Час Великого Пана

Час Великого Пана. Максимилиан Александрович Волошин.

Жизнь Макса Волошина была освещена тайной и волшебством. Современникам он представлялся то древнегреческим богом, то ассирийским жрецом с посохом. Он говорил с собаками как с людьми, и они слушали и выполняли его просьбы. Совершенно особый смысл для него имели огонь и земля. «Нутро Макса, чувствовалось, было именно нутром земли», - вспоминала Марина Цветаева. Если он рассказывал древний миф, то рассказывал не как историк, а будто сам видел и участвовал. О себе Макс писал: «Я язычник во плоти и верую в реальное существование всех языческих богов и демонов – и, в то же время, не могу его мыслить вне Христа».

Мифотворчество – это со-творение новой грани мира. Это не обман как мистификация, это творение действительности. Со-творчество наравне с богом. Художник творит мир. Иногда – это картина или книга. Иногда –  жизнь.

Страсть к мифотворчеству у Волошина от родителей (пусть он рос без отца, но это в крови!). Вот одна история:

В молодости его мать Елена Оттобальдовна любила ходить в мальчишеской одежде. Однажды она сама белила потолок в гостиной, и в это время к мужу пришёл коллега и застал её за побелкой. Он сказал: «Соблаговолите передать папаше...» Не за жену, за сына принял. Елена рассказала всё мужу. Гость очень хвалил «сына», и никто не указал ему на ошибку. Через некоторое время состоялся званый вечер. Елена уже оделась по-женски. Муж представлял всем жену. «Узнаёшь?» - недавнему гостю. - «Сынишку-то моего на лестнице помнишь, потолок белил?» Гость остолбенел.

Мифотворчество, семейная черта Волошиных, у Макса – всеобъемлющее, всепроникающее. Для Волошина оно так же естественно как дыхание. Он подарил миру Черубину де Габриак.

Елизавета Ивановна Дмитриева (Лиля, как звали её друзья) – самая младшая из детей в обедневшей дворянской семье. Всё детство тяжело болела, туберкулёз костей и лёгких, много лет не вставала с постели. И -  чудо – встала. Научилась ходить, хотя и хромала. Многие отмечали её некрасивость. Но у неё был дар, настоящий, жгучий, который не находил выхода, воплощения, возможности существовать в действительности. После затворничества её душа рвалась в мир.

Напечатай Лиля стихи под своим именем – сначала её ждёт любовь. Но приди она лично в редакцию, хромая, скромная, самая обыкновенная: «А, так это вы...» — скажут ей. Разочарование, почти оскорбительное! Ведь ждали кого-то необыкновенного. И тогда Волошин придумал, как освободить её от этих предрассудков и дать ей возможность наконец быть собой.

Но прежде чем она стала Черубиной де Габриак, у Лили были «отношения романтической любви» с Николаем Гумилёвым. Затем неожиданно Волошин пригласил её в Коктебель, в древний киммерийский мир, страну синих скал. Лиля с Гумилёвым поехали в Коктебель. Там всё резко переменилось. Лиля сошлась с Волошиным. Положение Гумилёва – двусмысленно. Наконец, Лиля попросила его уехать. Тогда Волошин и Лиля остались вдвоём, а вокруг них растекалось древнее волшебство.

В Коктебеле рождается её псевдоним. Габриак – корень виноградной лозы, выброшенный морем на берег. Габриак – имя беса, защищающего от злых духов. Черубина – от Херувима.

Осенью в редакцию «Аполлона» пришло письмо от Черубины де Габриак. Каждую неделю она присылала стихи.

Черубина – красивая, богатая, нерусская, католичка. У неё есть всё для счастья, но она несчастна по-своему, всему вопреки. Француженка или итальянка, единственная дочь в строгой католической семье. Печатать стихи – немыслимо! И вот такая, которой нельзя, пишет и присылает в редакцию.

