Инвентарный номер. Эссе по книге Зои Масленниковой «Борис Пастернак. Встречи»

Инвентарный номер

(З.А. Масленникова, «Борис Пастернак. Встречи». – М: ЗАХАРОВ, 2001)

В июне 1958 года художник-скульптор Зоя Масленникова начала работу над скульптурным портретом Бориса Пастернака. Ею были созданы два портрета поэта и барельеф «Свеча горела». Работа скульптора и общение двух творцов продолжались около двух лет, до начала 1960 года, когда Пастернак тяжело заболел. В процессе работы скульптор и его знаменитая модель испытывали взаимную симпатию и особую духовную близость, которая может возникнуть между творческими людьми. Этому посвящена книга З. Масленниковой «Борис Пастернак. Встречи».

В бывшей Мещанской слободе, в так называемом доме Брюсова в 1999 году прочно поселился Музей Серебряного века. Истинный хозяин здания – купец Баев, известный коломенско-московский благотворитель, на рубеже XIX-XX веков говорил: «Дом – мой, Брюсов здесь живёт на квартире»; но название «брюсовский» оказалось очень стойким. Стойкой оказалась и «голова» поэта Бориса Пастернака с инвентарным номером, тот самый масленниковский «злосчастный» вариант, – та голова, что плавилась, разбивалась, пылилась на шкафу, вызывала любопытство, раздражение и недоумение.

Книга «Борис Пастернак. Встречи» – не новинка, страсти по ней (а, говорят, были и страсти!) утихли лет пятнадцать назад. Тем беспристрастнее и свободнее можно прислушаться к слову изложения сегодня. Представляется, что художник-скульптор, изначально ставившая задачу в области своего ремесла – создать портрет поэта Бориса Пастернака – достигнув результата, пошла на превышение интереса: намеренно вторглась в сферу ремесла чужого. А также подспудно выстроила и некую личную плоскость взаимоотношений между мужчиной и женщиной, одухотворенных, обречённых видеть высокое искусство в обыкновенном и обыденном.

Автор «Встреч» – Зоя Масленникова – около двух лет вела подробные записи «переделкинского периода», куда помещала прямую речь, догадки, цитаты, где фиксировала факты. Читателю предложен к прочтению почти дневник, цель которого, по-видимому, закрепить в памяти автора прикосновения к миру высокого таланта и переосмыслить лейтмотив, не воспринятый на слух из речи большого поэта: «Говорил он на редкость трудно для восприятия. (...) Когда он так говорит, я не воспринимаю слов, приходится общее впечатление от его высказываний переводить на свой язык».

В первую очередь, важен срез времени, данный в книге. На протяжении почти двух лет под взглядом скульптора, зримо вылепляющего голову кумира в строках повествования, раскрывается сложный период жизни писателя, в 1958 году получавшего тяжеловесную отдачу от почти криминального опубликования романа: «То, что случилось и продолжает происходить в этом году, превышает по сумме события всей остальной жизни, если их собрать вместе», – как-то сказал Б. Пастернак Зое Масленниковой.

Во-вторых, книга вызывает интерес как взгляд художника на художника и только в третью очередь как суждения некоего хроникера, завоевавшего доверие и вошедшего в ближний круг семьи.

В книге Масленниковой изложены впечатления скульптора от работы с моделью – творческим человеком на порядок выше потенциалом; ощущения женщины, пишущей стихи, от встречи с мужчиной-поэтом, притом женщины, по её собственному признанию, считающей скульптурное искусство ниже поэтического. Неслыханно! Ставить дело, которым профессионально занимаешься и которое, как и поэзия, является видом искусства, ниже искусства поэзии – это вызывающе любопытно.

При прочтении книги на ум приходит признание Елены Леонидовны Пастернак, внучки поэта: «Если снится дорога домой, то это переделкинский лес; дома хочется спать на своем, а не на инвентарном номере, но личные вещи уже превращены в музейные экспонаты».

Знал ли Борис Леонидович, что его «голова», вылепленная сначала в пластилине, затем формованная и отлитая, может стать музейным экспонатом с инвентарным номером? Конечно, знал. Так же, как наговаривала Ахматова свои пластинки ближнему окружению, так же мог и Пастернак заблаговременно задуматься о прочтении своего образа Вечностью. На втором году работы над «головой» и близкого знакомства Зоя Афанасьевна ловит себя на мысли: «А не желание ли это, расставшись, оставить память, которая через меня будет передаваться другим?» и вспоминает слова кумира «...меня стали делать. Но фантазируют Бог знает как».

