией». Отсюда уже вырастает Валгалла, воспринимаемая советскими поэтами и как Рай, и как Ад.

Вот он главный бич современности – амбивалентность.

Непонятно, что с ней делать. Наверное, на этот вопрос придётся ответить чуть позже. Пока надо обозначить проблему и попытаться найти её корни.

А корни, собственно, в 1960-х годах. Недаром сегодня этот дискурс вновь становится актуальным. Оттепель, Перестройка и «святые» девяностые полностью разгерметизировали государство. Его пришлось собирать по частям. Сначала контртеррористическими операциями в Чечне, потом попыткой лимоновцев отделить северные земли Казахстана и, наконец, возвращением Крыма в состав России. Здесь и конкретные действия, и, что, может быть, важней, – символические. Это стало знаковой точкой, показывающей, что оттепельные, свободные, вседозволяющие нотки – на государственном уровне – сменились ударными имперскими аккордами.

Теперь мы вернулись к точке отсчёта полувековой давности. Умер долгое время правивший глава государства – развернулась подковёрная борьба его сторонников и противников. Даже так: не противников, а приспособленцев, которые яростней и инициативней прочих выполняли и перевыполняли приказы на местах, но после смерти главы быстро переобулись.

Этот паритет сохраняется, и именно эти люди задают государственный амбивалентный тон. Одна башня Кремля действует вопреки другой.

4

А вслед за ними подключаются и деятели культуры. С ними и работает Колобродов, правда, от компаративистики уходит и занимается работой с источниками или развенчанием мифов.

Вот М. О. Чудакова заявляет в соцсетях, что Сталин готовил высылку евреев на 6 марта 1953 года, и – какова ирония! каков перст судьбы! – умер за день до этого. Вот А. И. Солженицын, приводящий  в своём главном детище –  монументальной книге «Архипелаг ГУЛаг» – цифру в 66 миллионов человек, прошедших через советские лагеря. Вот прекрасный В. В. Набоков, морально устаревший с первым самиздатом и тамиздатом, но по-новому возвысившийся благодаря своей филологической работе и преподавательскому труду.

Колобродов скрупулёзно собирает этот материал и бережно несёт на свою творческую кухню, где колет, режет и препарирует его. Каждый источник должен быть проверен и перепроверен, каждый миф – разоблачён.

5

Однако есть в книге и тексты, которые стоило бы оставить в интернет-пространстве или же доработать.

Я говорю об эссе «Анна Ахматова. Сериал сероглазого королевства». Идея понятна: показать, что из биографии поэта может выйти зубодробительный и стильный байопик; попутно дать несколько оригинальных суждений. Но вот беда: суждения – и свои, и чужие – набрасываются, может быть, набрасываются даже в какой-то непонятной спешке, худо-бедно работают на общую концепцию, но при этом смотрятся сыро и спорно.

Сопоставляет, например, Колобродов два ахматовских текста – «Реквием» и «Победителям» – и пишет: «Разительное сходство – интонационное и эмоциональное (корни в народных плачах и кликушестве), хотя посвящены стихотворения – как бы тут покорректнее выразиться? – разным историко-идеологическим дискурсам. В «Победителях» становится особенно заметно выгорание и амортизация метода, а где-то на третьем плане (как и в «Реквиеме») – холодноватое самолюбование».

Под «методом» имеется в виду совет Ахматовой молодому Бродскому – для каждой большой вещи искать свой размер. И тут Колобродов, уходя от подробного описания, рискует быть непонятым. В «Реквиеме» чёткий трёхстопный анапест («Звёзды сме́рти стоя́ли над на́ми»), а в «Победителях» появляется уже усечённый его вариант («Сзади На́рвские бы́ли воро́та / Впереди́ была то́лько сме́рть...»): обратите внимание, как «съедается» во втором случае один слог.

