Евпраксия из рода Рюриков: королева-блудница или виноватая без вины

Евпраксия из рода Рюриков: королева-блудница или виноватая без вины

Евпраксия Всеволодовна (1071–1109) – дочь князя киевского Всеволода Ярославовича, сестра Владимира Мономаха, жена императора Священной Римской империи Генриха IV. Западноевропейские хроники свидетельствуют, что Евпраксия (в католичестве – Адельгейда) была крайне несчастна в браке с императором, принуждавшем ее к аморальному поведению. На церковном соборе в Констанце (апрель 1094) и на синоде в Пьяченце (март 1095) Евпраксия свидетельствовала против Генриха, обвинив его в действиях, противоречащих нормам христианской морали. В результате этого Генрих IV был предан анафеме, а сама Евпраксия получила развод и отпущение грехов. Образ несчастной княжны нашел эпизодическое отражение в творчестве Н. М. Карамзина («История Государства Российского»), наиболее развернуто представлен в романах «Евпраксия» П. А. Загребельного и «Последний путь Владимира Мономаха» А. П. Ладинского.

Не много в русской истории найдется судеб, которые вызывали бы такие противоречивые эмоции, как судьба этой женщины...

Ее греческое имя означало «счастливая», и она принадлежала к избранным: носила высокий титул в соответствии с благородной принадлежностью к славному дому Рюриков. Однако от ее участи в ужасе отшатнулась бы и последняя простолюдинка. Поскольку жизнь этой венценосной особы была запятнала клеймом бесчестия и позора...

Отзвуки той давней истории донеслись и до наших дней. В некоторых известных ныне старинных былинах мелькает образ бесстыдной и ветреной блудницы Апраксы-королевичны...

Речь идет о жившей 950 лет назад княжне русской – Евпраксии Всеволодовне, внучке великого Ярослава Мудрого, сестре Владимира Мономаха.

Так чем же примечательна ее биография?

Начиналось все согласно обычаям того далекого времени. Руководствуясь политическими интересами, киевский князь Всеволод Ярославович отправил в Германию свою двенадцатилетнюю дочь Евпраксию. Там она стала женой Генриха Штадена, маркграфа Саксонского. Очень скоро Евпраксия овдовела. Юная киевлянка должна была или удалиться в монастырь, или вернуться на родину. Однако ее планида была иной. Русскую княжну случайно увидел повелитель тогдашней Германии и император Священной Римской империи Генрих IV. Сраженный незаурядной красотой и редкой образованностью молодой славянки, вдовствующий властелин предложил ей руку и сердце. В восемнадцать лет Евпраксия стала императрицей Адельгейдой.

Обычно на таком сюжетном повороте в сказках ставят точку. Но эта сказка была другой. Грязной и страшной... Ведь очень скоро Евпраксия поняла, что является не уважаемой супругой правителя огромной империи, а ничтожной рабыней наделенного безграничной властью извращенца.

К сожалению, в русских летописях персона Евпраксии Всеволодовны практически не фигурирует. Всего несколько скупых строк о том, что она отправилась на чужбину. И упоминание о ее смерти. Вот и все.

Более или менее восстановить события жизни сестры Владимира Мономаха можно только по западноевропейским хроникам. Вместе с тем даже они не дают представления о самом главном – о характере, внутреннем мире незаурядной женщины, которая, пройдя сквозь горнило немыслимого позора, совершила исключительный для своего времени шаг: публично заклеймила и развенчала этот позор.

Помочь увидеть, разгадать таинственный лик из кромешной мглы веков способна, порой, только художественная литература, которая бывает часто прозорливей исторических свидетельств...

Можно смело утверждать, что образ Евпраксии Всеволодовны наиболее полнокровно и обстоятельно представлен в произведениях Павла Загребельного и Антонина Ладинского.

Правда, прекрасная Рюриковна у каждого из писателей своя. Героини получились очень разные.

Итак, какой же мы видим русскую княжну в произведении Павла Загребельного?

Следует сразу сказать: роман «Евпраксия», написанный в 1974 году, заслуживает самого пристального внимания уже одним тем, что имеет в своей основе солидный пласт разносторонних исторических документов, в том числе источников, современных эпохе Евпраксии, сестры Владимира Мономаха. Отсюда – тщательное воссоздание раннесредневекового колорита: от менталитета до бытовых подробностей.

Внучка Ярослава Мудрого в трактовке знаменитого украинского писателя предстает перед нами этаким статуарным, эпическим монолитом. Ее духовный мир холодно статичен. Это душа законченного индивидуалиста, отчаянного интроверта, находящего утешение только в общении с самим собой. Именно поэтому текст романа изобилует монологами героини о земле родной, о внутренней свободе. Можно сказать, что эта Евпраксия по-своему чувствительна. Однако данная чувствительность сродни лиризму Снежной королевы, изливающей хрустальные слезы безмолвию ледяных чертогов. От этого сравнения не спасают даже бесконечные пассажи о чеберяйчиках, маленьких волшебных существах, являющихся в мечтах героини олицетворением далекой и безгрешной родины.