Предположим, что и автор скульптуры сделала осознанный выбор и догадывалась: Вечность и ее запечатлеет. Получить согласие позировать от поэта, отказавшего до того нескольким маститым и именитым, оказалось делом непростым. Но намерение скульптора уже проложило путь к калитке пастернаковской дачи, куда Масленникова пришла никем не представленная, не имеющая протекций, а для демонстрации уровня ремесла привела с собой мужа – живую модель для одной из предыдущих удачных работ, что подтверждалось прихваченными по случаю фотоснимками.

Главный герой книги – не поэт, не скульптор, а «голова» – бюст Бориса Леонидовича, создаваемый с большим вдохновением, изменяющийся под углом зрения скульптора и под грузом мнений непрошеных зрителей; разваливающийся из-за нарушения режима хранения; надолго загоняемый на шкаф; предлагаемый в дар; в дальнейшем не выкупленный, не подаренный, не принятый, долженствующий стать надгробием и не ставший им, в итоге превратившийся в знак фатума и артефакт:

«Голова ужасно тяжелая, к тому же центр тяжести значительно смещен по отношению к штырю, на котором она держится, я не удержала, и со станка все рухнуло на пол. Дом вздрогнул. На веранду заглянула встревоженная Зинаида Николаевна.

– Я думала, Вы что-нибудь разбили, – сказала она, успокаиваясь при виде поверженной скульптуры.

Она тут же ушла, не поинтересовавшись даже, смогу ли я поднять работу. О, что открылось нашим глазам! Голова развалилась от жары на части. Кусок затылка висел вверху треснувшего штыря, все остальное сползло вниз, чудом держась на расплющенной шее. По-видимому, еще час или два и все было бы на полу».

Можно представить себе отчаяние художника над творением, оказавшимся на полу. Но стиль донесения фактов у Зои Афанасьевны безжалостный, возможно, в силу характерной прямолинейности типичной правдолюбки, и у читателя не особо выходит отплатить жалостью и сочувствием.

«Зинаида Николаевна сказала, что, может быть, можно поместить портрет в котельную под домом, там холодно. Вход был заставлен ящиками с помидорной рассадой (...) Я глотала слезы и напряженно размышляла и вдруг ясно увидела, что надо сделать. Нужно вынуть часть пластилина изнутри, вложить в голову в лежачем положении штырь с прочными крестами и залить все это расплавленным пластилином».

Описывая процесс работы, останавливаясь на подробностях встреч с Пастернаком (всякий раз наивно называемых ею случайными), делая акцент на диалогах о поэзии, автор постепенно увязает в повествовании о буднях переделкинской дачи, где, на её взгляд, художественный процесс, – по крайней мере, работа скульптора, а быть может, и поэта – не имеет главенствующей роли, а подчиняется укоренившемуся домопорядку:

«Хлебосольство по отношению к избранным сочеталось у Зинаиды Николаевны с суровым негостеприимством по отношению к непосвященным. Сначала дальше кухни меня не пускали...» – рассказывает автор книги.

Поначалу кажется, будто Масленникова случайно, по неосторожности выдает читателю личное отношение к своему герою, чей образ ваяет и упрямо совершенствует, но, идя по нарастающей в нумерации страниц, очень похожих на дневниковые, убеждаешься в обратном, – в продуманности намерений. Постфактум догадывается читатель о возникшей симпатии творца к своей модели, о превращении поначалу не ангажированного художника в пристрастного и ревнивого «собственника», о чём со временем догадался и сам прототип:

«Он стоял под яблоней, как лучшая часть того, что было вокруг, – неба, белых облаков, зеленой земли».

«Я отказалась от приглашения обедать и, прощаясь, попросила у него записку с двери».

«– Вы – чудная! Не то чтоб между нами роман, но я Вас люблю. Очень люблю».

Автор – не литератор, а художник-скульптор, но не будем забывать, что на страницах книги она созналась в преобладании мира поэзии над миром скульптуры в её личной системе ценностей.

Пунктирно и деликатно, но намеренно автор подводит читателя к догадке: пиетет почитательницы перерос в более глубокое чувство к мастеру.

