.png)
Лидия Алексеевна родилась 31 января 1875 года в Санкт-Петербурге, в семье военного инженера, гвардейского офицера Алексея Воронова. Мать умерла в родах, девочку растили сестры матери и няня.
Когда отец женился во второй раз, Лидия не могла с этим смириться: несколько раз сбегала из дома, а в возрасте 10 лет её определили в Павловский женский институт. Здесь воспитывались наследницы обедневших дворянских семей, а также сироты и дочери низших военных чинов. Учёба длилась семь лет.
Воспитанницы жили очень скромно, много трудились, им велено было экономить на всём. Казённая одежда, строгий распорядок дня, спальня на сорок человек. Многие воспитанницы жили в интернате безвыездно.
Лидия вела дневник, сочиняла стихи.
По окончании института сразу вышла замуж за офицера Бориса Чурилова, родился сын. Брак вскоре распался.
В 1897 году Лидия поступила на драматические курсы Императорского актёрского училища, и через три года стала актрисой труппы Александринского театра, взяла псевдоним Чарская. В театре она проработала почти 25 лет, но все ее роли были второстепенными.
Денег не хватало, и Лидия решила устроиться подрабатывать переписчицей в издательство. Когда её попросили принести образцы почерка, она показала свой дневник институтской поры и очень удивилась, когда издатель предложил опубликовать его.
Журнал «Задушевное слово» (для детей старшего возраста) в 1902 впервые опубликовал повесть Лидии Чарской «Записки институтки», она имела огромный успех, особенно у юных читательниц.
Лидия написала ещё несколько повестей о жизни в Павловском институте, стала главной писательницей журнала.
Её герои в основном были сиротами и жили в закрытых учебных заведениях, или оказывались в чужих семьях. Также Лидия Чарская писала стихи и волшебные сказки для детей.
Язык повестей простой, как и рассказываемые в них истории. Л. Чарская отмечала, что пишет в первую очередь для того, «чтобы вызывать добрые чувства в юных читателях, поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и правде, сострадание к бедным, священное пламя любви к родине».
Уже в 1906 году Лидия с сыном Георгием переехали в шикарную квартиру в доходном доме Юсуповых на набережной Фонтанки.
В 1911 году в Павловском институте провели опрос – выявляли самого читаемого прозаика или поэта России. После Н. Гоголя и А. Пушкина на третьем месте оказалась Чарская. За ней следовали с большим отрывом М. Твен и И. Тургенев.
Юные читатели необычайно высоко ценили произведения Чарской. А также гимназисткам платили стипендию имени писательницы, государственные чиновники решали включить отдельные повести Чарской в библиотеки для учащихся.
Но осенью 1912 года газета «Речь» опубликовала разгромную статью Корнея Чуковского о Чарской, в ней произведения писательницы названы образцом пошлости и мещанства. Больше всего осуждались сентиментальность и экзальтированные поступки героев.
В результате фамилия писательницы стала синонимом дурновкусия, посредственности, второсортности. Но дети продолжали читать и любить Чарскую.
После революции ситуация ухудшилась: новая власть объявила творчество Чарской «буржуазным пережитком прошлого», бульварной беллетристикой. Довольно скоро книги Чарской были запрещены и изъяты из библиотек. Чарская написала 80 повестей, 20 сказок, более 200 стихотворений.
Одевалась и говорила «на старый манер», к новой жизни так и не смогла приспособиться. Из роскошного Юсуповского дома она перебралась в скромную квартиру дома семь по улице Разъезжей, где прожила до конца своих дней. Квартира была практически без обстановки и вещей.
Сын Георгий пропал без вести в Гражданскую войну. Есть сведения, что он оказался на Дальнем Востоке и прожил жизнь там, больше не увидевшись с матерью.
В 1924 году Чарской пришлось уйти из театра. Ей удалось получить писательскую пенсию – благодаря помощи К. Чуковского (писатель нашёл возможность загладить вину).
Жилось трудно. Туберкулёзный процесс, который диагностировали ещё в детстве, прогрессировал. Помогали в основном повзрослевшие читатели, а Чарская в награду делилась с ними рукописями новых повестей. Многие годы ей помогали чувство юмора и вера в хорошее.
Чарская скончалась 18 марта 1937 года, похоронена на Смоленском кладбище.
В 90-е годы XX века Лидию Чарскую снова начали активно издавать. Круг читателей сильно расширился: теперь её книги заинтересовали и взрослых читательниц, которые ещё помнили своих бабушек, блестяще образованных, свободно говоривших по-французски, изысканно одевавшихся.
