Юбилейное интервью c поэтом Сергеем Крюковым

Юбилейное интервью c поэтом Сергеем Крюковым

Московский поэт и писатель Сергей Константинович Крюков говорит о своей жизни, творчестве, об учителях, коллегах, о своем происхождении и семье. В интервью поэт раскрывает личные тайны.

Беседу провела Лидия Галочкина, член МГО СП России.

Сергей Константинович, в этом году вы отмечаете 65-ний юбилей. Размышления о творческом пути выражены в некоторых ваших стихотворениях и очерках.

Увы, я и не заметил, как проморгал вторую половину этого срока. Да и не мог заметить, ведь годы начинаешь считать, когда их число сказывается на самочувствии, энергетике и жизнелюбии, на жизненном укладе... Мне порой кажется, что я очень молод, и основная жизнь – ещё впереди. Мечтаю дожить до 120-и. В 50 написалось:

«Мне 50. Тяну – на 25.
Со старостью усталой не знаком.
А стукнет 100 – решусь ли помирать
Пятидесятилетним «стариком»?!»

Ваша деятельность очень разнообразна – поэт, прозаик, переводчик, член Высшего творческого совета МГО СП России, редактор журнала «Поэзия», менеджер немецко-русского журнала русской поэзии «Плавучий мост», преподаватель, арт-директор и ведущий клуба «Литературные зеркала» в книжном торговом доме «Библио-Глобус» на Мясницкой, дипломированный инженер, – как много вы успели! Какое из ваших достижений вы считаете самым значительным?

Всё зависит от ракурса, от системы координат... В инженерии был причастен к разработке программного обеспечения тех самых «Калибров», которые применялись в Сирии, и к работе над оборудованием космического проекта ВЕГА (Венера – Галлей), в котором станции, летевшей к Венере, удалось приблизиться к ядру кометы. 

В спорте – выполнил нормативы кандидата в мастера спорта по системе десятиборья, а позднее – по настольному теннису. Выше не стремился, сохраняя здоровье.

В быту – выиграл соцсоревнование за право участия в строительстве молодёжного жилого комплекса «Покровка», отреставрировал в составе молодёжного отряда несколько дореволюционных домов и получил квартиру, выстроенную своими руками. Позднее поставил загородный дом, окружил его прекрасным парком и садом, который любят мои замечательные внучки.

В бизнесе тоже не обошёлся без творчества. Мне принадлежит идея замораживания воблы, леща и тарани после весенней путины, - чтобы вялить рыбу в течение всего года.

В мире увлечений преуспел в спортивном рыболовстве. Однажды мне удалось справиться с сомом весом под 40 кг, а уж про щук, судаков, жерехов и сазанов и говорить не буду.

В литературе, важнейшем контексте моей жизни, главным достижением считаю свои лучшие стихи, рассказы и переводы. В обучении – многие из учеников приняты в Союз писателей. В Клубе «Литературные зеркала» за 11 лет работы донёс до широких масс книги замечательнейших авторов и помог продвижению чудесных изданий.

Что в вашей жизни значит поэзия? В каком возрасте вы начали писать стихи?

Собственно, моя жизнь и есть поэзия по сути, как и жизнь многих других людей. Я не устаю радоваться окружающему миру, не разучаюсь быть счастливым, в какие бы передряги ни попадал, какие бы беды ни сваливались на меня. Ведь выражение поэзии в стихах – лишь малый частный случай света, не так ли?

Мне только исполнилось 4 года. Мы с мамой шли по Большой Андроньевской, переждав в магазине июльский ливень. Вдоль тротуара струился ручей, не успевая усваиваться ливнёвками. И тут я выдал:

«Этот бурный поток
И потёк, и потёк
В даль неведомых стран,
А потом – в океан...»

Мама была в шоке...

Помните ли вы первые прочитанные книги?

Первые книги были не прочитаны, а услышаны. Отец любил читать мне сказки Пушкина и Лермонтова, «Конёк-горбунок» Ершова... До сих пор помню его выразительный голос, когда он декламировал «Воздушный корабль».

Какова роль ваших родителей, вашей семьи в том, кем вы стали?

Прежде всего, родственники отца, в кругу которых прошли моё детство и юность, являли собой образец высокой русской интеллигентности, что не могло не влиять на пытливого мальчишку.