Заканчивая работу над эскизами, Масленникова записала: «А я, не прерывая мысленного потока прощальных слов, молча делала рисунок. Мне не хотелось обрывать эту близость...».

Это подтверждают изложенная в книге сцена в суде (развод Масленниковых) и несколько ревностное отношение Зои Афанасьевны к Зинаиде Николаевне, проступающее сквозь все повествование.

Вот слова Зинаиды Михайловны о работе Масленниковой, приведённые в книге: ««Мне портрет кажется мало похожим. Сходство есть, конечно, но портрет похож на карикатуру. Вот тут надо прибавить, вот тут убавить», – тыкала она пальцем в лицо Бориса Леонидовича. Его заметно коробило от ее бесцеремонности, но он ее не перебивал».

Как бы автор ни выпячивала некой женской обиды на жену поэта, как бы ни приземляла её, хваля необыкновенную хозяйственность, страсть к чистоте, увлечение огородом, немецкую привязанность к оrdnung, тем не менее у читателя остается возможность самому определиться в отношении роли супруги Пастернака – сподвижницы или фактора заземления. Скрепляющую, поддерживающую, гармонизирующую роль Зинаиды Николаевны отрицать трудно, да и незачем. А ещё автор «Встреч» упоминает принцип вынужденной защиты со стороны спутниц жизни выдающихся людей.

Масленникова подмечает неожиданные моменты характера своего кумира, например, пренебрежительное отношение к другому человеку и, видимо, хочет, чтобы и читатели узнали о них. Домработница мечтала быть заснятой на фотопленку. «Когда об этом узнал Борис Леонидович, он сказал: «Вот еще!». Или другой случай, его же слова: «Вот идет фотограф. Гоните его поскорей».

И ещё: «Борис Леонидович встает и прячется за шторой. Потом я вижу в окно, как по дорожке к выходу идет женщина с мальчиком.

– Это дочь Бальмонта, – говорит Борис Леонидович. – У него есть дочка, балерина, полусумасшедшая».

Владение азами ремесла скульптора предполагает как минимум, наличие вкуса, а желательно и чувство стиля, особую зоркость, критический подход, внимание к подробностям и деталям. Безусловно, у Зои Афанасьевны, скульптора, доказавшего неслучайность своего нахождения в профессии, присутствовали все перечисленные качества, что давало ей право на заявку высокого уровня – ваять образ кумира – и что помогло ей оставаться достойной собеседницей для него на протяжении почти двух лет. Возможно, временами обрывочные разговоры писателя и скульптора были единственной возможностью говорить о ремесле без примеси бытовых моментов или эмоционально-личностных отношений, какими непременно окрашивались иные контакты в атмосферно сложной ситуации на переделкинской даче в 1958-1960-х годах.

А что же по поводу отношения к поэзии, как к высшей музе – в системе координат автора книги?

Масленникова осталась верна своему убеждению о весомости слова в своей жизни, поэтому мы с вами и читаем «Встречи», и можем ознакомиться со стихами или другими книгами скульптора о выдающихся личностях. Благодаря слову одаренного человека, которое пространней и колоритней схематичного описания процесса создания скульптуры, читатель получает довольно объективную картину последних лет жизни Пастернака, – конечно, в определенно субъективном, но, тем не менее, небезынтересном ракурсе.

И еще. Что конкретно мы узнаем из «Встреч» непосредственно о самом поэте?

Его высказывания вполне исчерпывающи, комментария не требуют, но претендуют на неоднократное размышление над ними, как продуктом писательского гения, скрупулезно зафиксированным точной рукой портретистки. Каждый может найти свою крылему в книге, не утратившей значимости с годами, не обесценившей образы скульптора и Музы – великого русского поэта. Но каждому может быть близко напутствие поэта, актуальное и не покрывшееся патиной: «Надо погружаться в жизнь, жить страстно и полнокровно, окунаться в нее с головой. И верьте в работу, она – главное в жизни. И верьте в себя!»

Если после прочтения книги Зои Масленниковой возникнет необходимость закрыть для себя тему «головы Пастернака», увидеть её воочию, можно посетить брюсовский дом в Москве. Здесь в бывшем Баевском доме Мещанской слободы, в нынешнем Музее Серебряного века взирает на посетителей «голова» с инвентарным номером, тот самый бюст Пастернака, масленниковский «злосчастный» вариант.