Кафка и машина

Кафка и машина

(Арман Тыныбек, перевод с английского (в сокращении): Daniel Wolf, The Article, August 16, 2020)

Прошло уже два месяца с начала Первой мировой войны, когда служивший в Праге страховым агентом Франц Кафка написал рассказ «В исправительной колонии». Не в пример большинству других своих произведений сделал он это в довольно сжатые сроки (весь процесс занял около месяца), и в отличие от большей части творческого наследия писателя этот рассказ был опубликован ещё при его жизни - через пять месяцев после написания. Рассказ повествует о прибывшем на остров Forschungreisende, что переводится с немецкого как Путешественник или Исследователь, которому Офицер демонстрирует аппарат для казней. Изобретенный предыдущим комендантом колонии аппарат благодаря множеству шестеренок, тросов и помочей представляет собой весьма замысловатый механизм, который вырезает на коже своей жертвы хорошо различимые надписи, отчего человек медленно истекает кровью и умирает. Аппарат является предметом гордости и восхищения Офицера, и большую часть рассказа он с удовольствием описывает его устройство и принципы работы.

Как и все творчество Кафки, рассказ этот весьма популярен и подвержен разного рода интерпретациям религиозного, политического, философского и психоаналитического характера. Вместе с тем их авторы и идейные вдохновители зачастую упускают из виду то обстоятельство, что творения Кафки органически не приемлют попыток втиснуть их в какие-либо рамки. Ведь Кафка предпочитал идеям чувства, а анализу - эмоции. Так, решительно отказывавший кафковским рассказам в «притчевости» влиятельный литературный критик Вальтер Беньямин в то же время примирительно отмечал, что они «не желают, чтобы их принимали за чистую монету».

В притчах Кафки исследуются творческие возможности, которые открываются перед самим автором при настороженном соприкосновении с реальностью. Смутные догадки и предчувствия автора пропускаются сквозь строго выверенные и ясные как божий день логические умозаключения, в конце концов, трансформируясь в его воображении в навязчивую до маниакальности идею. Получивший юридическое образование и ставший страховым агентом Кафка придаёт своим произведениям такую степень правдоподобия и достоверности в деталях, что они властно овладевают умами читателей, затягивают в самые потаенные уголки нашего сознания, чтобы вернуть нас к нашим собственным страхам, тревогам, идеям фикс и маниям. В этом смысле прочитанные однажды рассказы Кафки забыть непросто.

Большинство книг, которые в свое время провозглашались несомненным пророческим откровением насчет будущего человечества, на поверку оказались не такими. Таковыми, например, являются романы «О дивный новый мир» и «1984». Чрезвычайно популярные и мастерски написанные произведения, тем не менее, едва ли дают ключ к пониманию событий, последовавших за их публикацией. А творчество Кафки выдержало это испытание временем. Отчасти это случилось потому, что его книги были неизвестны массовому читателю до тех пор, пока описанное в нем будущее не наступило. Однако в гораздо большей степени это связано с тем, что изображённый Кафкой мир для него был самым что ни на есть настоящим. Именно поэтому в его произведениях нет ничего пророческого, но есть авторское видение окружающей действительности.

Кафка придавал большое значение эмоциям, источником которых для него была сама жизнь, и потому абстрактные размышления были изначально ему чужды. Сам он вырос в семье с деспотичным отцом и массой ограничений. Он пережил несколько мучительных романов с женщинами, выполнял скучные обязанности страхового клерка, а в свободное время непрерывно работал над своими произведениями, которые не получили широкой известности, не говоря уже об успехе у читателей. Из-за этого в нем все глубже прорастал комплекс неудачника.

