Дитя, я пленился твоей красотой

Легенда как основа романа фэнтези

Мгла. Всадник. Лес. Баллада Жуковского «Лесной царь» легко разворачивается в кинохоррор с образцовым саспенсом. Лесной дух наблюдает из-за ветвей, говорит-уговаривает, преследует и наконец – губит. Но зачем же ему понадобился человеческий ребенок? Этот вопрос выходит за рамки баллад Жуковского и Гете, задавая старт роману Борунтея ле Ноэля «Ольховый король».

Уже в названии автор обращается к Гете и Гердеру, работавшим с датской легендой о волшебном духе. Название немецкой баллады «Der Erlkönig» так и переводится: «Ольховый король» или же «Король эльфов», а в варианте Жуковского – «Лесной царь».

Однако текст начинается не с похищения ребенка и даже не с предыстории, а с самого начала – антропогонического мифа. Неторопливо, во всех деталях Борунтей ле Ноэль повествует, как в мире появились гномы и эльфы. Для этого он использует традиционные мифопоэтические конструкты: так, гномы возникли из антропоморфного первосущества – ожившей дочери Звездных детей, а эльфы от праотца Элла. Народ создается из некого материала: гномов ваяют из камня, эльф возникает из искры первого светила.

Образы гномов и эльфов позаимствованы из германо-скандинавского фольклора, их внешний вид и характер соответствуют собирательному представлению, принятому в фэнтези. Крепкие коренастые гномы живут в недрах горы и владеют кузнечным делом, страждут богатств и сражаются с драконом. Конечно, эти и другие детали напоминают канон, заданный Джоном Рональдом Руэлом Толкиным: «...горный народ не покидала мечта, что когда-нибудь они сами или их потомки смогут вернуться в родные места», – вспомним желание Торина отвоевать Одинокую Гору.

Эльфы, как водится, прекрасны и высокомерны, имеют магические способности и живут дольше остальных существ. Однако при описании этого народа автор отходит от толкиновской традиции. Если эльфы Толкина благородны и мудры, несмотря на высокомерие, то Борунтей ле Ноэль наделяет их такими чертами, как коварство, жажда власти и кровожадность. Жесткость эльфы демонстрируют не только когда отнимают у людей плодородные земли, но и когда уничтожают излишки урожая на глазах у умирающих от голода. В мифологии есть примеры, когда эльфы вредят людям, но все же истребление других народов в их цели обычно не входит. В то же время закрадывается противоречие: дочери Ольгерда изображены милосердными благородными девами, верными отцу, словом, такими эльфами, какими мы привыкли их видеть. Они проявляют жалость к брату-полукровке и в целом совсем не похожи на злобных собратьев-мучителей. Но ведь они не могли не знать о традиционном празднике уничтожения урожая. Значит ли это, что эльфам не чуждо милосердие? Есть ли отличия между темными и светлыми эльфами? Каких-то деталей в этой картине не хватает.

Метод летописца

Представление о гномах и эльфах мы получаем не только из мифа, но также из исторической хроники. Первые две главы посвящены истории гномов, эльфов, людей и лесных целителей Вайстинари. Мы узнаем о взаимоотношениях народов и устройстве их государств: территориальном, политическом, экономическом, военном. Как образцовый хронист, Борунтей ле Ноэль приводит летопись событий: одни правители сменяют других, строятся козни, ведутся войны, происходят государственные перевороты. Причем это не сухое изложение фактов, а увлекательный рассказ о легендах, сражениях, борьбе за трон. Автору особенно удаются исторические портреты правителей и героев, следить за их судьбой действительно интересно. Однако формат хроники не предполагает подробного жизнеописания, поэтому читателю приходится смириться с тем, что полюбившегося героя скоро сменит другой персонаж.

