Иерусалима много не бывает. О книге «Чертеж Ньютона» А. Иличевского

Иерусалима много не бывает. О книге «Чертеж Ньютона» А. Иличевского

(Иличевский А., Чертёж Ньютона, роман. – М., АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019)

А.В. Иличевский – известный писатель, автор книг «Матисс», «Перс», «Математик», «Солдаты Апшеронского полка», «Ай-Петри», «Орфики», «Город заката», «Воображение мира» и других, лауреат Премии Ю. Казакова – 2005, «Русский Букер» – 2007, «Большая книга» – 2010; в 2021 году стал лауреатом премии «Большая книга» за роман «Чертеж Ньютона».

Ответ на вопрос, о чем эта книга, автор дает читателю уже на второй странице: «В сущности, нижеследующая история есть рассказ о том, как я искал темную материю, а в результате она сама нашла меня». Но это – скорее хитрый авторский ход: после такого ответа возникает еще больше вопросов, и хочется прочитать книгу, чтобы разгадать эту загадку.

Тёмная материя – понятие из теоретической физики и астрономии. Речь идёт о гипотетической форме материи, от которой не исходит электромагнитное излучение. По этой причине за ней невозможно наблюдать прямым способом.

А. Иличевский – физик по образованию, его интересует физика во всех проявлениях, и он часто касается этой науки в своих произведениях. «Чертеж Ньютона» – не исключение: «Я занимаюсь проблемой темной материи и много езжу по миру, принимаю участие в работе научных сообществ... Мое ремесло – понять данные лучше других. В то же время некоторые считают, что темной материи не существует, что все ее признаки, в том числе загадочное поведение галактик, – это следствие того, что закон всемирного тяготения Ньютона на больших расстояниях следует видоизменить».

Доступным для понимания, простым языком автор объясняет читателю сложные научные вещи, например: «Представьте себе лист бумаги, на котором текст написан в три слоя. Его практически невозможно прочесть. А теперь представьте текст с десятью слоями текста. Такая страница выглядит полностью вымаранной, и ни о каком прочтении речи быть не может. Я же, занимаясь физикой высоких энергий, разработал программный комплекс, способный прочесть и двадцать, и тридцать слоев данных».

Если сравнить книгу «Чертеж Ньютона» с произведениями, написанными А. Иличевским ранее, то можно заметить, что он продолжает писать травелог – рассказывает о путешествиях, точнее – странствиях. Героя романа «Чертеж Ньютона» можно сравнить с Дон Кихотом, только пока еще одиноким, без Санчо Пансы. Автор продолжает развивать тему Иерусалима и его истории, уже начатую в романах «Матисс», «Перс», в книгах «Город заката», «Справа налево».

Необычна структура романа – она напоминает ствол дерева с многочисленными ветвями. Основной сюжет (ствол) – о том, как герой по имени Константин, уехав от жены, с которой у них в последнее время не ладилось, ищет пропавшего отца. Идет по его следам, вспоминает их беседы, читает дневники своего родителя и параллельно пытается воссоздать образ храма Соломона, который в свое время во всех подробностях начертил Исаак Ньютон. Константин сильно увлечен этой идеей и ищет ответы на свои вопросы.

В книге есть ответвления от основного сюжета – лирические отступления на разные темы. Эти отступления демонстрируют широкий кругозор писателя. Любознательный читатель в ходе такой своеобразной беседы с автором непременно узнает что-нибудь новое, интересное. А. Иличевский рассказывает много любопытных и полезных вещей – о путешествиях по России, Иудейской пустыне, по Неваде и Юте, по Иерусалиму; о царе Ироде, храме Соломона, о Ньютоне, темной материи, всеобщем воскресении мертвых, теории поэта В. Хлебникова и его творчестве, о Москве, художнике Поленове, музыке, археологии, эмпирике и метафизике, о законах мироздания и многом другом.

Автор «Чертежа Ньютона» преподносит всю эту информацию в виде воспоминаний и размышлений Константина об отце, Викторе Вайсе, а также в виде записей в дневниках пропавшего отца. То есть роман состоит из мини-эссе – разноцветных лоскутков разной величины, ловко сшитых между собой.

Например, вот что пишет Иличевский об археологии: «Смысл археологии очень глубок: это смысл едва ли не самой цивилизации. Все есть слепок, след, все пронизано реликтовым излучением, все кругом отпечаток реликта, начиная с наших генов. Вселенная пытается вглядеться в собственное отражение, пусть и нашими глазами. Цивилизация родилась при первой попытке всмотреться в самое себя. В конце концов, культура – это ремесло отпечатка, копии, следа, комментария».

А вот философское отступление на тему существования Творца: «Творец в той же степени иллюзия, в какой личность человека есть сумма его знаний, мыслей, воспоминаний, суждений, притом что существование творца равносильно его несуществованию. Ибо смысл есть понимание тайны, искусство ее обнажения. Извлечение смысла начинается с поиска возлюбленной – таинства. Но иногда она является сама – полностью обнаженной, и иметь с ней дело возможно, лишь взяв в руки щит Персея».

