.png)
«Я целиком посвятил своё творчество решению проблемы, в чем существо человеческое»
110 лет со дня рождения английского писателя Уильяма Джеральда Голдинга
Уильям Джеральд Голдинг родился 19 сентября 1911 в деревне Сент-Колем Майнор (графство Корнуолл), в семье школьного учителя.
Учился в Брейзноз-колледже Оксфордского университета, два года по настоянию родителей изучал естественные науки, затем по своему выбору занялся английским языком и литературой.
Окончив университет в 1935 году, работал в Лондонском приюте для бездомных, а также писал и играл в театре.
В 1934 году вышел дебютный сборник стихотворений Голдинга, позднее писатель признавал его неудачным.
В 1939 начал преподавать английский язык и философию в школе Бишоп-Уордсвортс-скул в Солсбери. Во время Второй мировой войны Голдинг служил в британском флоте.
Позднее писатель признал, что годы военной службы «лишили его иллюзий насчёт природы человека».
После войны Голдинг вернулся к в школу и преподавал вплоть до 1961 года.
Писал рецензии для газет и журналов.
В 1954 году был напечатан первый из его романов, четвертый из написанных им, – «Повелитель мух» (Lord of the Flies).
Задуманный как пародия на героические «робинзонады», «Повелитель мух» – рассказ о группе английских подростков, в результате авиакатастрофы оказавшихся на необитаемом острове в Тихом океане. Поначалу ребята пытаются устроить свою жизнь по образцу взрослых, устанавливают власть и порядок, выбирают правительство. Но постепенно в результате борьбы за власть цивилизованный уклад рушится, голод и стадное чувство берут верх: герои превращаются в откровенных дикарей, а затем – и в жестоких убийц. Перед нами – аллегорическое предупреждение об ужасах фашизма и тоталитаризма, а также напоминание о том, что страшные инстинкты дремлют в каждом: «человек по своей природе зверь (...) и единственный враг человека таится в нём самом».
У. Голдинг так написал о своём романе: «Повелитель мух» – просто книга, которую я счёл разумным написать после войны, когда каждый благодарил Бога за то, что он – не нацист. А я достаточно видел и достаточно передумал, чтобы понять: каждый из нас мог бы стать нацистом... и вот я взял английских мальчиков и сказал: «Смотрите, это могли быть вы»».
20 издательств отказались печатать роман. Он увидел свет и в итоге сделал своего автора одним из крупнейших английских писателей благодаря редактору и юристу Чарльзу Монтейну, который нашёл рукопись романа буквально в мусорной корзине, и, прочтя и оценив роман, помог дать ему литературную жизнь.
Роман «Повелитель мух» критики относят к модернистским произведениям – автор смотрит на историю с пессимизмом, а также экспериментирует в части стиля повествования – вводит «поток сознания».
В 1963 году роман был экранизирован (режиссёр – Питер Брук).
Следующий роман Голдинга – «Наследники» (The Inheritors, 1955). В нём о мире пытается рассказать не владеющий языками неандерталец. Некие первобытные люди живут своим порядком, в ладу, общаются друг с другом без слов. В их системе понятий такого, как убийство, просто нет. И вот они становятся жертвами Новых людей, вестников цивилизации. Теория прогресса подвергается у Голдинга серьёзному сомнению.
«Свободное падение» – роман Голдинга 1959 года. В нём детально описываются пытки над главным героем в гитлеровском лагере для пленных военных. Звучит шокирующе замечание Голдинга о том, что он «понимает нацистов, потому что и сам таков по своей природе»...
Роман «Шпиль» (The Spire, 1964) – самая метафорическая и поэтичная книга У. Голдинга, считается кульминацией его творчества. Речь в нём идёт о достижении великой цели средствами, которые даже величие цели оправдать не может. Природа человеческая двойственна, путь к истине труден и тернист. Средневековому священнику явлено чудо: видение шпиля над собором. Возводить столь высокое сооружение на болотистой почве опасно. Но ничто не остановит Джослина. Шпиль будет воздвигнут...
«Воришка (Хапуга) Мартин» (Pincher Martin, 1956) – история моряка, спасшегося после крушения корабля. Он пытается наладить свой быт на скале, куда его выбросило море. Герой отчаянно надеется на спасение. Однако ближе к концу выясняется, что Мартин вовсе и не спасся. Он умер почти мгновенно. И все мысли и воспоминания о прошлом, которые возникали в его голове, выходит, принадлежат уже не живому человеку, всё это уже происходит не здесь, а «перед взором небес», в некоем «чистилище», месте для души, проведшей земную жизнь отнюдь не по Божеским законам, и теперь нуждающейся в искуплении...