Пожалуй, это один из недостатков исторической хроники. А как относятся к жанру крупные издательства? В блоге Юлии Селивановой, редактора издательство «Эксмо», читаем, что подобное введение в курс дел в начале романа или романного цикла часто встречается в рукописях: «автор выписывает немаленькую часть правил: это надо понимать так-то, расы это то и то, законы такие-то, это можно, это нельзя, у героев такие-то характеры и такие-то свойства». Юлия Селиванова отмечает, что раньше писатели «задавали правила» путем рассказывания истории, а подобные ремарки использовались лишь в пьесах, однако теперь авторы пользуются механиками настольных игр, а также игр в жанре РПГ, предлагая читателю руководство в начале текста. По мнению редактора, в этом есть как плюсы, так и минусы: «С одной стороны, удобно, с тобой заранее договариваются, возникает ощущение безопасности у читателя. С другой стороны, если ты заранее знаешь правила, нет ощущения новизны и удивления. Как если бы перед «Войной и миром» Толстой написал чек-лист своих героев».

Во время изучения исторической хроники Борунтея ле Ноэля возникает несколько литературных ассоциаций. Во-первых, нельзя не вспомнить «Сильмариллион» Толкина, представляющий собой сборник мифов и легенд Средиземья. Кстати, этот текст тоже начинается с космогонического мифа. Во-вторых, летопись интриг и династических войн отсылает нас к «Песне льда и пламени» Джорджа Мартина, не зря в романе «Ольховый король» мы встречаем слово «игра» подобно «игре престолов»: «Пока во дворце шла своя жесткая игра, дети Ольгерда, ускользнувшие из-под носа врага, тайком пробирались вглубь Лойтэфюрштантума». Однако есть и отличия – Джордж Мартин все же заключает хронику в истории, рассказанные разными персонажами.

Таким образом, Борунтей ле Ноэль опирается на традиции признанных фантастов и пытается создать свой мир. Нужно отдать ему должное – в роли демиурга писатель убедителен. Кирпичик за кирпичиком он выстраивает вселенную, которую любопытно изучать, в которой интересно находиться. Это добротный задел для эпического фэнтези, и надо отметить, что подробная историческая часть удается не всякому автору, так как требует кропотливой, вдумчивой работы. Стоит ожидать, что поклонники жанра встретят такой подход благосклонно.

Идиостиль Борунтея ле Ноэля

Жанр эпического фэнтези подразумевает определенную работу с языком. Часть авторов прибегает к стилизации, использует возвышенную лексику и архаизмы, которые как нельзя кстати подходят для моделирования древнего фантастического мира. Другие напротив – ориентируются на сниженную лексику, разговорные слова, апеллируют к «материально-телесному низу», чтобы передать кровавую атмосферу интриг, создать образы средневековых крестьян и вояк, а может, чтобы внести в литературу юмор. Борунтей ле Ноэль тяготеет ко второму типу авторов, предпочитая нейтральную лексику с элементами сниженной, просторечной. Это уместно, когда просторечия не вытягиваются из современного языка, что нарушает погружение в фантастическое Средневековье. Речь идет о следующих языковых единицах: «в честь себя любимого», «не интересовала от слова совсем», «вроде как занимал нейтральную позицию», «они типа только и мечтали, чтобы отомстить людям», «в принципе», «и типа этим целям их духовный лидер посвятил всю свою жизнь», «обалдевших от увиденного», «что они типа раскаиваются в содеянном», «Лаура побежала как угорелая», «ухлестывать за своей пассией». Из-за просторечия «типа», больше уместного в устной речи, чем в письменной, в текст врывается дворовый сленг, который был бы приемлем в речи шпаны, представителей населения с низким социальным статусом, но слово-паразит употребляют самые разные персонажи без заявленных характеристик. Соответственно, возникает вопрос о целесообразности его появления в тексте.

Помимо просторечий в текст вторгается публицистический язык, который временами превращает историческую хронику в передовицу. С осторожностью следует употреблять общественно-политическую лексику и газетные штампы: «предпринимать какие-то меры», «осуществляли разбой и грабежи», «свалилась как снег на голову», «открытая фаза противостояния», «зона боевых действий», «поддержка короля вновь возросла как среди простого населения, так и среди знатных эльфов», «трудолюбивый и ответственный, он отлично зарекомендовал себя на государственной службе», «удалось перейти на сырьевую автономию благодаря расширению фермерских хозяйств, образованных вокруг города, в первую очередь занимающихся разведением молочного скота и выращиванием зерна». Подобно советским колхозникам эльфы и гномы живут в лесном массиве, проводят утилизацию продовольствия, предлагают сельхозпродукцию по сниженным ценам, вливаются в молодой коллектив. Лексика советского социально-политического издания резко контрастирует с мистической и мрачной атмосферой средневекового фэнтези. Если публицистика выполняет какую-то задачу в тексте, возможно, стоит реализовать ее полнее, если же это случайность, то стоит отследить подобные элементы.