И все же размеренный и затворнический образ жизни молодого еврея где-то на окраине Австро-Венгерской империи был вполне для него приемлем. И велик он был уже тем, что, глядя через призму своей короткой жизни, он предвидел и начало уже разразившейся войны, и будущие революции, и неизбежное возникновение тоталитарных сообществ, а также разгул неукротимой ненависти, которая вскоре привела к массовым убийствам во имя торжества класса, крови, расы и нации. Кафка умер в 1924 году от туберкулеза в возрасте 41 года. Спустя пятнадцать лет три его сестры были убиты во время Холокоста. Рост антисемитизма, определенно, оказал влияние на его умонастроение, но его способность инстинктивно постигать суть явлений носила поистине всеобъемлющий характер. Возможно, лучше всех своих современников он распознал сокрытый во внутреннем мире человека громадный запас жестокости и постиг способность людей обманывать самих себя на этот счет, находя нездоровое удовольствие в пестовании, оправдании и восхвалении насилия.

Рассказ «В исправительной колонии» - это образец исключительно провидческой литературы. И если Кафка - наш современник, и его творчество, в чём я убежден, может многое рассказать о нашем настоящем, то этот рассказ - яркий тому пример. Начинается он со слов Офицера, обращенных к Ученому-путешественнику: «Это особого рода аппарат»[1]. Далее мы узнаем, что Офицер прямо-таки гордится машиной для казни, но, справедливо полагая, что Путешественнику может прийтись не по нраву его энтузиазм, он хочет казаться лишь объективным свидетелем процесса предстоящей казни. Оба персонажа готовятся это лицезреть, Путешественник согласился на это из уважения к Коменданту колонии. Соединенный цепью с солдатом, приговоренный к казни стоит с «выражением такой собачьей покорности, что казалось, его можно отпустить прогуляться по косогорам, а стоит только свистнуть перед началом экзекуции, и он явится». Эта смесь ужаса и черного юмора весьма характерна для творчества Кафки.

Путешественник наблюдает, как Офицер готовит аппарат для страшной процедуры. Одновременно ему приходится выслушивать от того полные азарта разъяснения о тонкостях работы аппарата, успехах прежнего коменданта в его изобретении и о предназначении его подвижных частей, таких, например, как войлочный шпенёк, который в нужный момент помещается приговоренному в рот, чтобы «тот не мог ни кричать, ни прикусить себе язык».

Вскоре Путешественник узнает, что на теле приговоренного к предстоящей казни человека будет вырезана надпись: «Чти начальника своего!» Все в работе аппарата отлажено таким образом, чтобы пытка была медленной и поучительной для приговорённого и зрителей, а весь процесс казни растянулся на двенадцать часов, по истечении которых осужденный умирает. Нам также становится известно, что иногда достаточно шести часов. Офицер поясняет, что вся вина осуждённого состоит в том, что он, будучи приставлен к охране комнаты одного из офицеров, взбунтовался, когда его вздумали разбудить в 2 часа ночи. На удивление, этому человеку даже не предъявили соответствующего обвинения, не говоря уже о том, чтобы дать ему возможность защищаться. И, когда Путешественник выражает свое несогласие с такого рода судопроизводством, Офицер замечает, что в этой исправительной колонии он назначен судьей потому, что помогал прежнему коменданту во «всем, что касалось свершения правосудия» и знает аппарат лучше, чем кто бы то ни было.

«Вынося приговор, я придерживаюсь правила: «Виновность всегда несомненна»... Час назад капитан пришел ко мне, я записал его показания и сразу же вынес приговор. Затем я приказал заковать этого осужденного в цепи. Все это было очень просто. А если бы я сначала вызвал его и стал допрашивать, получилась бы только путаница. Он стал бы лгать, а если бы мне удалось опровергнуть эту ложь, он стал бы заменять ее новой и так далее. А сейчас он у меня в руках, и я его не выпущу... Ну, теперь все понятно? Время, однако, идет, пора бы уже начать экзекуцию, а я еще не объяснил вам устройство аппарата».

В какой-то момент Путешественник замечает про себя, что это как-никак исправительная колония, где «необходимо соблюдение особых мер», и утешает себя мыслью, что нынешний Комендант колонии, возможно, внедрит здесь новые нормы судопроизводства. В своих дальнейших рассуждениях он договаривается до того, что с лёгкостью оправдывает свою бездеятельность. «Вмешательство в разрешение непонятных ситуаций дело, как правило, сомнительное, - говорит он себе, и добавляет, что «путешествует лишь с познавательной целью, а вовсе не для того, чтобы менять судоустройство в чужих странах».

