Когда ещё не умели бояться будущего. О книге эссе Е. Черниковой «По следам кисти»

Когда ещё не умели бояться будущего

(О книге эссе Е. Черниковой «По следам кисти»)

Прежде кладбищенской темы бежали. Нынче к ней возвращаются и даже разрыхляют; вспомним елизаровскую «Землю» или волковского «Ильича». Но куда же от кладбища бежать Леночке – девочке, Прекрасной Елене (причём тут слово чёрное: «измена», в любой жила Прекрасная Елена), если дед её Харон Советского Союза? Тут требуется пояснение для непосвящённых: деда Елены назначили заведующим похоронным бюро в г. Воронеже; дед встал на стражу советской законности лет так на двадцать пять и ежевечернее за чаем докладывал домочадцам «что нового в системе планового упокоения мирных воронежцев».

В отличие от дедушки, передававшего вербальным способом эпические истории о работе в сфере ритуальных услуг, но обладавшего телеграфным стилем, рассказчице «По следам кисти» подвластно, кажется, всё стилевое многообразие. А точнее сказать, у нашей рассказчицы особый, скомпилированный черниковский стиль письма, неотрепетированный, а пробившийся естественным путём, как росток озимого под заморозки. Что вполне объяснимо для опытного прозаика, журналиста, редактора, автора учебников по журналистике и преподавателя литературного мастерства, но вероятно, обусловлено личной предрасположенностью к латеральному мышлению.

Итак, нам предложен собственный черниковский стиль, не поддаться обаянию которого невозможно. Тем более, что обаяние подкреплено и устной речью: Черникову также любопытно слушать, как и читать. Хотя подобное совпадение языковой и речевой личности говорит об особенности исключительной редкости. В соцсетях мелькало печалование О. Седаковой («Я – негодный собеседник») и сетование А. Пелевина («Я плохо говорю, – пишу лучше. Все «плохо говорят». Даже академики»). Почему же человек говорит не так, как пишет? Выдвинем тезу: разговаривают люди между собой, а пишут – наедине со Святым Духом. «Плохо говорить» это не случай Черниковой. Каждая устная лекция Елены поглощает не менее её «ламповых» эссе. Да вот она и сама подтверждает в работе «Дом на Пресне»: «Риторическая сила моя, незаметная ранее, вдруг пробудилась пред лицом очевидной будущности: запах гари с соседних улиц либо слух об очередной гари прилетали бесперебойно».

Воспроизведённые разговоры в спецочередях доперестроечных лет за продуктовыми заказами с чёрного входа магазина сблизили не только именитых и желторотых, но и нас нынешних читателей эссе. Кажется, и мы бы так же, как автор, ахнули в профиль Эльдару Рязанову и нам бы он так же пробурчал: «ну, да, это я». Эссе «Крыша» и без GPS-навигации проведёт молодого читателя подсобками, служебными входами, сакральными сарайчиками Времени Дефицита, а читателю зрелому и объяснять не придётся, он сам дорогу найдёт – бывалый. Но вот танки под окнами – не виртуальные танчики! – и философские ночные разговоры с их экипажами – то будет юным представить затруднительно, но тем и полезней вчитаться в отрывки про городские капсулы и старинные меридианы.

Симпатичный юмор и тонкая ироничность изложения располагают к доверию. Причём сложно выделить демонстрирующие места или привести подсвечивающие примеры, поскольку элегантным стёбом о темах шока, психиатрических условиях, о качаловских паузах, о прожитом времени и его издержках пронизано всё повествование. «В кризисе читайте афоризмы: когда мужчине плохо, он ищет женщину; когда хорошо – еще одну. Измена мужа – лучшее лекарство против застоя. Открывается право на себя».

А войдя к читателю в доверие, расположив, автор вдруг императивно сообщает: «Русская женщина родилась и выросла в городе. Исторически городская порода». Сообщение несколько обескураживает, но впрочем, не спорит, несколько перекликается с выводом Вл. Березина: «Кстати, писатели XX века были людьми, по большей части городскими. Горожане меряют время изменениями городского пейзажа». Собственно, изменение городского пейзажа более чем на протяжении тридцати лет мы и наблюдаем в сборнике, изданном «Издательскими решениями» на платформе Ридеро в 2021-м году.

Едва читатель укоренился в тексте, как снова применён запрещённый приём: «И вообще вред от оборванных цитат измеряется количеством революций». Автор словно выныривает из круга света уютного шёлкового абажура. Читатель чуть растерян и озадачен: его оставили самостоятельно постигать смысл вышесказанного; и свет погас. Но после своенравной паузы возвращается автор и снова освещает лампой путь кисти и буквы. А только расслабиться в том офорте не выходит; следим за плавным движением «колонка», но кисть выводит нас от юмора и иронии к сарказму: «Извините, я выражаюсь витиевато, но смысл от меня не страдает, не волнуйтесь, его нет. Если что-то неясно, то впереди еще полсотни страниц». Да, не заскучаешь. Потому что автор присутствует и с интересом естествоиспытателя наблюдает за предполагаемой читательской реакцией.

Образным языком девятнадцатого века, где фарфоровая кукла это отставная воспитательница хороших девочек, где у дома – расконвоированная изнанка, где стёкла плывущие, словно заливное, где лес пахнет звонкими дятлами, «По следам кисти» выводит читателя к блаженству этическому и эстетическому, к потрясению сотворчества, которого дождёшься не от всякой книжки века двадцать первого. Это чтение – интеллектуальная головоломка для тех, кто устал от простоты и примитивности, заштампованности и заурядности. Для тех, кто хочет отдохнуть на сложном, окунуться в густое письмо.

Совершенно необъяснимо, почему текст «Абсолютная проза» определен в эссе. Это же классический роман, трагедия разрыва, драма получения вожделенной – и, возможно, оказавшейся ненужной – свободы. Это разговор двоих языком понятным миллионам. Это новеллистика, нет, мини-пьеса, нет, театральная трагедия, где читатель уже не зритель, а суфлёр или соучастник – и вырваться не может.

Все четырнадцать с предуведомлением эссе, написанные до 2020 года и на его границе, собранные в сборник – музей довоенных эмоций – связаны лишь присутствием самого нарратора в каждом и повествуют о чудесной обыденности. В эссе собраны впечатления автора от событий ныне словно бы потерявших вес, значимость, обнулившихся, событий предыдущего измерения мира. Представьте жизнь и времена, когда все ещё не умели бояться будущего, когда черепаха жила без панциря, когда звук с колокольни собирали вёдрами. Эссе упоминают о ногах Ахматовой, о крысиной гофманиаде, об утреннем супе, который нужно поливать лимоном.

Автор любезно приглашает потенциального читателя зайти в книгу, хотя оговаривается: «Я не привыкла верить, что меня поймут». Ну и напрасно. Верить не помешает. И говорить с тёплыми животами нужно. Читатель поймёт, понимает. Потому что ему дают соприкоснуться с историями, которые полезно дарить человечеству. И потому, что «По следам кисти» написана художником словесности. Это – дар и крест. Крест – писать сложносочинённо и дар – быть услышанным.

Книгу Е. Черниковой «По следам кисти» можно прочитать по ссылке.