Язык публицистики влияет и на синтаксис, утяжеляя предложения и затрудняя восприятие: «…не привело к улучшению его отношения к матери девочки», «После столь недавнего геноцида», «…он гораздо более достоин Озерной девы», «умудрялась все равно называть себя самой прекрасной дамой на всем белом свете», «Ведь за долгие годы мужчина успел привязаться и полюбить этого мальчишку», «И что когда они доберутся до капища», «Одета гораздо попроще», «…в почти противоположном направлении».

Более удачно писатель работает с именами и топонимами. Часто авторы фэнтези создают эльфийские имена по примеру Толкина с непременным зиянием гласных: Анайрэ, Аредэль, Мириэль и так далее. Борунтей ле Ноэль этим не злоупотребляет и включает в текст преимущественно имена германского происхождения: Грюнберг, Ольгерд, Ульрих. Интересно, что некоторые имена имеют прямые отсылки к национальности героя, так, хитрого торговца зовут Цигензон.

В романе встречается множество топонимов и гидронимов, работающих на атмосферу западноевропейского Средневековья: Муттерберг, Блинденфад, Лойтэфюрштантум, Тунг-Гроссрук. Названия королевств и крепостей также стилизованы. Географическое пространство моделируемого мира достаточно обширно, чтобы к книге прилагалась карта, а то и несколько, так как границы меняются в ходе войн. Возможно, были бы уместны карты завоеваний с особыми пометами. Кроме того, что карты в эпическом фэнтези имеют несомненную эстетическую ценность, читателю легче ориентироваться в многочисленных перемещениях героев.

Историческая хроника занимает две объемные главы. Возникает вопрос – действительно ли весь текст будет представлен в этом жанре? Однако в третьей главе автор отходит от летописи в пользу частной истории. Здесь-то и появляется легенда о короле эльфов. Ольгерд, правитель Ольхового королевства, никак не может обзавестись наследником. Он идет на хитрость и обретает бастарда от человеческой женщины. Ольховый принц воспитывается среди людей и ни о чем не подозревает, пока однажды его не крадет настоящий отец. Это происходит, когда мальчик едет с отчимом через лес. Борунтей ле Ноэль не просто обращается к легенде, но цитирует балладу целиком. Читатель озадачен – он находится в вымышленной вселенной, в условном Средневековье, и тут вдруг в тексте появляется реальный Гете из нашего XVIII века, а затем и Жуковский из XIX века – писатель указывает авторов баллады. Нельзя сказать, что текст баллады выглядит чужеродно, хоррор Жуковского гармоничен описываемым событиям – пугающим, мистическим, тревожным. Но появление фамилий как примет нашей реальности – явление как минимум странное. Требуется ли цитировать балладу, или внимательный читатель сам обнаружил литературную параллель? Если автор все же хочет сослаться на Гете и Жуковского, возможно, стоит упомянуть лишь название баллады, не вдаваясь в подробности, или ограничиться более тонкой отсылкой в духе постмодернизма.

Причем сама идея – написать продолжение баллады – реализована успешно. Мы действительно узнаем мотивы короля эльфов, и легенда встраивается в текст как влитая. Ольховый король вовсе не хочет убивать мальчика. Эльфы подменяют ребенка на зачарованное полено, которое человеческие родители принимают за бездыханное тело. Так малыш Ульрих оказывается среди эльфов, однако враги узнают о появлении наследника и устраивают засаду. Ольгерд погибает в бою, но его дочерям удается спасти ребенка. Мальчика снова подбрасывают людям, и он становится учеником жреца. Здесь историческая хроника заканчивается и начинается роман воспитания.

Две Лауры

Переход к другому жанру нельзя назвать резким, но темп повествования значительно замедляется, а масштаб сужается. Если раньше читатель следил за историей эльфов, людей и гномов как бы со стороны, то теперь лес расступился и «камера приблизилась» к хижине Дальвета, где и живет главный герой книги – Ульрих. Столетия больше не проносятся перед нами, мы погружаемся в будни жреца и его ученика. В этом фрагменте текста прослеживаются все черты романа воспитания: Ульрих проходит обучение, ищет свое «я», совершает путешествие, преодолевает трудности, переживает первую влюбленность. Акцент смещается на главного героя, появляются приметы дневника.