Для Колобродова это, как я понимаю, усталость от трёхстопного анапеста, «амортизация метода». На деле же – обыкновенный шаг в сторону; поиск, как Ахматова и советовала Бродскому, для каждого текста – своего размера.

 «Съедаемый» слог в «Победителях», если уж на то пошло, работает на создание эмоций – на гордость, волнение, на ком в горле, через которые переступает автор, чтобы создать лирическое высказывание.

И возвращаясь к главной проблеме эссе – таких сырых и спорных моментов хватает. Но и объясняются они довольно просто: Колобродову ближе проза, мемуаристика, бардовская песня и non-fiction. Поэзию он тоже знает, однако уже на другом уровне. Там нужны не только компаративистика и парадоксальное мышление, но и основы стиховедения.

6

Всё оттого что Колобродов подходит к литературе с позиции журналиста – прекрасно образованного, всё умеющего, но спешащего. Понятно, что сам сборник эссе «Об Солженицына» построен из текстов, написанных на случай. Но – хочется масштаба, какого-то объёмного труда. А то остаются только намёки на него.

Вот были книги – «Захар» и «Вежливый герой». Они строились по тому же принципу: статьи, заметки, эссе и рецензии, написанные по тому или иному поводу, но объединяла их одна фигура (Прилепин) или несколько соприродных (Путин, Лимонов, Прилепин).

«Об Солженицына» – попытка разобраться с оттепелью, с её культурой и менталитетом. Это важно, давно пора дать точку зрения не участника событий тех лет и не апологета шестидесятнической эстетики, а взгляд откуда-то извне. И Колобродов вырабатывает этот подход.

Это не столько критическое восприятие, как может показаться, сколько рецепция здравомыслящего человека. Амбивалентность, приспособленчество, лёгкая фронда, подтасовка фактов, способная обратить внимание на и без того острую социополитическую тему (и потому – бессмысленная и беспощадная), – главные бичи, перекочевавшие из советской оттепели в современную Россию и работающие уже на холостом ходу.

Потому, например, и возникает метафизическая рифма между Андреем Вознесенским и Антоном Красовским (надо, наверное, пояснить, что это блогер, выступающий за права и равные возможности людей с диагнозом СПИД). Первый писал: «Бегите – в себя, на Гаити, в костелы, в клозеты, в Египты / Бегите!»; а второй в более развёрнутой и прозаической форме выступал: «Увозите своих детей! Уезжайте сами! <...> Учите человеческие языки и валите!»

Что может противостоять всему этому?

Правда, честь и любовь – хоть к Родине, хоть к Богу, хоть к конкретному человеку. А они активно работают во времена, где есть только поляризация – или-или – а иное ставится за скобки как менее важное.

В этом плане тоненький сборничек эссе «Об Солженицына» выглядит масштабнее и весомее, нежели «Шестидесятые: Мир советского человека» Петра Вайля и Александра Гениса или же «Оттепель» Сергея Чупринина.

Но чтобы это понять, надо компаративистикой побороть энтропию.

7

Закончить хочется стихами. Колобродов живописует известных исторических деятелей и писателей, ищет их образы в современном и не очень дискурсе – это любопытная работа. Подскажу ему ещё один текст, который можно разобрать при работе над Ф. Д. Бобковым (одним из героев его компаративистских штудий), – это стихотворение Игоря Караулова (приведу фрагмент):

филипп денисович бобков
отметит скоро сто годков
все органы на месте
глядишь и будет двести
настанет новый юбилей
растают гум и мавзолей
велит филипп денисыч
себя из камня высечь
и будет дальше назубок
твердить россия свой бобок
все что денисыч душка
ей нашептал на ушко

Филипп Денисович, нашепчите Колобродову на ушко новую книгу! Я знаю: он работает над одной (и уже знаю, что это может быть выше всяких похвал), но где одна, там и вторая. Очередной портрет? Неформатная биография? Литературоведческая работа (а почему нет?)?

Филипп Денисович, ну же, снизойдите!