Якобы несуществующий кролик (Светлана Чураева о рассказах Игоря Озерского)

 Якобы несуществующий кролик

(Светлана Чураева о рассказах Игоря Озерского)

Передо мной четыре рассказа: «Песня Стикса», «Толстый король», «Речи несуществующих», «Забыть о наваждении». Автор – Игорь Озерский. Читаю и морщусь – ну что за невнятица: «Я хотел бы знать больше, но я не знал, так же, как я хотел бы увидеть звёзды, но не видел их...»? Пытаюсь понять.

Вот автор выходит и начинает рассказывать всё, о чём передумал долгими ночами и днями. Слова его красивые, важные, о важном – о главном! – о жизни, о вечности, предназначении... Но тем, кто имеют привычку к чтению (а другие не откроют рассказ не самого популярного литератора), всё хорошо известно. Сами чай с головой.

Публика хочет, чтоб её поразили.

Ей показывают цилиндр, красивый, автор машет им, акцентирует: пусто. Трэк, пэкс, фэкс... И... – в цилиндре нет ничего! Досада: для того, чтобы получился рассказ, всё-таки нужно было засунуть кролика в потайное отделение шляпы. Но в прозе Игоря Озерского, похоже, нет потайных отделений.

Впрочем, к середине второго рассказа выступающий вдруг предъявляет – жирного– не кролика – короля. С куриной ногой в руках. «А что ты собственно можешь мне рассказать?» – спрашивает король.

Действительно, просыпается публика: что?

«А вот что, – повышает голос рассказчик. – Эта мерзкая образина – заросшая салом, обрюзгшая, потная – это, публика, ты!» Дословно: «Если жить без ветра, уповая на судьбу или на случай, останетесь на месте: тело покроется корой и мхом, а сердце паутиной, – кричит устами героя Игорь Озерский. – И последнее, что вы сделаете, это станете очередным королём, старым и толстым. Каждую следующую секунду, что вы чего-то ждете, трон, что ожидает вас, становится все более реальным».

Не поспоришь. Но публика редко воспринимает проповедь «в лоб». Нужен фокус – лучше всего сюжет. Или хотя бы интрига, самая немудрёная. Хоть что-нибудь. Даже если мы сделаем допущение, что перед нами не рассказ, а эссе. Без фокуса публика попросту не дождётся явления толстого короля – уйдёт. Её нужно цеплять. И, собственно, в тексте «Толстый король» у Игоря Озерского всё для фокуса есть. Вполне себе зримо и полно описанный толстый король, которого надо было, на мой взгляд, демонстрировать сразу, а не после полутора страниц жонглирования словами в стиле «наш век не вечен». «Посмотрите, – сказать с трибуны эссе, – какая противная тварь. Вгляделись? Внимательно?» «Да-а, – ответит удивлённая публика, – мерзость. А что король будет делать?». «Это вас надо спросить! – продолжил бы фокусник, – Поскольку я показал вам... зеркало! – Публика озадаченно ахает. Автор же забивает гвоздь: – И зеркало не кривое!» Занавес. «Но я же не такой, – продолжил бы волноваться каждый из зрителей. – Не толстобрюхий, зажравшийся и бессмысленный. Почему он сказал: «Зеркало»? «Такой, – раздаётся страшный шёпот откуда-то, – именно такой – омерзительный. Снаружи пока ничего, смотреть ещё можно, но если не поднять немедленно зад, то капец тебе, брат».

К третьему рассказу (или эссе?) автор разгоняется. Он уже если не понимает, то чувствует: публику пора удивить. И достаёт из цилиндра... Оп-па – скорпион! Публика аплодирует, ей интересно. А фокусник повернулся к кирпичной стене и давай рассматривать на ней картины Ван Гога и молчит или бормочет что-то себе под нос. Можно разобрать: «Да молчи же громче!» «Кому это он?» – заинтригована публика. Ух, ты, да там же Смерть! Притаилась за кулисами, в двух шагах. Ассистирует. Здорово.

«Пожалуй, стоит это прекращать... молчание губительно», – говорит сам себе фокусник и вспоминает о скорпионе: «Я слышал, что скорпион, окружённый пламенем, жалит себя в спину, жаль, все так не умеют...» И сразу о нём забывает, продолжая бормотать, перебивает себя: «Это заблуждение... Всё не имеет значения...» публика ждёт: всё-таки скорпион же – не кролик. И Смерть рядом дышит, колышет занавес. И писатель говорит-то красиво, и герой ссылается на посмертное знакомство с Икаром. И демонстрирует на ногах своих пепел.