Вместе с неофитом Ульрихом мы узнаем, как устроена повседневная жизнь людей в этом мире, как функционирует деревня и чему посвящено жреческое дело. Дальвет защищает деревню от напастей, и, конечно, с такой работой связано немало приключений. В частности, жрец рассказывает о встрече с гоблинами, «ужасным и отвратительным народом». Маленькие, но очень сильные существа, уродливые и проворные, изгнанные под землю – образ гоблинов и история этого народа тоже позаимствованы из западноевропейской мифологии. Однако автор не останавливается на общей характеристике, подробно описывая иерархическое устройство общества гоблинов, их занятия и города. Вселенная обрастает новыми деталями, создается легендариум – коллекция легенд, из которых складывается история.

Поимка Дальветом вервольфа привносит в текст новую литературную ассоциацию, напоминая нам об Анджее Сапковском с его «Сагой о Ведьмаке». Как и Геральту, Дальвету предстоит уничтожить опасное чудовище, которое обычным оружием не возьмешь. Борунтей ле Ноэль описывает длительную подготовку к убийству зверя, сама же битва происходит очень быстро, не вызывая особых трудностей ни у охотников, ни у жреца. Вервольфа ранят едва ли не с первого выстрела, а грозный оборотень не сопротивляется, хотя его сила превосходит человеческую. Возможно, стоит уравновесить эти части текста – подготовку и саму битву, добавить большей неприятностей, иначе победа дается слишком легко. Разъярился ли раненый вервольф, обнаружил охотников в засаде, удалось ему кого-то ранить, разорвал хоть одного вепря Дальвета?

Ульрих знакомится с ровесниками из Унтерфельсена и влюбляется в девушку Лауру. Возвращаясь к теме имен, отметим, что это имя выбрано, конечно, не случайно. Лаура Борунтея ле Ноэля и Лаура Петрарки имеют много общего. Это идеализированный образ прекрасной девушки, сосредоточие всех совершенств. Ульрих влюблен в Лауру безответно, поэтому можно говорить о любви платонической, любви-поклонении. Такая любовь одновременно и радость, и мука, она полна надежды, но полна и отчаянья. Одним любованием со стороны Ульрих не ограничивается. Возвышенное поэтическое чувство соседствует со слепой страстью: «Принц, наблюдавший со стороны, заметил в толпе свою ненаглядную – самую прекрасную девушку на свете. Он был просто одержим ею и, впившись немигающим взглядом, буквально поедал ее глазами». «Одержим», «впившись», «поедал» – эти слова свидетельствуют о том, что увлечение Ульриха далеко не безобидно и даже разрушительно. Все попытки Ольхового принца обратить на себя внимание заканчиваются неудачно – Лаура к нему безразлична.

Отдельно остановимся на истории с синим огоньком, украденным Ульрихом у Дальвета, чтобы произвести впечатление на возлюбленную. Словно мотылька в банке, Ульрих дарит Лауре душу умершего человека – странный и жуткий подарок, который девушка тем не менее принимает. Ульрих просит Лауру не выпускать огонек. Если верить Проппу, за подобным запретом должно следовать его нарушение, но что произошло дальше, мы так и не узнаем. Как Лаура жила бок о бок с чужой душой, выпустила ли ту, попала ли в неприятности, любовалась огоньком или страшилась его? Ответы на эти вопросы остаются вне поля зрения автора. Так же, как и добыча Ульрихом нового огонька для Дальвета, а ведь такое приключение должно быть не менее интригующим и опасным, чем убийство вервольфа. История Ульриха, Лауры и Дальвета обрывается на самом интересном месте, и долгие главы читатель находится в неведении – получит ли она продолжение. При этом любовная история расширяет читательскую аудиторию текста, привнося элементы жанра young adult fiction. Фэнтези и любовная интрига – отличный микс, чтобы завоевать внимание как издателей, так и читателей.