Родители работали в авиационной промышленности. Мать - экономистом, закончив МИЭИ. Отец - разработчиком приборов. После войны, которая отняла у него 7 лет, потому как его забросили в авиаполк, находившийся в Корее, демобилизовавшись старшим механиком по вооружению, закончил сначала геодезический техникум, а потом, покатавшись по просторам страны, поступил в МАИ. У меня хранится толстая папка с его Авторскими свидетельствами и Дипломами ВДНХ.

А в школе в те времена наибольший интерес пробуждался к физике и математике. И я, будучи отличником, то и дело выигрывал всевозможные олимпиады по этим предметам, что в итоге привело к приглашению в 444-ю школу, где физика и математика изучались очень глубоко и безумно интересно. Сочинения я писал на «отлично», а на олимпиады ездил туда, куда приглашали – в Физтех да в Телетеатр...

Вот и вынесла кривая жизни в технический ВУЗ, в Московский Энергетический институт, где я, наконец, осмотрелся и, найдя единомышленников, организовал Литкружок. И первым моим литературным критиком стал редактор газеты «Энергетик» Борис Копчиков. Позже я посещал занятия Николая Новикова, редактора журнала «Юность», а потом мне подсказали, что лучшего наставника я смогу найти в Люберецком Дворце Культуры. Так я вышел на своего Учителя Ивана Васильевича Рыжикова. Работая инженером, я закончил факультет «Этики и Эстетики» в вечернем Университете Марксизма-Ленинизма.

Скажу, что многие литераторы относились ко мне по-отечески. И Иван Васильевич, и Николай Старшинов, и Владимир Цыбин, и Владимир Крупин... Поддержку я чувствовал и в тёплом отношении Владимира Гусева, и в доброте Владимира Бояринова, и в порой критическом отношении Льва Котюкова, и в словах Ивана Голубничего, Владимира Фёдорова, Максима Замшева...

Невозможно переоценить дружеское участие Михаила Зубавина и Виталия Штемпеля.

* * *

Бывали сложности,
Бывали трудности.
И от несхожести,
И от премудрости.

Попробуй, вызнай-ка,
Чем жить полезнее:
Дружить ли с Физикой
Или с Поэзией?

Какой из двух основ
Останусь верен я?
Не обожгусь ли вновь
На непроверенном?..

Но искру высеку –
И вновь полезу я
Из дебрей Физики
В сады Поэзии!

Вы - aвтор 4-х поэтических сборников, лауреат литературных премий. Расскажите об этом, пожалуйста. 

Сборники рождаются как дети. Вызревающие плоды любви. Я никогда не повторял в книгах стихи. Давно пора бы издать сборник, включающий лучшее за годы. Но я нахожусь в постоянном поиске себя, перечень «лучших» стихов увеличивается, всё кажется, вот-вот – и из-под пера выйдет что-то необычайное, – и публикация сборника отодвигается. Вероятно, некоторое торможение происходит и из-за того, что это «лучшее» то и дело появляется то в одном издании, то в другом, и это не причиняет тебе ни хлопот, ни затрат. Прочтёшь – и успокаиваешься. Вот только что «Независимая газета» вспомнила мои переводы, позже дала очень дорогую мне подборку стихов о рыбалке, а совсем недавно - и критическую статью о книге Александра Торопцева «Моя родная уголовка», стихи – журнал «Плавучий мост», журнал «Дон» напечатал и стихи, и прозу. Печатали на Украине (Донецк), в Белоруссии, в Израиле... В «Перископе» вышли рассказы...

И какой смысл издавать новые поэтические книги, если книжные магазины прекратили их принимать из-за ничтожных продаж! Массовый читатель теперь либо не читает стихов, либо ищет их в интернете.

По поводу премий. Иной раз и не знаешь, что включён в список номинантов, а узнаёшь, когда сообщают о победе. Так было с Премией Ярослава Смелякова. Премии Сергея Есенина и Лермонтовскую - «Герой нашего времени» (как и некоторые другие), - мне дали по совокупности моего участия в литературном процессе. Не забуду здесь и Благодарность Общественной палаты МО «За верное служение Русской культуре и литературе». Но мне куда дороже победы в масштабных конкурсах. «Всероссийский военно-патриотический конкурс», «Конкурс НЕТературной поэзии», объединивший все литературные течения, в котором победителей выбирали сами участники, «Литературный пикник», охвативший литературные сайты, где победителей определяло именитое жюри, «Конкурс сатирического рассказа им. М. Зощенко», в котором участвовало 1305 заявок...

На самом деле, конкурсный процесс в литературе идёт постоянно. И его победители попадают на страницы газет и журналов. Слабые работы редко туда пробиваются, потому как, публикуя обыденное, издание неминуемо теряет читателя.