В 1967 году вышла трилогия «Пирамида» – не характерные для Голдинга сатирические повести – картины нравов провинциальных англичан.
Зрелое творчество Голдинга – трагический философский роман «Зримая тьма» (Darkness Visible) 1979 года, «Ритуалы плавания» (1980), «Бумажные люди» (1984), «Тесное соседство» (Close Quarters, 1987) и «Пожар внизу» (Fire Down Below, 1989).
«Передвижная мишень» (A Moving Target, 1982) – сборник эссе, лекций и рецензий У. Голдинга.
Также писал стихи, радиопьесы.
В 1983 Голдинг был удостоен Нобелевской премии по литературе с формулировкой: «За романы, которые с ясностью реалистического искусства, сочетающегося с многообразием и универсальностью мифа, помогают постичь условия человеческого существования в современном мире».
В 1988 возведен в рыцарское достоинство.
Умер Уильям Голдинг 19 июня 1993 года.
Персонажи философских романов-притч Голдинга оказываются в нарочито сложных ситуациях и исключительных обстоятельствах, где не удастся избежать трудных решений и неоднозначных поступков, они находятся в пограничном состоянии.
Элементы мифа, религиозной символики и психоанализа сочетаются в книгах Голдинга с реалистическими описаниями характеров персонажей и жизненного уклада.
Автор подчёркивал назидательный характер своих произведений.
«Человек страдает от чудовищного неведения своей собственной природы, – считал Голдинг. – Истинность этого положения для меня несомненна. Я целиком посвятил своё творчество решению проблемы, в чём существо человеческое». Человек вынужденно должен признать «печальный факт собственной жестокости и вожделения».
И ещё одно высказывание писателя – фрагмент из Нобелевской речи 1983 года: «Размышляя о мире, которым правит наука, я становлюсь пессимистом... Тем не менее, я оптимист, когда вспоминаю о духовном мире, от которого наука пытается меня отвлечь...
Нам надо больше любви, больше человечности, больше заботы».
Уильям Голдинг, «Шпиль», роман, фрагмент (начало):
«Посвящается Джуди
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Он смеялся, вздернув подбородок и покачивая головой. Бог Отец озарял его сиянием славы, и солнечные лучи устремлялись сквозь витраж вслед его движениям, животворя осиянные лики Авраама, Исаака и снова Бога-Отца. От смеха у него выступили слезы, и перед глазами множились радужные круги, спицы, арки.
Вздернув подбородок и сощурясь, он крепко, в обеих руках, держал перед собой макет шпиля – о радость...
– Полжизни ждал я этого дня!
Перед ним, по другую сторону столика с макетом собора, стоял канцеллярий, его бледное старческое лицо было в тени.
– Не знаю, что вам сказать, милорд настоятель, право, не знаю.
Он не сводил глаз со шпиля, который Джослин так крепко держал в обеих руках. Голос его, тонкий, словно писк летучей мыши, терялся в просторной, высокой зале капитула.
– Ведь если представить себе, что эта деревянная поделка... сколько в ней длины?
– Восемнадцать дюймов, милорд канцеллярий.
– Восемнадцать дюймов. Да. Именно. А в действительности, сколько мне известно, это будет сооружение из дерева, камня и металла...
– В четыреста футов высотой.
Канцеллярий, прижимая руки к груди, вышел на солнце и огляделся вокруг, словно искал чего-то. Потом он взглянул на потолок. Джослин смотрел на него, повернув голову, исполненный любви.
– Я знаю. Фундамент. Но будем уповать на бога.
Канцеллярий наконец нашел то, чего искал, – он вспомнил:
– Ах, да...
И старчески хлопотливо зашаркал по каменному полу к двери. Он вышел, а в воздухе осталась весть:
– Ну конечно. Утреня.
Не двигаясь с места, Джослин послал ему вслед стрелу своей любви. «Здесь мой дом, мой кров, моя семья. Вот сейчас он выйдет из ризницы последним и повернет налево, как всегда; а потом спохватится и повернет направо, к капелле Пресвятой девы!» Джослин снова засмеялся и вздернул подбородок в блаженном ликовании. «Я знаю их всех, знаю, что они делают сейчас, и что уже сделали, и что будут делать. За все эти годы, пока я шел своим путем, собор стал моей плотью».