Или вот, например, как автор описывает плотское наслаждение: «... еще я запомнил жемчужный блеск белков ласковой сингалки, что поднесла к моему лицу шкатулку и открыла – оттуда выпорхнули лимонницы и запутались в волосах, – и тогда она опрокинула меня на спину и потекла шелковой рекой поверх. Потом я лежал, прислушиваясь, как шелестел бамбук, как по антимоскитному балдахину соскальзывали гекконы».

Книгу «Чертеж Ньютона», как и многое в творчестве Иличевского, невозможно отнести к какому-то определенному жанру – автору тесно в определенных рамках, и он выходит из них, даже сам затрудняясь определить жанр своего произведения. Здесь присутствуют черты и философского травелога, и автофикшн, и эссе. Есть и художественный вымысел, и сверхъестественное.

Образ отца в романе явно очень сложный и неоднозначный. Жена Константина говорит, что её муж – хороший, а Виктор Вайс – гений.

Константин с любовью рассказывает о родителе: «Среди сторонников модернизированного закона сэра Исаака Ньютона – мой отец. Нам с ним всегда было интересно вместе, хобби каждого – профессия другого»; «Отца всегда хватало на многое. Это был и выносливый опытный геолог посреди Чукотки, и странный человек, живущий на краю Иудейской пустыни; поэт, увлеченный Москвой и Иерусалимом; специалист, сменивший занятие геологией на иерусалимскую археологию... Отец читал геологические и культурные пласты как книгу, он просто переменил тома. Ему и Ньютона было мало, в отличие от меня».

Хотя иногда Костю посещали и другие мысли: «Но что если эта шапка – шутовской колпак? – думал я про себя, зная, как порывисто отец способен себя вести: то мчаться искать в Замоскворечье масонские церкви или рыбачить на Пестовское водохранилище, всю ночь трепаться у костра, быть рубаха-парнем, то вдруг омрачиться, зыркать исподлобья и обругивать тогда все на свете»; «Нешуточной забавой отца было сооружение ложных могил литературных героев, которые трудно было отличить от настоящих: не то тезка, не то прототип».

Это плотное по своей структуре произведение местами автобиографично, и внимательный читатель замечает в героях черты самого Александра Иличевского.

Сходство Константина с автором состоит в том, что он – тоже физик и тоже путешественник, который побывал во многих странах. Странствия Константина по Америке, России, Израилю – это путешествия самого автора. Также мысли и увлечения героя – это мысли и хобби А. Иличевского. Например, когда автор собирал материал для фильма про путешествие художника Василия Поленова в Израиль, он точно так же исколесил всю страну: «... собрал репродукции почти всех картин цикла и полгода носился по стране, выверяя намеченные Поленовым тропинки, валуны, вифлеемские и иерусалимские переулки, линии горизонта, ступенчатую перспективу ландшафтов».

Сходство автора «Чертежа Ньютона» с отцом героя в том, что у него, как и у самого писателя, есть собака – лабрадор Ватсон (у Иличевского – лабрадор Шерлок), а ещё Виктор Вайс, как и сам Иличевский, – талантливый поэт. У В. Вайса есть сборник стихотворений «Карманные облака», который некогда похвалил сам Бродский (у А. Иличевского есть сборник стихотворений «Кормление облаков» – названия созвучны). В. Вайс читает друзьям у костра свои стихи:

Теперь пустыня в зрачках, ветер в бронхах,
Тысячелетья шлифуют мозга кору.
Волны мелют песок, он спекается в окнах.
Что ты, песок, мне покажешь? Мечту?
Мне она не нужна больше.
Дым развалин? Глаза отслезились давно.
До марли туч стер меня мой Додыр.
Мне теперь легко, тяжело: высоко...

«Ваша, Витя, метафора – лучшая пушка в русской поэзии», – восклицает кто-то из друзей.

Отца героя, как и самого автора «Чертежа Ньютона», интересует все на свете. Как и все гениальные люди, В. Вайс – немного сумасшедший.

Что еще мы узнаем от сына о пропавшем отце? Он ощущал мир как еще недописанную книгу; ненавидел XX век, полагая, что тот еще не закончился; говорил, что писать стихи – это примерно то же, что составлять словарь, а любовь – это уменьшение боли, которое ты даришь другому человеку – и приобретаешь себе. Полотно романа пестрит интересными мыслями, как прекрасными цветами.

В романе «Чертеж Ньютона» прочитываются три аллюзии: первая – «Дон Кихот» Сервантеса (о чём уже было сказано); вторая – «Мертвые души» Гоголя (речь идёт об эпизоде в начале книги, в котором герой рассказывает про свою тещу, приторговывавшую современными «мертвыми душами»); и третья аллюзия – «Солярис» Лема. Как и у Лема, у Иличевского на фоне реального мира неожиданно появляется нечто сверхъестественное, необъяснимое: фантастическая «калощадка» (некое сущность) из рассказов отца, похожая на гигантского кролика; призрак девушки в красном платье; невидимые духи, обитающие в городе и в пустыне: «Повсюду проступили, как силуэты в негативе, подвижные духи пустыни... Они, казалось, не замечали меня, и я был тому рад, хотя любопытство заставляло вытягивать шею, чтобы посмотреть вослед очередному особенно причудливому духу, безрукому, с обезображенной костяным наростом головой, с бесформенным туловом, трехпальцевыми клешнями... Духи понемногу стали замечать меня, некоторые снижались, всматриваясь и пугая сильней, доказывая мысль, что ангелы и существа бесплотные не обязательно антропоморфны».