А при жизни писательницы полемика не утихала. В 1932 году литературовед Виктор Шкловский написал статью «О пище богов и о книгах Чарской». Её книги он назвал «пищей для карликов». Но много лет спустя, в 1966, подверг сомнению собственные слова: «Лидия Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений».
В то же время Борис Пастернак, работая над романом «Доктор Живаго», записал, что хотел бы быть «почти как Чарская».
А намного раньше, году в 1909, Марина Цветаева посвятила одно стихотворение в первой книге «Вечерний альбом» героине Чарской («Княжна Нина Джаваха», героиня одноимённой повести). Известно, что повести Чарской входили в круг чтения юной Цветаевой.
Уже после ухода писательницы из жизни Самуил Маршак сказал: ««Убить» Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она до сих пор продолжает... жить в детской среде, хотя и на подпольном положении».
Фёдор Сологуб в 1926 году посвятил творчеству Л. Чарской большую статью. В то время она не могла быть опубликована, поскольку в ней в частности говорилось: «На всём протяжении русской детской литературы (а может, и всемирной) не было писателя столь популярного среди подростков, как Чарская». Назвал творчество Л. Чарской «одним из лучших явлений русской литературы». Статью Сологуба можно найти в Интернете, она очень полемична, однако отвечает на многие вопросы о природе творчества писательницы и одновременно о природе критики и запретов на него.
В более поздние годы Евгения Гинзбург также защищала творчество Чарской от критиков: «И что это за гонения? Страшнее Чарской зверя нет!.. Сентиментально, видите ли. Так ведь сначала надо к сердцу детскому обращаться, а потом уж к уму. Когда-то ещё ум разобраться сможет, а сердце уже сострадать научено»...
Юлия Друнина писала: «Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое – светлое, благородное, чистое, что… воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести».
Также Лидия Чарская интересна своими оригинальными взглядами на воспитание. Была убеждена, что взрослые не должны ни воспитывать, ни исправлять детей. «Этика души ребёнка – это целая наука, целая поэма и целое откровение. К ней надо подступать нежно, чуть слышно…» – писала Лидия Чарская в одном из очерков. Далеко не всегда не правы дети. Нет такого закона. Порой бывают неправы взрослые. И именно дети могут указать им на это, своим примером. А лучшее воспитание подрастающее поколение получает в рамках товарищества, в сообществе ровесников.
Л. Чарская была мастером короткого рассказа, особенно ей удавались святочные и пасхальные рассказы.
Лидия Чарская, Елка через сто лет, рождественский рассказ
I
Папа и мама плотно прикрыли двери столовой, предупредив Марсика, что в гостиной угар, и запретив мальчику входить туда. Но восьмилетний Марсик отлично знает, что никакого угара там нет. Вообще маленький Марсик знает, что с того самого года, как он начинает помнить себя, всегда каждое 24-ое декабря, то есть в самый вечер рождественского сочельника, в гостиной постоянно неблагополучно: то там случается угар, как и в нынешнем году, то открыта форточка, то папа ложится после обеда отдыхать не у себя в кабинете, как это во все остальные дни года, а непременно там; то к маме приходит портниха, и она примеряет там же очень обстоятельно и долго новое платье перед большим трюмо. В первые годы Марсик очень легко поддавался на эту удочку: он верил и угару, и форточке, и папину отдыху, и портнихе.
Но за последние два сочельника мальчик настолько вырос, что понял, зачем его дорогие мама и папа прибегали к этой невинной хитрости. Ларчик открывался просто: в гостиной украшали елку. Ну да, очаровательную зеленую елочку, которую каждый год устраивали сюрпризом для Марсика.
II
Сидеть и ждать в столовой становилось скучно. В большом камине догорали, вспыхивая алыми искорками, дрова. Ровно, светло и спокойно светила электрическая лампа. Таинственно белели запертые в гостиную двери. А из-за двери другой соседней со столовой комнаты доносился мерный голос «большого» Володи. Володю недаром все называли большим. Он был вдвое старше Марсика и в будущем году должен был кончить реальное училище. Сейчас в комнате Володи сидел Алеша Нетрудный, его закадычный товарищ, которому Володя и читал заданное им, реалистам, на праздники письменное сочинение. «Большой» Володя был очень прилежен и трудолюбив, как и подобает быть взрослому юноше; он успел уже до праздника написать сочинение и теперь читал его вслух Нетрудному.
Вначале Марсик очень мало обращал внимания на Володино чтение. Все его мысли заняты были елкой.
