Ищи и играй. О романе Натальи Шуниной «Троесолнца»

Ищи и играй. О романе Натальи Шуниной «Троесолнца»

(Наталья Шунина. Троесолнца, роман. – М.: ЭКСМО, 2020. – 300 с.).

Равна ли жизнь самой себе? Или она – совсем не то, чем кажется? «Троесолнца» Натальи Шуниной позволяют сложить этот философский пазл и искать наслаждение – не в четких ответах, а в самом поиске. По сути, мы решаем, что же произошло с главным героем. И кто главный: тот, о ком идет речь, или тот, который о нем рассказывает.

Шунина не дает однозначных ответов. Она, кажется, предлагает толстенные линзы, которые намекают на оптическое искажение того, за чем мы наблюдаем. Недаром части романа названы – призмами.

Повествование уводит в постмодернистское зазеркалье, закон которого прост: «смотри с разных ракурсов». Вот молодой пылкий художник Нежин получает заказ своей мечты. Работая над ним, он как бы преобразует всю окружающую действительность и существенно меняется сам. Но заказчику не нужны «тонкие материи», озарения и «тараканы в голове» исполнителя, ему нужно то, что было оговорено. Сдай работу в срок, Нежин! Но художник с этим не справляется.

Во второй части Нежин говорит сам за себя. Мы слышим будничный человеческий голос, который позволяет ощутить, насколько иным он был в интерпретации автора. Нежин рассказывает о своих женщинах и похождениях, об «эксплуатации музы» и предстает куда более здравым и рассудительным, чем рисовал его автор. Нет, не «сумасшедший художник», он – обычный, такой, как мы.

Ну и изнанка – судья, который сломал ногу и, желая развеяться, сочиняет Нежина.

Надо отметить, судья с говорящей фамилией Шевкопляс чертовски привлекателен. Он вышел куда более выпуклым, нарочито-литературным, чем его собственный герой. Есть ли в этой стилизации намек? Разумеется.

Шунина вторгается в отношения творца и его творения, сознания и образа, им порождаемого. Она выводит эти «закулисные» отношения в качестве еще одной и, быть может, главной сюжетной линии.

Во второй части романа, когда художник говорит о себе, нет ни одного намека на то, что Нежин не имел дело со строгим заказчиком, не спасал гастарбайтера, не поражался эксцентричным выходкам старьевщика. Однако для него важнее его внутренняя жизнь, а также – совершенно другие люди. Так становятся наглядными многие уловки писателя, задача которого – завлекать, стремиться к многообразию, мистифицировать.

Все куда более интровертно, все гораздо сильнее уходит в собственный центр. Порой Шунина сбивается и включает во вторую часть интонацию автора, однако, таких оплошностей немного.

Роман Сенчин назвал этот роман «лабиринтом». Конечно, любой постмодернистский текст в той или иной мере имеет тенденцию стать лабиринтом. От мирового древа, как писал Умберто Эко, общество пришло к ризоме. Однако может ли лабиринт обладать настолько ясной трехчастной структурой (обусловленной сменой ракурса)? Иными словами, если это и лабиринт, то в нем не заплутаешь.

Размышляя над структурой «Троесолнц», я вспомнил известную формулу: «Одно становится двумя, а два – тремя, и благодаря третьему одно – четвертое». Есть сведения, что она принадлежит Марии Коптской – первой женщине-алхимику.

На самом деле, это – кросскультурная идея. Она не имеет одного автора и относится к ряду архетипических. Сознательно или интуитивно, Наталья Шунина использовала ее в качестве фундамента для своего романа и, по-моему, достаточно успешно.

Так сознание порождает образ или образ руководит сознанием? Шунина играет с читателем. Несмотря на то, что она серьезно и многократно обозначает эту проблему, завершает она в шутливом тоне: «Например, доводилось ему (Шевкоплясу – прим. автора) сомневаться, казалось бы, в непреложном, в том, для чего и в кодексы, и в справочники лезть не надо... Ой, нет... Даже разглашать за него как-то стыдно, такой ведь почитаемый человек... Хотя что может быть, в сущности, постыдного даже бы и в белиберде. В общем, бывало, судья испытывал некоторые колебания и тихенько бурчал под нос: «Эх, Нежин, так я твой герой или ты мой?». Это, вообразите, как если бы юрист перепутал, где истец, а где ответчик – настоящая драма!».