Он оборвал смех и вытер глаза. Потом снова взял белый шпиль и незыблемо утвердил его в квадратном отверстии, прорезанном в старом макете собора.
– Вот так.
Макет был подобен человеку, лежащему на спине. Неф – его сомкнутые ноги, трансепты по обе стороны – раскинутые руки, хор – туловище, а капелла Пресвятой девы, где отныне будут совершаться богослужения, – голова. И вот теперь вознесся, устремился, воздвигся, извергся из самого сердца храма его венец и величие – новый шпиль. «Они не знают, – подумал он, – не могут знать, пока я не поведаю им о своем видении!» Он снова засмеялся от радости и вышел из залы капитула на широкий, залитый солнцем двор, очерченный аркадами. «Но я должен помнить, что шпиль – это не все! Я должен, сколько достанет сил, продолжать каждодневные свои труды».
Он обошел аркады, раздвигая занавеси, и остановился у боковой двери. Медленно, бесшумно откинул щеколду. Входя, он склонил голову и сказал, как всегда, в сердце своем: «Поднимите, врата, верхи ваши!» Но, войдя, он сразу понял, что его предосторожность была излишней, потому что в соборе уже стоял нестройный шум. Утреню служили в отдалении, звуки были такие крошечные, ничтожные, что казалось, их можно собрать в горсть, и тем не менее они доносились сюда через весь собор, из капеллы Пресвятой девы, сквозь дощатую стенку, обитую холстом. Другие звуки, более близкие, хотя они, отдаваясь эхом, и слились в сплошной гул, говорили о том, что здесь люди долбят землю и камень. Эти люди переговаривались, распоряжались, покрикивали, волокли по каменному полу бревна, катили и роняли тяжести, небрежно швыряли их, дотащив до места, и все это породило бы крикливую разноголосицу, как на ярмарке, если бы эхо не подхватывало звуки снова и снова, заставляя их кружить по собору, настигать самих себя и тонкоголосое пение хора и звучать бесконечно, на одной ноте. Все это было так непривычно, что он поспешно прошел в главный неф и преклонил колени пред невидимым отсюда престолом; потом поднялся с колен и стал смотреть.
Мгновение он моргал. Такого яркого солнца ему еще не доводилось здесь видеть. Всего осязаемей в нефе была не дощатая, обитая холстом стенка, которая делила собор надвое, не два ряда арок, не часовни и не расписные надгробия меж ними. Осязаемей всего был свет. Он врывался в южные окна, высекая из стекол каскады цветных искр, и устремлял свои лучи правильным строем справа налево, к основанию опор по другую сторону нефа. И повсюду пыль придавала ветвям и стволам света подлинную объемность. Он снова моргнул и увидел, как совсем рядом пылинки то кружатся одна вокруг другой, то разом взмывают вверх, как мотыльки под дыханием ветра. Он видел, как в отдалении они плавали облаками, завивались спиралью или на миг повисали недвижно, и тогда самые дальние ветки и стволы становились цветом, только цветом – медовой желтизною, исполосовавшей тело собора. Там, где окна южного трансепта освещали средокрестие с высоты ста пятидесяти футов, мед сгущался в колонну, и она высилась, прямая, как Авелев столп, над людьми, которые ломали и выворачивали каменные плиты пола.
Он покачал головой в печальном изумлении перед осязаемым солнечным светом. «Если б не этот Авелев столп, – подумал он, – я принял бы косую стену света за настоящую и решил бы, что мой каменный корабль сел на мель и накренился». И его губы дрогнули в улыбке: подумать только, человеческий ум повсюду открывает законы и вместе с тем обманывается легко, как младенец. «Теперь, когда на боковых алтарях не горят свечи, если стоять лицом к дощатой перегородке в дальнем конце нефа, может показаться, что это языческий храм, а вон те двое с ломами, что работают посредине, в солнечной пыли (когда они выворачивают каменную плиту и бросают ее, раздается грохот, как в каменоломне, и будит эхо), – жрецы, свершающие какой-то неведомый обряд... Господи, прости.
Вот уже полтораста лет мы непрестанно ткем в этих стенах великолепный узор хвалы Господу. Всё останется, как было, только узор будет ещё богаче, великолепнее, обретёт, наконец, совершенство. А сейчас я встану на молитву...».
Автор статьи: Великанова Юлия.