В одном стихотворении мы узнаем, что «душа живет одной любовью». И писатель Александр Торопцев признается, что, читая ваши стихотворения, он влюбляется! В чем тайна вашей поэзии? 

У Александра Петровича такая душа, что ему трудно не быть в состоянии постоянной влюблённости, прежде всего, – в окружающий мир. Впрочем, в этом мы с ним схожи, поэтому, наверно, и дружны. А тайна любой поэзии – в искренности автора, влюблённого в мир и в свою жизнь в этом мире. Поэт призван заражать читателя этой любовью, это - суть искусства.

Где вы ищете вдохновение для своего творчества? 

Это странное занятие – поиск вдохновения, поиск состояния души, выливающегося в слова. Может, кто-то и ищет, но я не считаю подобное нормальным. Вдохновение само находит автора, зарождаясь в нём, это – естественная потребность творческой души. Впрочем, со стороны, для большинства это тоже едва ли выглядит нормальным.

Книга Пабло Неруды «Сто сонетов о любви» в вашем авторском переводе удостоена медали С. Я. Маршака. Это ведь очень большой труд, как говорят англичане, - challenge («вызов»). Чтобы отважиться передать на русском языке мир великого испанского поэта, прежде всего, нужно почувствовать его мир и «дух священной земли в его груди». А, может быть, и у вас, Сергей Константинович, как у Пабло Неруды, «внутри растут цветы»? 

Наверное, растут. И хотелось бы верить, что не только внутри, как в нерудовском папоротнике. Неруда – гений, ни на кого не похожий в творчестве, что видно даже из самых затрапезных переводов. А о своей работе я подробно рассказал в 2019 году «Независимой газете».

А ещё в журнале «ЛИТЕRRA» недавно появились мои переводы сонетов Шекспира. Маршак, чьи работы, без сомнения, замечательны, часто уходил от глубоких смыслов шекспировских сонетов, по счастью, есть возможность их восстановить.

Вы работали в журналах «Поэзия» и «Плавучий мост», сейчас – редактор журнала «Перископ». Получают ли эти издания финансовую и другую поддержку? Как выходит каждый номер журнала? 

Да, в разное время я был интернет-редактором и контрольным редактором «Поэзии», был редактором одного из номеров «Плавучего моста», его менеджером, да и сейчас причастен к изданию, редакторствую в волгоградском журнале «Перископ», сотрудничаю и с другими изданиями. Их финансовая поддержка меня мало интересует, а вот насчёт другой – взгляните на состав редакции хотя бы «Плавучего моста». Минимум половина – авторитетные имена современной литературы, откликнувшиеся своим бескорыстным энтузиазмом на инициативу руководителя проекта, Виталия Штемпеля. Современная поэзия живёт большей частью – за счёт сил и средств самих литераторов, и, может быть, это – не самый плохой вариант. Хотя труды и должны бы вознаграждаться не только морально. А выпуск номера – это совокупная работа большей части редакторского состава, львиная доля которой падает на главного редактора. Редакторы ведут переписку с авторами, главред – и с редакторами, и, при необходимости, с авторами тоже. Ответственность каждого этапа очень высока.

Насколько уютно чувствуете себя в Москве? Есть ли у вас любимые места? Не возникает мыслей переехать в место, более располагающее к творчеству? 

О, тут вы попали в горячую точку. В городе я живу 4-5 месяцев в году. Безумно люблю свою квартиру в дореволюционном доме в одном из покровских переулков. Мой родовой дом, купленный ещё прадедом в Алексеевской слободе, прекратил своё существование во время строительства Марксистской ветки метро:

«...Наш крепкий дом давно снесли,
А нас и не спросили –
И на клочке моей земли
Стоит Сбербанк России...»

Есть и второй дом Павла Александровича, находившийся напротив снесённого, через ул. Хива (ныне Добровольческая), по адресу Дурной переулок (когда-то Чёртов, теперь – Товарищеский), дом 1, в котором семье после экспроприации и уплотнения оставили лишь часть подвала. То, что от него осталось, муниципалы сдают в аренду, если ещё не продали.

И я поставил перед собой задачу – вернуться в исторический центр Москвы. Решил её, добившись права на участие в строительстве МЖК.

Большую часть года теперь провожу в загородном доме. Этого требуют и сам дом, и участок в треть гектара, на котором расположены и баня, и обширная беседка с печью, и парк, в котором преобладают хвойники, розы и цветочные каскады вперемешку с огромными валунами, и, конечно, сад. В этом году сад принёс более полутора тонн урожая отменного качества. Так что скучать не приходится.