Письмо, второе, третье. Все влюблены: в дар, в почерк, в имя, в скрытое лицо. Эта чудесная тайна! Впрочем, кое-кто подозревал мистификацию. Но в Черубину поверил сам редактор «Аполлона» Сергей Маковский. Он передавал с посыльными цветы, по вечерам перечитывал её стихи. Маковский влюблён. У Маковского репутация серьезного человека, поверил в Черубину он - поверили и другие.

И всё же Черубину выслеживали, пытались узнать её личность. И сама Лиля не выдержала. Однажды на «башне» у Вячеслава Иванова (по средам на квартире поэта проходили литературно-философские собрания, ещё известные как «Ивановские среды») она познакомилась с немецким писателем и переводчиком Иоганнесом фон Гюнтером. И когда он провожал её до дома, Лиля открылась. В доказательство она пообещала завтра позвонить в редакцию (а Черубина уже звонила не раз) и сказать, что «познакомилась с Гюнтером по дороге между Мюнхеном и Штарнбергом два года назад». И позвонила. Так Гюнтер узнал, что Черубина – это Лиля Дмитриева. Он стал наводить о ней справки, рассказал тайну Михаилу Кузмину. Гумилёв, быть может, оскорблённый летним изгнанием из Коктебеля, нелестно отозвался о бывшей возлюбленной. В ноябре Гюнтер на «башне» Вячеслава Иванова поведал о том, кто такая Черубина де Габриак. Кузьмин рассказал редакции «Аполлона».

Тайна раскрыта.

Волошин узнал от Гюнтера или ещё от кого-то, что Гумилёв отозвался о его возлюбленной как о легкомысленной женщине и интриганке, и, конечно, Волошин вспылил. При следующей встрече с Гумилёвым – пощёчина. Вызов на дуэль. Гумилёв требовал стреляться на пяти шагах и до смерти одного из противников. Секунданты с трудом уговорили на пятнадцать. Иначе Гумилёв – хороший стрелок – убил бы Волошина.

22 ноября 1909 года. Чёрная речка. Гумилёв промахнулся. У Волошина – осечка. Волошин стрелял ещё раз. Снова – осечка. Раздался крик: «Хватай скорей пистолеты». Алексей Толстой отобрал пистолет у Волошина. Гумилёв, может, желавший смерти, отчаянно требовал, чтобы Волошин стрелял в третий раз. Посовещавшись, секунданты отказали и предложили поэтам помириться. Волошин и Гумилёв разошлись навсегда.

Время Черубины закончилось, но она навсегда осталась в сердце поэта.

Волошин был немного чудак (в светлом, поэтическом оттенке этого слова – чудак). Вот он пришёл знакомиться с Мариной Цветаевой. Сидели в её детских комнатах. Попросил снять чепец (Марина – бритая, всегда носит чепец), затем – снять очки. Зачем? Нет, это не намёк на неприличную интимность. Волошину нужно было увидеть, какая у неё голова, потому что «ничто так не даёт человека, как форма его головы».

Из Цветаевой он тоже хотел сделать миф, разделить её на нескольких поэтов: Петухова, который пишет о России, близнецов Крюковых и других. Каждому дать имя, биографию, каждому – стихи. Но Цветаева, желавшая всё написанное всегда подписывать своим именем, не согласилась.

Волошин душой и телом принадлежал мифу. Когда он говорил, то казалось, что он был очевидцем тех далёких событий, внутренним оком охватывал все времена. И если он рассказывал о коктебельских землях, показывал грот: «Вот вход в Аид», - то переносил спутника в прошлое, и тот вместе с Эвредикой входил в Аид.

Умер Волошин в полдень, в час Великого Пана - в свой час. Для древних греков полдень – это священный, мистический час, когда природу охватывает дрёма, и поскольку бог Пан олицетворял природу, то полдень называли часом Пана. Цветаева определяла сущность Волошина как полдневную.

Он похоронен на горе Янычары, с одной стороны бухты – его могила, с другой – уходит в море скала, имеющая Волошинский профиль. Впрочем, другие говорили, что его могила на Святой горе, третьи – в скале собственного профиля. Разные люди вспоминали по-разному. Так рождаются мифы. И тот, кто так горячо был влюблён в миф, должен стать мифом и после смерти.