Радостно замирало сердечко предчувствием того светлого и приятного, что должно было случиться сегодня же, скоро и очень скоро: вот пройдет еще полчаса, может быть, час времени, и распахнутся двери в гостиную. Появится на пороге их сияющая мама и протянет руки к Марсику и, обхватив его за плечи, поведет в гостиную; а там «она» уже ждет его! «Она» – ветвистая, зеленая, яркая красавица, сулящая столько радости и утех Марсикину сердечку. Потом приедут бабушка с дедушкой и привезут с собой их приемную внучку-воспитанницу, с которой так любит играть Марсик. И еще привезут обещанный поезд, маленький игрушечный поезд, о котором он так мечтал. А под елкой будет его ждать игрушечная же подводная лодка от мамы и папы.
Вот-то прелесть! Уж скорее бы проходило время. Скорее бы прекратились эти несносные минуты ожидания. Вскарабкаться что ли на подоконник и посмотреть на улицу, не едут ли бабушка и дедушка. И Марсик, пыхтя и кряхтя, лезет на высокий выступ окна, чтобы как-нибудь скоротать время.
III
А за стеной все еще слышится четкий и громкий голос «большого» Володи, который продолжает читать вслух.
«Люди делают все новые и новые изобретения. Они научились уже летать по воздуху на особых машинах, называемых аэропланами и дирижаблями. И весьма возможно, что через сто лет люди будут летать по воздуху в особых поездах, точно так же, как ездят теперь по железным дорогам. Кроме того, люди изобретают все новые и новые машины, так что, вероятно, через сто лет все то, что теперь делается руками, будут делать машины, и даже прислугу в доме будут заменять особые машины»…
Марсик долго прислушивался к чтению Володи, в его мыслях то и дело теперь носились обрывки прочитанного братом сочинения. А в окна сверху смотрели золотые звезды и холодное декабрьское небо. Внизу же на улице стояла веселая предпраздничная суматоха. Люди шныряли с покупками и елочками подмышкой. Марсику хорошо были видны фигуры прохожих, казавшиеся крохотными, благодаря расстоянию, отделяющему их от окна пятого этажа, у которого приютился скорчившийся в клубок мальчик.
IV
Вдруг темное пространство за окном озарилось светом. Марсик даже вздрогнул от неожиданности и зажмурил глаза. Когда он их раскрыл снова, то остолбенел от удивления. За окном прямо против него остановился небольшой воздушный корабль. На носу корабля сидели бабушка, дедушка и Таша. И у дедушки, и бабушки, и у Таши в руках были свертки и пакеты.
– Здравствуй, здравствуй, Марсик! – весело кричали они ему. – Мы прилетели к тебе на елку. Надеемся, не опоздали, и елочку еще не зажгли?
Марсик очень обрадовался гостям, доставленным сюда таким необычайным способом. Два электрические фонаря, горевшие на передней части воздушного корабля, ярко освещали их лица. Марсику очень хотелось обнять поскорее дорогих гостей, но он не знал, как это сделать. Между ними и им находилось плотно закрытое на зиму окно.
Но тут поднялся дедушка и протянул к окошку свою палку, на конце которой был вделан крошечный, сверкающий шарик.
Дедушка провел этим шариком по ребру рамы, и окошко распахнулось настежь, а с воздушного корабля перекинулся мостик к подоконнику, и по этому мостику бабушка, дедушка и Таша, со свертками и пакетами в руках, вошли в комнату. Окно тут же само собой захлопнулось за ними.
– Ну, веди нас к елке, где твоя елка? – целуя Марсика, говорили они.
В тот же миг распахнулись двери гостиной, и Марсик вскрикнул от восторга и неожиданности. Посреди комнаты стояла чудесная елка. На ней были навешаны игрушки, сласти, а на каждой веточке ярко сверкал крошечный электрический фонарик, немногим больше горошин.
Вся елка светилась как солнце южных стран. В это время заиграл большой ящик в углу. Но был не граммофон, но другой какой-нибудь музыкальный инструмент. Казалось, что чудесный хор ангельских голосов поет песнь Вифлеемской ночи, в которую родился Спаситель.
«Слава в Вышних Богу и в человецах благоволение» – пели ангельски-прекрасные голоса, наполняя своими дивными звуками комнату.
Скоро, однако, замолкли голоса, замолкла музыка. Папа подошел к елке и нажал какую-то скрытую в густой зелени пружину. И вмиг все игрушки, привешенные к ветвям дерева, зашевелились, как бы ожили: картонная собачка стала прыгать и лаять; шерстяной медведь урчать и сосать лапу. Хорошенькая куколка раскланивалась, поводила глазками и пискливым голоском желала всем добрых праздников. А рядом паяц Арлекин и Коломбина танцевали какой-то замысловатый танец, напевая себе сами вполголоса звучную песенку. Эскадрон алюминиевых гусар производил ученье на игрушечных лошадках, которые носились взад и вперед по зеленой ветке елки. А маленький негр плясал танец, прищелкивая языком и пальцами. Тут же, в небольшом бассейне нырнула вглубь подводная лодка, и крошки пушки стреляли в деревянную крепость, которую осаждала рота солдат.
V
У Марсика буквально разбежались глаза при виде всех этих прелестных, самодвижущихся игрушек. Но вот бабушка и дедушка развернули перед ним самый большой пакет, и перед Марсиком очутился воздушный поезд, с крошками-вагончиками, с настоящим локомотивом, с малюсенькой поездной прислугой. Поезд, благодаря каким-то удивительным приспособлениям, держался в воздухе, и, когда дедушка нажал какую-то пружинку, он стал быстро, быстро носиться над головами присутствующих, описывая в воздухе один круг за другим.
Кукольный машинист управлял локомотивом, кукла-кондуктор подавала свистки, куклы-пассажиры высовывались из окон, спрашивали, скоро ли станция, ели малюсенькие бутерброды и яблоки, пили из крохотных бутылок сельтерскую воду и лимонад, и говорили тоненькими голосами о разных новостях. Потом появилась из другого пакета кукла, похожая как две капли воды на самого Марсика, и стала декламировать вслух басню Крылова «Ворона и Лисица».
Из третьего пакета достали военную форму как раз на фигуру Марсика, причем каска сама стреляла, как пушка, винтовка сама вскидывалась на плечо и производила выстрел, а длинная сабля побрякивала, болтаясь со звоном то сзади, то спереди.
Не успел Марсик достаточно наохаться и наахаться при виде всех этих подарков, как в гостиную вкатился без всякой посторонней помощи стол автомат.
На столе стояли всевозможные кушанья.
Были тут и любимая Марсикина кулебяка, и заливное, и рябчики, и мороженое, и сладкое в виде конфет и фруктов.
– Ну, Марсик, чего тебе хотелось бы прежде скушать? – ласково спросила его бабушка, в то время, как невидимая музыка заиграла что-то очень мелодичное и красивое.
– Рябчика! – быстро произнес Марсик.
Тогда бабушка тронула пальцем какую-то пуговку внизу блюда, и в тот же миг жареный рябчик отделился от блюда и перелетел на тарелку Марсика.
Нож и вилка опять по неуловимому движению кого-то из старших так же без посторонней помощи прыгнули на тарелку и стали резать на куски вкусное жаркое.
То же самое произошло с кулебякой и с заливным. Утолив голод, Марсик пожелал винограда и апельсинов, красиво разложенных в вазе. Опять была тронута какая-то кнопка, и сам собой апельсин, автоматически очищенный от кожи, прыгнул на Марсикину тарелку. Тем же способом запрыгали и налитые золотистым соком ягоды винограда. Марсику оставалось только открывать пошире рот и ловить их налету.
– Ну, что, – нравится тебе и такой ужин? А елка понравилась? – с улыбкой спрашивали Марсика его родные.
– Папа! Бабушка! Мамочка! Дедушка! Что же это значит? – ответил им весело и радостно изумленный взволнованный Марсик.
– А то значит, мой милый, что это елка и ужин будущих времен. Такие чудесные елки увидят, может быть, твои внуки, тогда, когда люди изобретут такие приборы и машины, о которых теперь и мечтать нельзя, – отвечала ему мама и крепко поцеловала своего мальчика. На самом деле не одна только мама поцеловала крепко, крепко заснувшего и свернувшегося в клубочек на подоконнике Марсика. Целый град поцелуев сыпался на него:
– Проснись! Проснись, Марсик! С праздником Рождества тебя поздравляем! – слышались вокруг него добрые, ласковые голоса бабушки, дедушки, мамы, папы и Таши. И они протягивали мальчику привезенные с собой подарки. А в открытую дверь уже сияла из гостиной всеми своими многочисленными огнями елка. Марсик широко раскрыл заспанные глазенки.
«Так то был сон?» – хотел он спросить, но сразу удержался при виде окружавших его сияющих по-праздничному родных ему лиц.
Автор статьи: Великанова Юлия.