Тем временем Офицер второпях описывает ему в деталях процесс нанесения аппаратом надписей на телах приговоренных к казни. Кафка очень хорошо показывает, что его горячность обусловлена поразительной верой в то, что процесс казни способствует моральному возвышению, как зрителей, так и самих казнимых. Офицер объясняет это тем, что подвергаемые казни в ходе процесса внутренне перерождаются в тот момент, когда, наконец, могут разобрать вырезанные на их плоти письмена, и тем самым обретают способность постичь причину своего наказания и смерти. В действительности же этот Офицер, который с такой любовью описывает хитроумное устройство аппарата и сложные принципы его работы, - лишь раб его технического совершенства: «Вы видите два типа разнообразно расположенных зубьев. Возле каждого длинного зубца имеется короткий. Длинный наносит на тело надпись, а короткий выпускает воду, чтобы смыть кровь и сохраняет разборчивость надписи. Окрашенная кровью вода отводится по желобкам и стекает в главный желоб, а оттуда по сточной трубе в яму. Офицер пальцем показал весь путь следования воды».

Одержимость технологиями является отличительной чертой нынешней эпохи машин, следствием чего стало повсеместное обесценивание принципов морали в угоду соображениям эффективности.

В рассказе «В Исправительной колонии» есть потрясающее место, где Офицер с чувством ностальгии вспоминает, с какой пышностью проводились казни во времена прежнего коменданта, когда его преемник еще не довел аппарат до нынешнего полуразвалившегося состояния: «Как бывало, проходила экзекуция в прежние времена! Уже за день до казни вся долина была запружена людьми. И все они были там ради этого зрелища... Собравшиеся – никто из высших чиновных особ не имел права отсутствовать – располагались вокруг машины... Начищенная машина сверкала... И вот экзекуция начиналась! Никаких перебоев в работе машины никогда не бывало... Невозможно было удовлетворить просьбы всех, кто хотел поглядеть с близкого расстояния... Комендант благоразумно распоряжался пропускать детей в первую очередь... Я часто сидел вон там на корточках, держа на каждой руке по ребенку. Как ловили мы выражение просветленности на измученном лице, как подставляли мы лица сиянию этой наконец-то достигнутой и уже исчезающей справедливости! Какие это были времена, дружище!»

В рассказе ожидаемая казнь так и не состоится, ибо Офицер осознает, что Путешественник не поддержит его и не станет убеждать нового коменданта в целесообразности дальнейшего использования аппарата. Вместо этого Офицер решается заменить осуждённого и самому принять смерть от боготворимой им машины, и тем самым совершить акт самопожертвования в ее честь.

Кафка родился в 1883 году, но уже за столетие до этого военные технологии на службе у империй, вставших на путь безудержной территориальной экспансии, в массовом порядке уничтожали беззащитных людей. С началом Первой Мировой войны эти времена вернулись в Европу, и миллионы людей в угаре патриотизма, да ещё под воздействием общественного давления и правового принуждения, были отправлены на убой в горнило ее технологической мясорубки. Понимание того, что оружие массового поражения в отношении врага, безотносительно природы вражды - национальной, социальной, расовой или идеологической - может быть применено лишь в самом крайнем случае, еще должна была созреть и завладеть умами людей.

В сегодняшнюю цифровую эпоху, как и во времена Кафки, увлеченность технологиями чревата иллюзиями и массовым помутнением рассудка. Например, в военной сфере к традиционным видам оружия массового поражения, которыми уже обладают многие страны, в последние десятилетия добавились высокоточные и беспилотные дроны.