А к творчеству располагают, прежде всего, водоёмы (шучу, что я – лучший рыболов среди поэтов и лучший поэт среди рыболовов). Ну, и, конечно, неравнодушие к жизни, стране, природе, к женщине...

Сергей Константинович, опишите, пожалуйста, обычный день из вашей жизни. 

Да, иногда бывают и «обычные» дни. Например, когда несколько дней подряд корплю у компьютера, работая с текстами, своими или чужими. Или – когда вношу навоз под кусты и деревья сада. Но всё-таки большинство моих дней выходит за рамки обычности, они не похожи друг на друга.

Как происходит таинство рождения стихотворения? Оно сразу приходит к вам «законченным» или случается работать над отдельными строками долгое время? 

Когда-то написалось:

«Стихи приходят целиком,
Как будто с ними я знаком.
Насквозь пронзая Словом – дни,
Ко мне врываются они –
И доброту Небес храня,
Весь мир меняют.
И меня.»

На самом деле, приходят первые, а иногда – и последние строки и образ («поэтическое мясо») стихотворения. Выписать образ – не проблема, иногда это делаешь, не отрывая руки. Труднее – выдержать уровень текста от начала до конца, не допустить малейшего алогизма или фальши, сбоя напряжённости... А потом – спокойная вдумчивая работа. Зачастую лучшие варианты приходят уже после публикации, что вызывает досаду. Но я, в отличие от своего Учителя, не стесняюсь править опубликованное. В готовом виде стихи приходят редко. Правда, именно такие стихи и оказываются самыми пронзительными. Бывает, пишется и во сне, но, просыпаясь, я не могу их вспомнить. А вот Иван Васильевич мог. Пронзительно пишется на границе бодрствования и сна.

Расскажите немного о своём происхождении и семье. Ваша супруга - тоже творческий человек? 

Здесь много любопытного. Мой прадед, Павел Александрович Самойлов, был близким другом Константина Сергеевича Алексеева (Станиславского), на его золотоканительной мануфактуре (ныне – завод «Электропровод») руководил сбытом производимой парчи. Вместе с прабабушкой, Ольгой Николаевной, они играли в первом драмкружке Константина Сергеевича. Об этом подробно говорится в книге «Из истории завода «Электропровод». Параллельно Павел Александрович возглавлял попечительский совет учреждённого им первого Мещанского училища для детей-сирот, постоянно увеличивая число учебных мест. Из рук Государя он получил грамоту «Личного почётного гражданина Российской империи». Вместе с Константином Сергеевичем они были удостоены статуса купцов 2-й гильдии за то, что смогли в производстве и продаже парчи «утереть нос» самим голландцам. Разумеется, в революцию они претерпели гонения, уплотнения, экспроприацию... «Буржуйский» завод отошел к государству и стал выпускать медную проволоку.

Будучи малышом, я застал своего прадеда уже не вполне вменяемым стариком, сидящем в огромном кресле.

Я часто подглядывал за ним сквозь приоткрытые высокие белые двери. Однажды мне дали конфету, чтобы я передал её дедушке. Так тот схватил мою руку с зажатой конфетой и чуть не откусил мне палец. Меня еле оттащили. Больше о нём не помню ничего. А вот фигурный паркет, на который неоднократно покушались музеи, и цветные изразцы печи не забуду никогда. Дом пропал вместе с паркетом и изразцами, и кто знает, что могли хранить его стены. Лишь немногие вещи, в том числе, книжные раритеты, среди которых есть и тетради (альбомы) Константина Сергеевича, остались у меня от знатного предка.

Моя бабушка по отцу, Надежда Павловна, крестница Константина Сергеевича, учитель по образованию, вынуждена была побираться с пятью детьми в соловецкой ссылке. Отец тогда был совсем маленьким. Однажды мать постучалась в одну из дверей, и им подали сырую свёклу, а когда мать поблагодарила подавших, вслед ей донеслось: «Так вы не голодные, раз на свёклу не накинулись!» После чего маленький Константин зарыдал и сказал, что больше никогда не пойдет просить.

О жене. Золотая медалистка, она– более чем творческий человек. Она творит на земле, созидая красоту сада, и помогает быть красивее своим подругам, конструируя им наряды. Замечу, что и на кухне, и в домашнем интерьере не обходится без её творчества.

Вы преподаете практическую поэзию. Можно ли научиться писать стихи? Существует ли какая-нибудь особая техника? 