Притчевость и метафоризация текста

Повествование тем временем возвращается в Ольховое королевство, которым правит тиран Перигонд, заключивший дочерей Ольгерда в темницу. С садистской жестокостью эльфы зачищают земли от людей, и здесь мы подходим к одному из самых любопытных фрагментов текста – к притче о Стене мертвецов. В темном необитаемом лесу находится бесконечная Стена – чистилище для грешных душ, недостойных быстрого упокоения. Купец Танкред просит властителя Стены о помощи, а взамен предлагает ему темные души эльфов. Великий дух Уман соглашается на сделку, и армия мертвецов уничтожает эльфов. Трудно не вспомнить мертвецов Дунхарроу, которых Арагорн призвал для битвы с Сауроном в саге «Властелин колец», хотя история Борунтея ле Ноэля самостоятельная. Как эльфы извели гномов, так и призраки извели эльфов, убивая даже женщин и детей. Все волшебные создания покинули мир, оставив его людям. Несмотря на жанр фэнтези, хроника событий очень напоминает земную, реальную. Точно так же в войнах погибали целые народы – история человечества есть история войн. Конечно, честность и правдивость помогают читателю поверить в текст, хотя и оставляют привкус горечи.

В обмен на спасение людей Танкред обещал повелителю Стены свою душу, но обещанное не выполнил. Танкред разбил Стену из катапульт, чем вызвал гнев Умана Ахни. Потеряв пристанище, призрачные воины принялись мстить Танкреду и заодно и всему человеческому роду. Тогда министр по имени Маркус снова попытался договориться с Уманом и выстроил Стену заново. Но и ему не хотелось отдавать душу, поэтому прикованный к Стене Маркус попросил слуг отрубить его руки и ноги, а тело спрятать в святилище, где Уман не смог бы до него добраться. Хранитель Стены дал Маркусу то, чего он так хотел – жизнь, но полную мук и страданий. Министр превратился в сгнивший труп, вынужденный приводить темные души к Стене.

Я не зря назвала эту историю притчей. Дважды люди пытались обмануть великого духа и дважды получали суровое наказание. Прослеживается своеобразное назидание, которое не ожидаешь увидеть в современном фэнтези. По сути, Танкред и Маркус – трикстеры, обхитрившие злого духа, и по логике развития этого архетипического персонажа их должна ожидать награда, а не жестокое наказание. Столь неожиданный поворот производит впечатление на читателя и, как и положено притче, заставляет задуматься о честности и вероломстве.

Пожалуй, этот фрагмент романа можно назвать самым продуманным и глубоким. Вслед за сюжетом выравнивается и лексика, исчезает публицистика, усиливается атмосфера, а речь героев выглядит гармоничной: «… Мои плоть и кости давно обратились в прах, но покоя мне нет!». Особенно хочется отметить концовку: Уман собрал нужное количество душ и обрел покой вместе с ними: «Но вот был ли среди них Маркус, так и останется загадкой. Возможно, он до сих пор бродит по лесу в поисках новой жертвы. Известно лишь, что после ухода Маркуса с занимаемого им поста Лойтэфюрштантум в итоге распался на множество княжеств или племен». Автор изящно соединяет притчу с хроникой, а загадка и недоговоренность работают на метафоризацию текста, пробуждая воображение читателя.

Три поросенка в мире Ольхового короля

Во второй части романа начинается новый сюжет, однако действие происходит в той же вселенной, о чем мы узнаем из характерных примет, в том числе упоминаний божеств. На этот раз Борунтей ле Ноэль обращается к сказке. Превращенная в свинью баронесса разрешается поросятами, которых по приказу барона относят в лес. Призрачный Пастух спасает поросят от гибели и воспитывает их как своих сыновей. Борунтэй, Пузинаэль и Рохсвиндлих – гибридные существа, наполовину люди, наполовину свиньи. В мифологии полулюди-полуживотные обычно ассоциируются с демоническим началом, однако есть и исключения – вспомним псоглавого мученика Христофора. В тексте романа поросята являются всецело положительными персонажами, как и подобает главным героям детской сказки. Получается своеобразный вариант сказки «Три поросенка» в мире Ольхового короля.

Темпоритм повествования существенно замедляется. Мы снова переносимся в пору ученичества, узнаем о жизни поросят во всех подробностях. Призрачный пастух некогда освобождал умершие души, а его имя – Йорик – отсылает нас к знаменитому монологу Гамлета и напоминает о неизбежности смерти. Но, несмотря на мрачный образ, Йорик оказывается образцовым отцом – любящим и заботливым. Борунтэй, Пузинаэль и Рохсвиндлих столь же образцовые дети – почтительные, внимательные и смышленые. Идеальный мир трех поросят находится вдали от войн и козней.

Пройдя обучение, поросята становятся борцами с нечистью. Сюжет развивается на уровне сказки – герои сталкиваются с упырем, троллем, псевдолюдьми, девой-ланью и ведьмами, однако настоящая опасность им не грозит. Автор будто задается целью создать «Ведьмака» для младших школьников, и у него получается. Даже вывод делается тот же: «чудовища на всем белом свете — только люди. Страшнее вас тварей не существует». Поединки с нечистью призваны внести в текст динамику, но писателя по-прежнему больше интересует подготовка ко встрече с монстром, чем сама битва. Героям все слишком легко удается: если они кого-то ищут, то моментально находят, если с кем-то сражаются, то практически сразу побеждают. Поросята не допускают ни одной промашки – ни разу не забывают надеть капюшон, и никто из людей не догадывается, что герои, в сущности, и сами монстры, хотя такой сюжетный ход напрашивается. В этой идеальности не хватает глубины, пусть автор и пытается наделить поросят недостатками. Но нужна ли глубина в детской сказке?

Пожалуй, самое интересное приключение поросят связано с ослушанием – вместо того, чтобы отправиться домой, они сворачивают в деревню, где случайно сталкиваются с псевдолюдьми. Если про упыря, тролля и прекрасную лань автор рассказывает скупо, то про псевдолюдей мы узнаем в подробностях, особенно пугающе выглядит размножение этих своеобразных зомби. Преследование поросят жуткими созданиями пробуждает в читателе угасший было интерес. Здесь следует быть осторожнее с местоимениями, так как обилие слов данной части речи нарушает понимание или провоцирует избыточность: «…он молниеносно запрыгнул ей на спину и всадил ему прямо в рот нижний край пастушьего посоха, таким образом подцепив его и тут же перебросив через себя с такой силой, что тот перелетел заодно и летящую на скорости повозку», «…юные охотники смотрели на это все с широко раскрытым ртом. Это место превзошло все их ожидания», «…это было просто самой чудесной находкой из всех возможных. И теперь это великолепное место, станет их новым домом». О лексике тоже забыть не стоит: «Пузинэль на всякий случай выпустил еще одну стрелу, зажженную об балку вслед негодяю, которая впилась ему то ли в спину, то ли в мягкие ткани».

Если эпическое фэнтези, роман воспитания и притча соединяются в тексте гармонично, то сказка выпадает из этого ряда. Только что мы читали про геноцид и политические интриги с отнюдь не детскими деталями: «Поверженный король лежал проткнутый вилами, как ежик. После чего ему отрубили голову и насадили на кол, а вопящее и рыдающее от ужаса семейство покрошили в мелкий фарш». Теперь же текст становится «беззубым», приключения поросят выписаны мягко и осторожно. Получается, что эти фрагменты текста подразумевают разную читательскую аудиторию. Сказка про поросят может стать вполне успешным самостоятельным произведением или детским приложением к роману про Ольхового короля.

Фантастический боевик и социально-экономический очерк

Взрослый читатель по-прежнему ждет эпического фэнтези, и автор возвращается к этому жанру в третьей части романа. Она посвящена истории свинотавров – именно так в мире Ольхового короля зовутся полулюди-полусвиньи. Сразу же отметим языковую разницу – если в сказке речь шла о поросятах, то теперь писатель называет полиморфных существ свинотаврами. Мы узнаем историю объединения этих существ в единый народ, вынужденный терпеть от людей гонения.

Пережив жестокое нападение, свинотавры разделяются: Свинаил вновь основывает монастырь и продолжает служение вере, Дорнаил же забывает бога и посвящает жизнь мести. Стилизация под библейские имена неслучайна – в тексте появляются христианство, крестоносцы, упоминания Европы, Египта, Кипра. Читатель понимает, что действие романа происходит в альтернативной вселенной. Уместность реальных географических названий и нумерации веков от Рождества Христова оставим под вопросом, так как можно ввести фэнтези-аналоги.