Лю-бо-пыт-но... Что дальше?

А дальше всё по правилам – начинает говорить скорпион. «Слова скорпиона пропитаны ядом, и яд этот опаснее яда мамбы», – отвлёкшись от чревовещания, комментирует автор. Правда, не понятно, чей яд изначально опаснее – скорпиона или мамбы. И тот и другой, вероятно, смертелен. Всё равно, что сказать: «И был тот лимон кислее зелёного щавеля» Ну и что? Вот был бы он, к примеру, кислее тоски отшитого счетовода... Ну ладно. Озерский спохватывается: «Яд этот смертоноснее острых мечей, молниеносных пуль, пушечных ядер, ракетных установок и даже межконтинентальных баллистических ракет с ядерным зарядом». Немного смущает наличие в одном предложении пушечных ядер и атомных, но, придираться не будем, это техника безопасности высшего уровня посвящения.

О ней рассуждать некогда, поскольку автор и всякий, кто внемлет ему, сорвался в космос хрупким, рдеющим – похожим на сердце – кленовым листом, покрылся там, в жуткой невесомости, льдом и со страшной скоростью устремился к земле. И падать начал не прямо, а вбок, закачавшись от ветра пролетающих мимо смертоносных ракет.

Получается, «Речи несуществующих» – текст весьма неплохой. Не рассказ. Скорее, стихотворение. Все слова в нём на месте.

И заключительный текст подборки Озерского «Забыть о наваждении» – тоже абсолютно поэзия, песня. Скачешь со строки на строку, пытаясь понять: минуточку! – что там? Хаос – взрыв вулкана, взрыв атомной, взрыв глотка вискаря под нёбом... Нить? Её нечем обрезать? Но она же «и так болтается, как порванная струна на гитаре». А, и гитары нет. И гитарист скончался. «Вместе с бас-гитаристом и барабанщиком». Остался один вокалист и вот он, поёт. Слушаем: «Странно, но некоторые и вправду не знают, как пишется слово «свобода» – спето неплохо. Но дальше сразу: «её дом рядом с моим» – и речь не о свободе уже, а, видимо, о девушке, поработившей мысли героя. Или о плывущей к девушкиному дому гондоле? Кто – «она»? Не важно. Отлично же, отлично: «Пора пить чай. Это великолепная причина, чтобы не идти на чьи-то поминки».

Разлетаются в белом соусе лягушачьи лапки, демоны доедают ланч, сыплются из колоды лишние джокеры – «всё из-за того, что кто-то из нас идиот или был им когда-то». Герой, прикурив от реактора, уходит в закат. Красота! Чистый рок-н-ролл. Довольная публика, натанцевавшись, стирает пот. Хрен с ним, с кроликом. Жизнь ведь не ресторан.

Получается, Игорь Озерский всё-таки меня обманул – сказал: «Глядите, рассказы». А рассказов-то нет. Вместо них – ничего себе! – музыка. И стихи. Фокус удался. И ведь белые уши на миллиметр торчали из шляпы: «Песня Стикса» называется первый текст. Песня! Возвращаешься к началу подборки и читаешь её по-другому:

И так далее. Из пустого рассказа вылезает поэзия. Местами назидательная, местами многословная, но, несомненно, образная. Озерский ничего в рукаве не прячет, шпарит прямым текстом: «Я вижу образы. Они сменяют друг друга и как слайды бегут один за другим, растворяясь в неизвестности; они исчезают также легко, как и возникают...»

И кажущаяся пустота вдруг становится содержанием действа.

«Слышу, слышу слова... да только ничего не происходит. Всё остаётся неизменным – ибо слово только набор звуков, способный привести в движение только кленовый лист...» – шепчет лирический герой, повтор, возможно нечаянный, «только» воспринимается уже не как тавтология – как приём.

«Смотрите – в цилиндре пусто! – объявляет нам фокусник. – Ап! И... – опять ничего! Ни-че-го! А кто это скребётся за тульей?..» Белое такое, с мягкими лапками и коготками? Смерть.

Если не разбираться, какой заявлен автором жанр (в самом деле – не важно), если не развинчивать четыре предложенных текста в поисках спрятанных там рассказов, то получается не фокус даже – без малого чудо. Четыре песенных крика о суициде. О суициде без верёвки, ножа или пули – о самоубийственном поведении личности и человечества в целом. О бессовестно легкомысленном обращении с жизнью.