Мой учитель, прошедший в Литинституте после войны школу Твардовского и Реформатского, всегда говорил, что можно научить, «как нельзя писать», а вот «как можно», научить нельзя. На самом деле, преподать азы ясно и понятно можно, можно обучить принципам того или иного искусства, приёмам... А вот как себя сам раскроет автор, об этом учитель может только догадываться. Иван Васильевич говорил, что у ученика перед учителем есть то преимущество, что неизвестно, каких высот может достичь ученик.

Насчёт техники. Автор должен сам себя слушать и чувствовать, какой стиль, какая манера для него оптимальна. Только в соответствии, в резонансе со своим внутренним миром творец может подняться над собой. Расскажу о художниках, которых знаю близко. Мой дальний родственник Эрик Булатов, освоив классическую живопись, реализм, прославился тем, что вносил в картины элементы, я бы сказал, абсурда. А вот абстракционист Эстис писал размытыми штрихами, а по секрету поведал мне, как пришёл к своей технике. Однажды его мастерскую в подвале дома на Большой Грузинской затопило. Акварели расплылись. Он не стал убиваться и выставил картины на обозрение, что возымело успех. С тех пор художник вымачивает свои работы в воде. Как говорится, победителей не судят.

Сергей Константинович, бывают моменты, когда опускаются руки, наступает разочарование? Что тогда помогает? 

В творчестве – пока Бог миловал. Это, скорее всего, оттого, что прошёл богатую школу жизни, часто терял, падал и снова поднимался, жизнь порой висела на волоске, рядом гибли товарищи, потерявшие себя, свой стержень... Нужно верить, верить в мир, частицей которого ты был явлен, осознавать своё место в нём – и Небеса помогут в кажущейся безысходности.

Часто ли выступаете с чтением стихов? 

Чрезвычайно редко. Понимаю, что в наше время подниматься на Олимп нужно, крича и толкаясь, но предпочитаю тихо работать по мере сил, полагаясь на судьбу. А выступления сбивают жизненный ритм. Вот разве только в Клубе люблю завершать каждое заседание экспромтом. 

Ваша жизнь, как и творчество, - это постоянный поиск своего пути, мудрость, познание любви, добра, дружбы, восторг жизни, большая общественная работа. Расскажите о планах на будущее.

Планы ясны и просты. Прежде всего, реализоваться в своих начинаниях настолько, насколько тебе позволено, а если получится, - «прыгнуть выше головы». Потом попытаться донести это до других, иначе зачем тебе это давалось? Это касается и литературы, и редакторства, и обучения начинающих. Нужно отдавать себя – людям, миру, творчеству. Формула успеха стара, как мир: чем больше отдаёшь, тем больше к тебе возвращается.

Беседу, если не возражаете, завершим строчкой из вашего стихотворения «На кургане»: «Полынный ветер простит меня». Пусть он простит и всех нас! Будем любить жизнь во всём её многообразии.

Спасибо за беседу, Сергей Константинович! 

Не возражаю. Спасибо и вам.

Стихотворения Сергея Крюкова

ЛОВЛЯ

По пьяной воде серебрёного озера,
Где ветры гоняют волну,
Закат в облаченье дурманяще розовом
Ведёт золотую блесну;

Стеля виртуозно по дальнему краешку,
Минует коряги и мель.
Прилежно процессу внимай – и познаешь ты
Вечернего таинства хмель.

Удильщику вовсе не важно количество,
Он ловит одну, но – мечту.
Поклёвка – и тотчас огромная хищница
Утянет блесну за черту.

Подсечка – и долгий процесс изнурительный,
Чтоб вымотать рыбу судьбы.
Но счастье, когда ты окажешься зрителем
Упорной и долгой борьбы.

Вода потускнела – и сумерки замерли:
Противник отнюдь не простак! –
И всё ж неминуемо вытянет на берег
Добычу маститый рыбак.

Катушка парит, контролируя траверсы, –
Туман наплывает тоской.
Кто знал бы, как важно подводные каверзы
Обставить умелой рукой!

Лишь только из бездны к поверхности вызволит
Охотник за счастьем – мечту,
Холщовая просинь окатится брызгами,

Чешуйка пристанет к холсту.

На снасти – не камбала, не нототения... –
Заре и не думай помочь! –
Тебе остаётся, набравшись терпения,
Увидеть, как ловится...
Ночь.