А вот как описывает автор встречу героя с «калощадкой» – существом, некогда выдуманным поэтом Алексеем Парщиковым, а в романе ставшим придумкой отца: «... гигантский серый кролик. Метров шесть в высоту, в длину – втрое больше, плоские мощные задние лапы толщиной с легковушку, меховой вагон на месте хвоста, прижатые к спине устрашающие уши и налитые кровью глаза... Вместо передних лап у этого монстра располагались роговые колеса, которые я с перепугу принял за колесообразные бивни».

Зачем автору понадобилась встреча героя со сверхъестественным? Для того чтобы показать равноправное сосуществование мира видимого и невидимого, мира людей и мира духов. Автор убежден, что тонкий мир существует, и увидеть невидимое – это своего рода искусство.

Константин странствует по пустыне и пытается в узорах, созданных дождями, ветрами на стенах древних пещер, определить очертания Храма. Он понимает, что сама темная материя хочет донести ему образ Храма Соломона. Герой приближается к разгадке вплотную и с помощью специального оборудования, особым образом направляя свет, создает над Храмовой горой голограмму Храма Соломона, как на чертеже великого Исаака Ньютона. Храм парит над городом, люди воспринимают это как чудо: «... на закате величественный призрак Храма торжественно проступал над городом. Поток обеспокоенных паломников и проповедников многих конфессий, веривших, что восстановление Храма знаменует конец времен, хлынул в город со всех концов света»...

Описание повисшего над городом Храма напоминает легенду о граде Китеже, о том, что этот город-призрак можно увидеть в определенное время – на рассвете, в тумане, в первых лучах солнца.

В одном из интервью А. Иличевский говорит, что не просто фантазирует, а всегда забивает так называемые гвоздики реальности, на которых все крепится. Текст подкрепляется новейшими открытиями ученых, за появлением которых автор внимательно следит. Да, автор «Чертежа Ньютона» пишет для интеллектуалов, не иначе. Но в этом и смысл чтения – каждый раз узнавать из книги что-нибудь новое.

Писатель постоянно экспериментирует с формой, жанром, языком повествования. А самое ценное то, что Иличевский вносит новое в литературу. В данном случае это – парящий над городом образ Храма и то, что писатель и его герой ищут и находят связь между наукой и религией: «Нужной мне осью оказалась смычка, водораздел между научно постижимым и познаваемым только верой. Собственно, Ньютон и был тем, кто провел эту ось через центр своего чертежа Храма».

Наука и религия, на первый взгляд, вещи противоположные, несоединимые. Но автор «Чертежа Ньютона» упорно стремится показать читателю связь науки с метафизикой, и у него неплохо это получается.

Текст А. Иличевского настолько насыщен сложными конструкциями, метафорами и образами, что через него очень тяжело пробираться. Отвлекаясь на множество лирических отступлений на различные темы, сложно разглядеть в романе определенный сюжет. Некоторые сюжетные линии остаются без развития (например, не очень понятно, для чего автор рассказывал о судьбе тещи и ездил ее искать, как это связано с основной задумкой).

Один читатель на сайте LiveLib написал, что в «Чертеже Ньютона» слишком много Иерусалима и его истории – человек, купивший книгу, может заскучать и задаться вопросом: а почему мне, не израильтянину, должно быть интересно читать роман, в котором половина – про Иерусалим. Но поспорю с автором данного отзыва: описания Иерусалима – это как раз то, что получается у А. Иличевского лучше, ярче, живее всего. К тому же надо понимать, что для писателя крайне важно передать атмосферу Иерусалима земного и Иерусалима небесного. Так что Иерусалима много не бывает.

Герой «Чертежа Ньютона» так и не нашел пропавшего отца, но поиски привели его к ответу на важный для него философский вопрос:

«Появление Храма преобразило духов Иерусалима – они притихли, забились по углам, вели себя смирно, почтительно подлетали к Стене Плача и падали ниц. Но была одна странность, проступившая в этом явственном видении: в нем вдруг забрезжило море, слепящая рябь проступила сквозь ряды колонн, – это был блеск бескрайности, сумма слез, огня, звезд... лжи и лжи, правды и правды, сумма вещей и пустоты, оброненных фраз и песен... Время каждый день пополняло видение Храма, и я находился в замешательстве, потому что это заставляло думать, нужен Храм или не нужен миру, еще отчетливей, чем нужен миру или не нужен Бог. У меня не было ответа на вопрос, зачем нужен Храм. Зато я точно знал, зачем он нужен лично мне»...