Единственное «но»: чудо требует подготовки бОльшей, чем фокус. Для чуда текст должен быть безупречно вычищен от суеты. Так что автору осталось чуть-чуть тренировки. Главное у него, безусловно, есть – владение магией слова и умение слышать неразличимый обычным ухом «скок-поскок» забавной, якобы несуществующей смерти.

Светлана Чураева: личная страница.

Игорь Озерский. Родился 9 июля 1989 года в Москве. Окончил Московскую государственную юридическую академию им. О.Е. Кутафина. В настоящий момент является адвокатом и Старшим партнёром адвокатского бюро. Свою творческую деятельность Игорь начал более 15 лет назад. Первыми произведениями, изданными ограниченными тиражами были книги: «Философия смерти» (2010) и «Трилогия садизма. Одиночество. Деструктивность. Любовь» (2014). Последние 5 лет автор работает над новым романом в жанре мистический триллер.

Игорь Озерский

РЕЧИ НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ

Некто однажды сказал... Но я сразу же это забыл. Посмотрел и не увидел. Оглянулся. Оказалось поздно. Тогда пришлось побежать. Но слишком тяжелые клешни и этот хвост... Он как якорь. Якорь, который тянет меня ко дну. Но я все ещё стараюсь дышать, и слушать, и даже говорить; только никто не слышит. Или это кажется?

Истерзанное временем лицо становится похожим на маску: такую знакомую, общую, одинаковую и угнетающую, из пустых глазниц которой взгляд потускневших и ничем не примечательных глаз устремляется в кирпичную стену с изображением картин Ван Гога. И где-то среди камней у подножья горв Звездной ночи, на фоне облаков, скрученных наподобие морских волн, спряталась смерть. Она поглядывает на нас со стороны и так любит подкрадываться незаметно. Вот такая она забавная.

Теперь, эта госпожа добралась и до моих ушей...

— О чем же ты хочешь молчать мне, смерть? Да молчи же громче! Я практически тебя не слышу...

Тяжелее всего слушать тишину. В эти моменты из глубины сознания, из самых недр души вылезают демоны: страхи, переживания... И воспоминания.

Пожалуй, стоит это прекращать... Молчание губительно. Я слышал, что скорпион, окружённый пламенем, жалит себя в спину. Жаль, все так не умеют. Возможно, это могло бы уберечь нас от тишины. А может быть и нет. Только это всё не имеет значения.

Порой возникает ощущение, что случайности не случайны. Нам видится закономерность; чей-то промысел, судьба... Это заблуждение. Череда событий порождает другие события. Лист, сорвавшийся с дерева, падает на землю в определённым месте, если не подует ветер. Предназначение листа? Нет. Дуновение ветра. Траектория полёта. Физика и геометрия.

Это был кленовый лист.

Слишком тихо.

Самоубеждение, заблуждение, обман. Лист летит вверх. Выше и выше. Он проходит атмосферу, покрывается коркой льда и, налитый тяжестью, устремляется вниз, к земле.

Вы это видели? Я видел. И в подтверждение этому пепел на моих ногах. Да и Икар не даст соврать, он точно также летел к земле.

Тишину нарушает шёпот.

Слова скорпиона тихие, но слова скорпиона страшные. Страшные слова и не должны быть громкими. Слова скорпиона пропитаны ядом, и яд этот опаснее яда мамбы. Яд этот смертоноснее острых мечей, молниеносных пуль, пушечных ядер, ракетных установок и даже межконтинентальных баллистических ракет с ядерным зарядом.

В этом мире, истерзанном пороком, в этом новом мире, окутанном ложью и интригами, в этом компьютеризированном мире, представленном в Facebook и Instagram, в этом мире, где ярость Калибана[1], наблюдающего в зеркале свое отражение, никто не понимает...

Слышу, слышу слова... Да только ничего не происходит. Всё остаётся неизменным — ибо слово лишь набор звуков, способный привести в движение только кленовый лист...

Или?..

Скорпион однажды сказал... Но мир сразу же это забыл. Посмотрели и не увидели. Оглянулись, но оказалось поздно. Слова гегемона тихие, но слова гегемона страшные. Тогда пришлось побежать.

Кленовый лист закачался от дуновения пролетающих мимо пуль. Объятые огнём, они мчатся в сторону земли. Кулисы подползают к сцене, словно слепые змеи; им-то до этого точно нет никакого дела. Ползут себе и ползут.

Якорь тянет нас всех ко дну. Но мы все ещё стараемся дышать, и слушать, и даже говорить...

Гегемон переходит на шёпот.

Ракеты опускаются с неба.

Занавес.

ЗАБЫТЬ О НАВАЖДЕНИИ