Раскол среди свинотавров метафоричен и представляет собой два возможных жизненных пути: путь мира и служения богу, а также путь силы и мести. Писатель не отдает предпочтения ни одному из них, но большая часть текста все-таки посвящена Дорнаилу и его военным подвигам. Читатель узнает, как свинотавры сражались с людьми и отвоевали право на жизнь благодаря врожденной силе, не потеряв при этом честь. Свинотавров называют уродами, однако именно люди демонстрируют неоправданную жестокость, вероломство, гордыню, ограниченность, да и просто глупость, так что автор предоставляет право читателю судить о том, кто по-настоящему уродлив – свинотавр или все-таки человек.

Надо отметить, что Борунтей ле Ноэль акцентирует внимание на дипломатии и военном деле – наблюдать за отношениями людей и свинотавров интересно. Сцены сражений выписаны по-разному, и лучше всего автору удаются масштабные, эпические картины: «С мечом в спине, истекающий кровью, он – двигаясь подобно огромной волне, неудержимой и пугающей – на конечном отрезке прыгнул в длину ярда на три, приблизившись к цели и намереваясь нанести свой последний удар. Арабы были очень удивлены, что такой огромный и тяжелый зверь на это способен. Султан же не растерялся и подставил меч для отражения атаки. Но Дорнаил еще в воздухе смог вынуть из своей спины клинок, оросив горячей кровью пространство за собой, и нанес свой самый сокрушительный удар, разрубив в одночасье и меч, и шею немолодого султана», – эта сцена кинематографична, наполнена динамикой, деталями и красками, что делает эпизод по-настоящему захватывающим. «Из леса в сторону мчащихся со всех ног воинов Кафербурга вылетело огромное бревно, приведя их в состояние шока», – а вот здесь размаха не хватило, цвета и деталей уже нет, хотя испуг воинов тоже можно передать со всей зримостью.

Помимо фантастического боевика нас ждет социально-экономический очерк. С усердием писатель вырисовывает все подробности жизни Свинляндии – от состава вооруженных сил до рыночных отношений и городской инфраструктуры. Борунтей ле Ноэль приводит справку даже о словообразовании имен свинотавров с перечнем соответствующих суффиксов и окончаний. В этом есть как плюсы, так и минусы: большинство поклонников фэнтези отдают предпочтение проработанному до мельчайших деталей миру, но не все читают лекции и приложения к роману.

Нестрашные викторианские ужасы

После того, как свинотавры подобно гномам и эльфам, оказались истреблены, мы переходим к заключительной, четвертой части романа. Повествование переносится в XIX век, и читателя ждет новый жанр – викторианский детектив с загадочными исчезновениями и тайными орденами. Офицер сыскной полиции Клаус Ланге расследует дело о пропаже девушки. Дело оказывается необычным: сыщика преследуют безумные культисты, дневник его предшественника полон загадок, а у главного подозреваемого нет лица. В ходе расследования Клаус находит магическую карту, с помощью которой отправляет сестру пропавшей девушки вместе с ее возлюбленным в таинственное место под названием Терновое гнездо.

Читатель ожидает опасных приключений, кровавых обрядов рыцарей Ордена Непримиримых, побега из мрачной психиатрической лечебницы, увольнения Клауса за самовольное расследование, раз уж писатель заманил нас в темный переулок викторианского города. Но напугаться как следует мы не успеем: мучать Клауса никто не намерен, клад с картой сыщик находит с поразительной быстротой. Борунтей ле Ноэль водит нас за нос: главный герой этой части романа вовсе не детектив и даже не пропавшая девушка. Финальный твист переворачивает сюжет с ног на голову: Ивонет, сестра пропавшей, оказывается новым воплощением Лауры. А Гентрам, скромный слуга Тернового гнезда, Ульрихом, тем сам Ольховым принцем из начала романа, о котором читатель уже успел забыть. Несчастного влюбленного деревенские парни, ухажеры Лауры, столкнули с обрыва. С тех пор неупокоенная душа Ульриха служит Неусопшему и по-прежнему ищет способа завоевать сердце непокорной красавицы.

