Две самоизоляции: Пушкин и мы
(Михаил Визель, «Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года». – М., Издательство «Бослен», 2020 год)
Перед нами в чём-то книга-рекурсия: писатель Михаил Визель на самоизоляции пишет об Александре Пушкине, который на самоизоляции, в свою очередь, тоже пишет – как письма, так и многие свои ставшие хрестоматийными произведения.
Три месяца. С 9 сентября по 9 декабря 1830 года. За это время закончен «Евгений Онегин», написана поэма «Домик в Коломне», завершены «Маленькие трагедии» и «Повести Белкина», созданы 32 лирических стихотворения...
Начинается карантин, как это, как мы уже знаем, обычно и бывает, мрачно и меланхолически: Александр Сергеевич заканчивает первую, самую «чёрную» из повестей Белкина («Гробовщик») и одновременно пишет знаменитое стихотворение «Бесы». Тяжёлое расположение духа, с которого началась пушкинская самоизоляция, усугублялось различными жизненными обстоятельствами: материальными тяжбами, укорами тёщи, необходимостью чуть не ежедневно разрешать различные практические дела.
Помимо прочего, Пушкин пишет, что опасность эпидемии, как это порой случается, сильно преувеличена.
Если пользоваться широко известной (и даже расхожей) моделью пяти стадий принятия Элизабет Кюблер-Росс, это – своего рода стадия «отрицания».
Дальше должен быть гнев. Действительно: въезд в Москву воспрещён, и исхода из Болдина, по крайней мере, в ближайшее время, нет. Вдобавок срываются имущественные дела с Московским Опекунским советом.
Знакомая ситуация?
«Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь».
Пушкин даже пытается «уйти в самоволку». Тщетно: его остановили, и ему пришлось вернуться в Болдино.
Но Пушкин не был бы Пушкиным (и не был бы гением), если б не перескочил через нудные и непродуктивные «торг» и «депрессию» прямо к счастливому для всякого творца «принятию». Он как-то быстро свыкся с тем, что «и это пройдёт» – хотя откуда бы, кажется, взяться такой уверенности? Михаил Визель отмечает (в связи с пушкинским ощущением сиюминутности, какой-то даже виртуальности происходящего): «Образ мышления Пушкина, сама скорость его мысли намного превосходили восприятие современников. Он был мыслями в будущем». И приводит удивительную фразу Гоголя о поэте: «Это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет».
Подождём: осталось ещё девять лет...
А там, в столицах – мир, так удивительно похожий на наш. Литературные группировки с взаимными уколами, политика и перебранки, амбиции и честолюбие. Заболевает после грубой начальственной выволочки из-за злосчастного французского четверостишия Дельвиг – он умрёт в самом начале следующего, 1831 года.
На вынужденную невовлеченность у творца всегда есть один ответ – работать.
Именно профессионализм и работоспособность (наряду с гением, конечно) и породил то самое «болдинское чудо», о котором известно каждому школьнику. Рецепт нехитрый, однако как часто «творческим» не хватает именно этого! Михаил Визель несколько раз подсвечивает именно эту сторону пушкинского дара: слишком живуч миф о нашем солнечном гении, непрактичном и лёгком, почти воздушном. Тем забавнее, кстати, читать строки из письма Пушкина Афанасию Николаевичу Гончарову, дедушке его будущей супруги:
«Из письма, которое удостоился я получить, с крайним сожалением заметил я, что Вы предполагаете во мне недостаток усердия. Примите, сделайте милость, моё оправдание».
Впрочем, дедушка в итоге оказывается «свиньёй», посему его мнение выглядит вдвойне ироничным.
Не забывает Пушкин и «выстраивать личный бренд», как сейчас говорят: на большинстве писем, даже условно деловых, лежит печать его неповторимого стиля. А вот он развлекается – и одновременно «троллит» сельских обывателей: читает с амвона «проповедь» о том, что холера послана крестьянам в наказание за пьянство и неуплату оброка. Как жаль, до нас не дошёл текст этой «проповеди»!
Замечательна эта книга ещё и тем, что автора в ней не то чтобы мало – он скорее деликатно стоит в тени, а если и выходит на свет, чтобы прояснить тот или иной момент, то делает это аккуратно и при этом свободно. Михаил Визель пишет о своём герое: «Пушкин игрив, но не развязен: грань, которую стоило бы освоить современным насельникам «Фейсбука»!»
Эти слова в полной мере относятся и к самому повествователю. И да, эту грань действительно стоит освоить многим.
Сейчас некоторые люди действительно живут то ли согласно лозунгу «Долой стыд!», то ли по заветам потусторонних героев рассказа Достоевского «Бобок». Недаром неожиданно вновь стало популярно высказывание Фаины Раневской (возможно, приписываемое ей): «Лучше быть хорошим человеком, ругающимся матом, чем тихой, воспитанной тварью». Люди, примеряющие на себя эту цитату, как-то выпускают из виду, что «хорошего» и «воспитанного» человека в себе вполне можно совмещать. Да и интересного – тоже. Хотя бы пытаться. По известному понятию «comme il faut» в своё время кто только ни проходился, но – стали ли мы лучше или интереснее, освободившись от химеры деликатности?
Михаил Визель и Александр Пушкин дают на этот вопрос вполне однозначный ответ.
Но ценна книга «Пушкин. Болдино. Карантин» не только и не столько этим (и не только своей важной просветительской функцией). Думается, это едва ли ни единственное в полной мере удавшееся повествование о нашей недавней коронавирусной действительности. В эпоху быстрого и простого доступа к любой информации поиск по тегу «коронавирус» побивает все возможные рекорды, а искусство откликается на пандемию подозрительно мало. Что, впрочем, неудивительно: даже искренние попытки изобразить коронавирусную реальность почти неизбежно выглядят чем-то в духе «утром в газете, вечером в куплете». А то и просто дешёвым хайпом. Большое видится на расстояньи, и оттого почти всякий читатель/зритель/слушатель неизбежно видит в столь оперативном отклике на происходящее сознательную спекуляцию.
Однако способы поговорить об актуальном, не сваливаясь в прямое лобовое высказывание, всё-таки имеются – были бы такт и вкус. И Михаилу Визелю удалось написать о нас с вами, выбрав в качестве героя неоспоримого русского гения, в котором, как в зеркале, читатель может увидеть и самого себя.
И оттого, когда лет десять-двадцать спустя кто-то будет составлять список для чтения вроде «10 книг о пандемии 2020-2021 (надеюсь, без etc)», полагаю, там обязательно будет и книга Михаила Визеля. И человек, которому этот список попадётся на глаза, будет немного недоумевать: «А при чём здесь Пушкин»?
А при всём. Он у нас всегда при всём.