СТРАХ

Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Юлия Друнина

У страха нет начала и границ.
И перед тьмой – его безмерны силы.
Пред небесами я упал бы ниц,
Когда бы испугался за Россию.

Я возопил бы: Господи, спаси! –
Да так, что содрогнулись бы созвездья, –
Когда бы тьма ползла к моей Руси,
Не знавшая отпора и возмездья.

Опомнясь, я восстал бы в полный рост,
Сжал кулаки – и выдвинулся грудью,
Как вся страна, как весь её народ,
Как русский дух, живущий в русских людях.

Сегодня поминая ту войну,
Переживая день позавчерашний,
Я знаю: если страшно за страну,
Жизнь за неё отдать –
не так уж страшно.

СМУТА (historica mysterium)

Казнить
Нельзя помиловать
Кричали мужики
Шипели по-змеиному
Бабёнок языки

Казнить
Нельзя помиловать
Взрывается толпа
Иуду горделивого
Раздавим как клопа

С обжорства или с голоду
В чужие сани сел
Как гордо вскинуть голову
Ничтожный раб посмел

Палач под балахонами
Спокоен и велик
Блестит секира звонкая
Угрюм суровый лик

Пролил немало кровушки
Илюшка-душегуб
Недолго жить головушке
Когда металл не туп

Над площадью голодною
Густая тень кружит
Взошёл на место лобное
Истерзанный мужик

Простите православные
Не погубите зря
Спасти хотел державу я
От изверга-царя

За нашу правду гольную
Взошёл на эшафот
За душу сердобольную
Прости меня народ

Уж не вините милые
За гордый блеск в очах
И голову повинную
Оставьте на плечах

Казнить нельзя
Помиловать
Воззванья раздались
Но сталь неумолимая
Свистя летела вниз

К ногам
Упрямо-гордая
Скатилась голова
Схлестнулись лица с мордами
И правда вновь права

Царя несправедливого
Низвергнем злую власть
Казнить
Нельзя помиловать
Вся площадь поднялась

Толпа смела опричников
Беснуется народ
Монарха деспотичного
Влекут на эшафот

Всем отпускает поровну
Заплечных дел мастак
Отсёк с короной голову
И сплюнул спазм в кулак

Ни левого ни правого
Ни правды и ни лжи
Нет бедок без лукавого
Ни в просе ни во ржи

У времени бесславного
Пощады не проси

Два тела обезглавлены
А кровь

По всей Руси

В ДЕРЕВНЕ

Месяц за месяцем тянет
Ветер над серой избой.
Счастье когда-то настанет,
Ежели ты – не изгой.

В этом-то вся и загвоздка.
Кто угадает судьбу?
Капли застывшего воска
Всю испятнали избу.

Корчатся тени от света
Тускло чадящей свечи.
Шаркают валенки где-то,
Звякают где-то ключи,

Дымно сопит папироска,
Смрадно сжигая махру...
В этом-то вся и загвоздка –
Вроде, не жил, а... помру.

*     *     *

Застывшие волны ночных облаков
Под месяцем тихо плывут,
Качая на шхунах сутулых веков
Живое обличье минут.

И ели под снегом склонили крыла,
Колышет их ветер-баюн.
И рвётся летучих мгновений стрела
Нанизывать тысячи лун.

И нет в этой жизни –
ни бед, ни границ,
И лунный полуночный свет
Извечен на кончиках чутких ресниц...
А может, и смерти-то –
Нет...

ПОДБИТАЯ ПТИЦА

Я видел подбитую птицу.
Она молотила крылом,
За небо стремясь зацепиться.
Но крепко держал перелом.

Казалось, нет силам предела.
Чуть-чуть бы – и птица взвилась!
Но смертная мука глядела
Со дна стекленеющих глаз,

Безудержно меркли в которых
Зарницы высокой мечты,
Разливы бескрайних просторов,
Открытых глазам с высоты...

И, памятью дали осиля,
Увижу, как, Бога моля,
Все рвёшься ты к небу, Россия,
Подбитая птица моя.

ГЕНИЙ

Пройти по краю круга адова
Судьба избраннику дала.
Но разве Соня Мармеладова
Его от гибели спасла!?

Презрев досужие излишества,
Бросал на кон последний грош.
В нужде – куда весомей пишется! –
Души поблажками не трожь.

Россия, есть в тебе умение,
Заквасив в бочке чёрный хлеб,
Родить единственного гения,
Забыв о тысячах судеб.

Ты знаешь, Господом ведомые
Сквозь неприкаянные дни,
Дорогу к светочу бездонному
И сами выдюжат они.