Возможно, развязка оказалась неожиданной и для самого автора, потому что ближе к концу текст становится все более сумбурным. Ивонет и Виктор, возлюбленные из XIX века, разговаривают и ведут себя подобно современным молодым людям: «Как это вообще может быть правдой? Ты только вдумайся: какой-то древний дух… крадёт молодых девушек… чтобы жить вечно. Что?! Это же просто смешно. Мы вроде бы живем в современном цивилизованном мире, а не в каком-то дремучем средневековье. Не ведись на такую ересь», «Виктор, брось. Ты серьезно?».

Впрочем, то же наблюдение касается и других героев, которые часто говорят, как советский научный сотрудник. Подросток Ульрих: «Сегодня речь пойдет скорее о последних, но, чтобы понять их мотивы, нужно сильнее углубиться в суть вещей». Житель деревни: «Чтоб прямо в пешей досягаемости, я бы не сказал». Поросенок: «Интересно, я еще в прошлый раз об этом подумал, но решил не акцентировать на этом внимание». Йорик: «…отключая мешающие в этом функции организма. Мозг временно засыпает, и действуют одни звериные инстинкты». Житель деревни: «Аналогичная ситуация произошла с другим местным мужчиной несколько недель назад. Этот единичный случай не вызвал тогда тревогу, но теперь, когда это повторилось, у меня возникло беспокойство». При этом в «лекциях» то и дело появляется просторечная лексика, которая контрастирует с публицистическим языком и терминами. Непонятно, на каком языке говорит персонаж: научно-популярном или дворовом. Барон: «вам всяко эта информация будет полезной». Посетители таверны: «Совсем молодежь оборзела, никого не уважает». Неусопший: «Мне за таких работников щедро отстегивают». Речь – важная составляющая художественного образа и, возможно, стоит подумать, как говорят разные персонажи, внести индивидуальные черты, не забывая и об эпохе.

Ивонет в целом непохожа на викторианскую девицу, которая от всего падает в обморок. Бедная девушка проникает в дом преступника с помощью магической карты, впервые берет в руки пистолет, убивает Виктора, разговаривает с призраками в библиотеке, хоронит ухажера, воскрешает мать благодаря древнему духу, выслушивает безумную исповедь Гентрама, и при этом сохраняет фантастическую невозмутимость: ««Я сейчас пойду рыть яму. Так что, если понадоблюсь, буду на заднем дворе. Желаю удачи!». Девушка улыбнулась, мысленно уже представляя себе процесс». Эта улыбка над могилой убитого собственными руками возлюбленного пугает больше, чем все викторианские ужасы.

Чувствуется авторская усталость: предложения к концу текста становятся короткими и скупыми, будто Борунтей ле Ноэль стремится поскорее отделаться от надоевших героев: «С этими словами Виктор вскочил из-за стола и побежал к сидящей на другом конце стола девушке. Добравшись до нее, он начал избивать свою недавнюю возлюбленную. Гентрам подхватил ее и унес на чердак. Бывший Виктор не понял, куда она исчезла, и стал бродить по дому в поисках пропажи».

Несмотря на это, неожиданный финал производит впечатление на читателя. Кого-то он может привести в восторг – история неразделенной любви Ульриха вызывает жалость и страх одновременно. Кого-то разочаровать – весь детально прописанный фантастический мир Борунтей ле Ноэль кладет на пьедестал любви, при этом Ульрих так и не узнает, что он теперь – Ольховый король. Зато узнает внимательный читатель, ведь роман вернулся к тому, с чего начинался. Безумная, разрушительная, маниакальная страсть Ульриха к Лауре повторяет лейтмотив:

Неволей иль волей, а будешь ты мой.

Любопытно, как писатель жонглирует жанрами, вписывая их в единое пространство текста. И все же отметим, что лучшие главы романа созданы в жанре эпического фэнтези, так как Борунтей ле Ноэль – действительно талантливый демиург. После редакторской работы роман «Ольховый король» можно смело отправлять в такие издательства, как «Эксмо», «АСТ» и «Астрель-СПб», «Inspiria» и «Т8-RUGRAM».

Ксюша Вежбицкая: личная страница.