Дроны это лишь часть гораздо более глубокого и масштабного явления, суть которого лишь подтверждает справедливость предостережений Кафки. Явление это можно было бы назвать технологической метаморфозой, которая сводит этическую сторону дела к вопросам процедурного характера, означая заведомое отсутствие в нем чувства взаимной ответственности. Но время этой метаморфозы наступило не только вследствие бурного развития цифровых технологий, как полагают многие. Процессы, конечным результатом которых стало формирование в сознании большей части граждан западного мира донельзя эгоистичного и потребительского восприятия предъявляемых им социально-политических требований, наблюдались задолго до наступления эры цифровых технологий. Теперь же уровень технического прогресса ускорил трансформацию этих тенденций в уже более чем реальный и осязаемый феномен. В итоге наши представления об общественном устройстве на индивидуальном уровне вконец атомизировались, парадоксальным образом, а может и вполне закономерно наделив государство и корпорации колоссальными возможностями для манипулирования и осуществления контроля над ними.

Но ничто не может быть столь иллюзорным и обманчивым, как это обретенное чувство автономности, ибо созданные Кафкой в своих пробирающих до жути произведениях образы прочно обосновались у нас в душе. Естественно, окружающая нас ныне действительность не является точным воспроизведением мира Кафки, но по своему внутреннему эмоционального накалу она определенно несет на себе печать кафкианства. Все более навязчивое и дезориентирующее ощущение того, что мы находимся под незримым наблюдением, контролем и даже какой-то угрозой, стало в нашей повседневной жизни нормой, как бы вошедшей в неё со страниц романов Кафки. Как и в смоделированном им мире, мы находимся в абсолютном неведении относительно того, кто же наблюдает за нами, и что нам действительно угрожает. Более того, у нас нет возможности избавиться от этого неведения, равно как и от страха в любой момент оказаться обвинёнными в чем-либо. В этом смысле наш мир неотделим от прозрений Кафки. Тридцать лет тому назад чешский писатель Милан Кундера написал о своём соотечественнике восторженное эссе. В нем он назвал Кафку первым, кто сумел разглядеть и донести до нас сущность тоталитарных режимов, хотя ушёл из жизни до того, как они стали реальностью. Кундера писал: «Кафка не был пророком. Всем своим творчеством он как бы гляделся в «прошлое». При этом он не знал, этим самым он заглядывает в будущее. В его планы не входило разоблачение существующей социальной системы. Наблюдая над микроскопическими деталями повседневной частной жизни простых людей, он лишь обнажал определяющие их поведение силы, и никак не предполагал, что события будущего выведут эти силы на авансцену мировой истории».

Незадолго до смерти своего отца Кафка написал своё знаменитое 100-страничное «Письмо к отцу», которое он ему так и не отослал, а передал (также не сделавшей этого) матери. В этом опусе писатель глубоко раскрыл сидевшее в нем чувство незащищенности и бесправности, описанное им в романах «Замок» и «Процесс», и ставшего теперь характерной чертой жизни современного общества.

Проникновенная мощь этого его произведения проистекает, главным образом, из взаимосвязи между личным и общественным, которое он устанавливает в вопросах, кажущихся для большинства людей обыденными, но только не для него. И тут М. Кундера задается вопросом: «Каким образом Кафка смог создать такие увлекательные романы из внешне столь... невзрачного и сугубо прозаического материала? Ответ кроется в письме Кафки к Милене». Речь идёт о Милене Есенской, с которой Кафка состоял в обширной переписке.

«Канцелярия вовсе не глупое учреждение. Она является порождением воображения в большей степени, чем глупости». В этой сентенции сокрыта одна из величайших загадок Кафки. Он мог видеть то, что было недоступно другим. Его пониманию было доступно не только колоссальное значение бюрократии для настоящего и будущего отдельно взятого индивида, но и сокрытая в фантасмагорической природе этого явления поэтика.

Однако Кафка узрел дух поэзии не только в канцелярщине. Для него этим духом был пронизан весь мир с его одержимостью техническим прогрессом, упоенностью своей автоматизированной и иллюзорной властью, которая довлеет над нами и по сей день.

Источник: The Article.