А еще Евпраксия в версии Загребельного напоминает святую. И чем дальше движешься по тексту, тем больше убеждаешься, что писатель создает житие своей героини. Подобно мученицам, с достоинством переносившим пытки и издевательства, Евпраксия выходит чистой и непорочной из самого пекла разврата. Ни одно из злодеяний Генриха не касается ее напрямую. От насильников, присланных развратным мужем, целомудренная княжна избавляется при помощи заветных византийских кубков. На черной мессе в ритуале свального греха вместо нее «жертвой вечерней» становится верная прислужница. Решительно отвергает бесстыдные предложения отца разделить с мачехой ложе благочестивый принц Кондрат.

В одном из интервью П. Загребельный утверждал, что образ Евпраксии задуман им как образ женщины-борца. И, действительно, императрица Праксед (так тоже иногда звали ее) предстает на страницах романа непримиримым антагонистом окружающему миру и даже эпохе. Эта бесстрашная и решительная дама способна и на побег из заточения, и на яростное публичное разоблачение монструозного супруга.

И все же, во время чтения романа П. Загребельного не покидает чувство, что в образе княжны Евпраксии немало резонерства. Авторской волею в сознании героини постоянно культивируется мысль о противостоянии дорогой сердцу родины, которая истово, подобно всем неофитам, стремится существовать по евангельским заветам, и греховной блудодейской Европы, где Папа Римский открыто сожительствует с любовницей, а император участвует в изнасиловании собственной сестры. Конфликт между Генрихом и Евпраксией на каком-то этапе уже выглядит не просто как противостояние целомудренной жены и нечестивого мужа, но как столкновение двух цивилизаций. При этом зловещий, почти инфернальный оттенок приобретают в воображении Евпраксии даже невинные обычаи европейцев. Например, она с паническим ужасом наблюдает соревнование голых бегунов в одном из итальянских городов.

В конце концов в образе главной героини романа П. Загребельного «Евпраксия» остается какая-то недосказанность, ощущение ускользающей правды.

Осмелимся предположить: что не удалось Павлу Загребельному на 340 страницах его произведения, оказалось по плечу Антонину Ладинскому на 20 страницах. Именно столько места отведено описанию судьбы Евпраксии Всеволодовны в романе «Последний путь Владимира Мономаха». Но и этого оказывается достаточно, чтобы восстановить недостающее звено...

Павел Загребельный говорит о своей героине: «возмутительно живая». Однако это выражение больше подходит к Евпраксии Антонина Ладинского.

Наиболее выпукло и ярко характеризует образ его Евпраксии мотив безжалостно загубленной красоты. У Антонина Ладинского он воплощен в эпизоде варварского уничтожения найденной на месте возведения христианского храма мраморной статуи греческой богини.

В романе «Последний путь Владимира Мономаха» перед нами предстает трогательный и печальный образ искрящейся женственности. Это совсем не воительница, а трагическая жертва. Неслучайно Ладинский игнорирует, казалось бы, ключевой для Евпраксии эпизод – разоблачительное выступление на соборе святых отцов. Для понимания героини он особого значения не имеет.

Ведь его несчастная Евпраксия искренне растеряна перед «величественной бурей» жизни. И в этой слабости она невыразимо чувственна и человечна.

И история ее души далеко не иконописна...

Евпраксия А. Ладинского, несмотря на свою образованность, не витает в высших мирах, «не привыкла размышлять о первопричинах». Невзирая на императорский сан, это – обычная женщина, жаждущая любви. Именно поэтому она не усматривает преступления в беззаконной страсти к собственному пасынку («Евпраксия считала бы, что человеческая жизнь сплошной ад, если бы не было тех сладостных поцелуев»).

Вообще, в истории Праксед-Адельгейды, по версии Ладинского, категория греха лишена однозначности. И, как подобает хорошему писателю, он заявляет об этом не декларативно, а в кружевных нюансах повествования. Например, утверждая, что «потрясенная женская душа Евпраксии» пребывает в ужасе от творимых императором бесчинств, он отмечает и внезапно рождающееся в этой же душе бесконтрольное чувство прельстительного искушения. Участие в ночных бдениях сатанинской секты кажется героине «страшным и соблазнительным». «Я испытывала неизъяснимую сладость», – признается она.

В отличие от Загребельного, который преподносит финал судьбы Епраксии как нравственный триумф, Ладинский создаёт образ рвущего сердце страдания. Перед нами – обреченная на душевные муки, рано постаревшая женщина, потерявшая ребенка, единственную любовь, честь и достоинство («истерзанная и опозоренная на весь мир, от киевского торжища до Рима»). И родная земля оказывается к ней не ласкова. Евпраксия находит единственное пристанище у суровой сестры Янки за стенами киевского монастыря...

Известно, насколько история сестры Владимира Мономаха впечатлила отечественный правящий дом: после Евпраксии русских принцесс замуж на чужбину не отдавали в течение нескольких веков.

И поныне судьба этой Рюриковны не только вызывает обыкновенное человеческое сочувствие, но и порождает вопрос: «Кто она, княжна Евпраксия: несчастная, заглянувшая в ту самую бездну, что неизменно притягивает к себе, или человек, сумевший бросить вызов кромешному аду действительности?».

Конечно, ответ можно найти в двух добротных исторических романах, о которых шла речь выше.

А еще воображение способен пробудить талантливый сериал с исключительным драматическим накалом, будоражащим сюжетом, с дискуссионным психологическим подтекстом. Этакая историческая киноэпопея на вечную тему о выживании человеческого достоинства в крайне тяжелых обстоятельствах.

Но, увы, это всего лишь мечты. Отечественные кинематографисты к родной истории «ленивы и нелюбопытны».