Что хранит «Тайник» Олеси Николаевой?

В издательстве «Рутения» вышла книга Олеси Николаевой – известного поэта, преподавательницы Литературного института, обладательницы нескольких очень серьёзных литературных премий. Называется – «Тайник и ключики на шее». Не стихи и даже не проза, а мемуары. Что немного удивительно.

Удивительно от того, что появление подобных текстов всегда воспринимается как преждевременное. Хочется сказать человеку: «Тебе ещё жить и жить. Почему сейчас?». И ещё удивительно от того, что Олеся Николаева проводит за руку нас напрямую к Анне Ахматовой, Семёну Кирсанову, Борису Слуцкому, Евгению Евтушенко, Давиду Самойлову и многим другим.

Мемуары как таковые – вообще притягательнейшая вещь!

Обычная художественная проза – это выдумка, фикция, обман. Пусть она насквозь автобиографична – всё равно выдумка, фикция, обман. А мемуары, где, казалось бы, рассказанные истории должны быть предельно честными, – это додумывание, смещение акцентов и преукрашивание.

Чувствуете разницу?

Поэтому, скажу как литературовед, так упоительно читать самые разные свидетельства былой эпохи и, если встречается описание одного и того же эпизода, сличать тексты подетально, следить за интонацией, встраивать в контекст и выстраивать из него, вчитывать и вычитывать смыслы.

С книгой «Тайник и ключики на шее» – всё не совсем так.

У Олеси Николаевой почти нет содержания, зато есть настроение и эмоции. И это весьма симптоматично. Наверное, Николаеву можно назвать ребёнком Оттепели. Сформировалась она именно в это время, в этой атмосфере, в этом литературном кругу, а «выстрелила» чуть позже.

Ведущие литераторы Оттепели работали именно в такой парадигме: минимум содержания, максимум – настроения, чувств и эмоций. Даже когда Евтушенко и компания откликались на остросоциальные события, это было во многом поверхностно и ориентировано на человека как такового: внешнее пропускалось через личное и никогда наоборот. Как говорили в сталинские времена, в центре внимания было мелкобуржуазное счастье.

В центре внимания Николаевой – слово. Его можно даже прописать с большой буквы. В начале было Слово, как вы помните, и Слово было у Бога, и слово было Бог. То есть можно сказать, что писательница вырисовывает какие-то встречи и беседы, где встречаются парадоксальные суждения и невероятные поступки и мелькает истина. А за словом и истиной мерещится Божественное провидение.

Вот, например, отрывок из разговора с Давидом Самойловым:

«– А ты знаешь, чем отличались западники от славянофилов?

– ??? – уставилась я на него, явно ожидая подвоха.

– Тем, что славянофилы женились на сёстрах своих друзей, а западники – на их жёнах!».

Олеся Николаева почти не рассказывает захватывающих историй и не показывает анекдотичных ситуаций. Она берёт другим. Снимает по очереди ключи с шеи и приоткрывает двери в прошлое.

Что там можно разглядеть? Что расслышать?

Для начала обаяние молодости. Девичьей молодости! Как сама Николаева смотрит на окружающих её маститых литераторов и как благоговеет от своего мужа – это же всё очень заразительно! Теплота исходит от книги и обволакивает тебя.

Больше всего удались женские образы – это и величественная Анна Ахматова, которую Олеся Николаева в свои почти детские годы мельком видела в больнице и не придала случайному знакомству особого значения… Это и грозная и одновременно милая Мария Розанова, которую до дрожи боялись литературные оппоненты и которая в дружбе раскрывалась совершенно по-другому. Это и Людмила Кирсанова, с которой была дружба и на которую писательница по молодости лет засматривалась: как та ведёт себя в обществе, как позволяет себе радоваться жизни, какие носит наряды и т.д. Смотришь на неё глазами Николаевой – и не можешь не влюбиться.

Приведу один фрагмент из мемуаров:

«Люся рассказывала нам, как она угощала гостей Эльзы Триоле и Луи Арагона в Париже, предложив хозяевам порадовать всех русскими блинами. Она надела косынку, завязав её узлом на затылке, чтобы ни один волосок не осквернил взошедшее тесто, надела длинный фартук и лихо на четырёх сковородках одновременно нажарила целую гору золотистых блинов, которые с пылу с жару и внесла в гостиную, полную гостей. Они не обратили на неё никакого внимания, приняв за кухарку, тем более что из-под косынки, опущенной до бровей, её лица было и не разглядеть, и сосредоточились на поданном кушанье, к которому прилагались и икра, и солёная рыба, и домашний сыр, который также был мастерски изготовлен Люсей.

Люся незаметно удалилась в отведённую ей комнату, там принарядилась, раскидала по плечам волосы и явилась во всей красе. Французы были поражены, когда узнали в ней ту скромную, затянутую в фартук прислугу».

«Тайник и ключики на шее» – не только мемуары в чистом виде. В книге даются ещё и стихи Олеси Николаевой. Как ещё одна иллюстрация тех событий, что описываются в прозаической части. Иногда они просто помогают откалибровать представленную картинку памяти, а иногда эмоционально её дополняют.

Такое устройство книги не то что бы в новинку, но не так часто встречается. Из хороших – вспоминается «Мне скучно без Довлатова» Евгения Рейна. Там тоже минимум конкретики (несмотря на наличие фирменных рейновских баек!) и максимум лирической свободы.

И, наконец, последнее на что надо обратить внимание.

Большое видится на расстоянии, верно? Так вот с более чем полувековой дистанции мы теперь можем разглядеть не только «эстрадников» (как говорила Анна Ахматова) Евтушенко и компанию, но и поэтов неподцензурного поля, и просто молодых людей, пишущих талантливые стихи, но канувших в исторический омут.

И подобные мемуары – как раз-таки возможность выцепить кого-то и обратить на него внимание.

Одно из таких имён – Виктор Генрихович Гофман (1950–2015). Наверное, в своё время он был на слуху. Книжки выпускались издательством «Советский писатель». Подборки его стихотворений можно найти в толстых литературных журналах. О нём лестно отзывались именитые коллеги. Но вот из общей картины литературного процесса второй половины ХХ века он выпал.

Это и немудрено! Как говорил покойный Слава Лён, ту эпоху можно назвать Бронзовым веком русской литературы. Всё как в Серебряном веке – поэтические группки, целая плеяда гениев, роковые красавицы, полусумасшедшие философы, яркие прозаики, бездомные художники. И многие в принципе неплохие литераторы просто не уместились в первый, второй и даже третий ряд.

Почему так произошло? Отдельный и очень серьёзный разговор. Пока же давайте посмотрим на одно из стихотворений Виктора Гофмана. Называется оно «Кортанети»: