Борис Кутенков о подборке стихотворений Александра Юдина

Борис Кутенков о подборке стихотворений Александра Юдина

Стихи Александра Юдина не лишены ряда достоинств, и в них чувствуется хороший потенциал. Во-первых, обращает на себя внимание крепкая техника и понимание автором определённых приёмов, которые тот использует, чтобы добиться эффекта, осознанно или неосознанно. Скажем, в первом стихотворении рифменный ряд («родят», «лад», «ад», «клад») не служит просто перебором созвучий, а «работает» на сюжет стихотворения, в котором есть «боренья с самим собой», идущие от аналитизма, и перманентное чувство противоречия. В то же время у автора хватает чувства меры, чтобы понимать: финальная рифма (как бы логически вытекающая из этого форсированного рифменного ряда) выигрышно смотрится, не будучи совсем «новой» (что было бы предсказуемо и не привнесло нового семантического оттенка), а будучи основана на определённом тавтологизме: «чудесный лад» возвращает нас к ранее употреблённому словосочетанию «чудесный клад». Двойное употребление слова «чудесный» отсылает нас к образу из второй строфы, в то же время замена одной буквы («(к)лад») вносит в концовку новый семантический нюанс, так как этот «лад» возникает рядом с «рыком» – что как бы трансформирует слегка слащавый образ «чудесного клада», вносит в стихотворение элемент противоречия, которое читателю предстоит разрешить самому. В финальном стихотворении подборки слышится эхо Дениса Новикова: «Я не готов ещё, / Как говорил уже», типичная для него экспрессия короткой строки: если это совпадение получилось ненамеренным, и автор вовсе не читал предшественника, то, уверен, в позднем Новикове с его сжирающей рефлексией Юдин мог бы найти эстетического собрата. Борьба контрастов, перехлестывающая саму себя противоречивость, интонация юношеской экспрессии и обаяние лирического героя, находящегося в беспрестанном поиске (даже когда автору изменяет чувство вкуса – а такой «поисковый» этап всегда органично сопряжён с подобными нарушениями), – пожалуй, то, что привлекает внимание к этим стихам, хотя мне кажется, что на данном этапе получается далеко не всё. Есть стремление к сильной, акцентированной концовке: «Мы встретимся. Я в это верю» – хотя на уровне частных удач можно стремиться к большему, но сам вектор движения – желание усиливать семантический акцент в финале – мне импонирует.

И – переходя к недостаткам – дело даже не в возникающих то и дело небрежностях стилистического и фонетического характера, о которых автор естественно забывает в потоке перехлёстывающей скорописи (скажем, в упомянутом стихотворении слияние слов «чудо» и «рык» вызывает комические ассоциации – «чудорык»), а в самой методологии, где экспрессия сменяется философией на грани тягучего философствования (символизирующего, очевидно, минуту тишины). Получается конфликт уже неудобного характера. «Сонет о времени» возвращает нас к теме рациональности в лирике, затмевающей лирическое начало: весь этот текст суть мысль, к тому же тяжеловесная, и кажется, что выбранная форма её только сковывает. Получается такой гибрид философии и лирики, где философия не дотягивает до себя самой, т.к. лирика (как бы необходимая память о жанре: риторический вопрос в первой строфе, сравнение – «прочна, как память, купленная с рук») постоянно превалирует и побуждает затемнять довольно ясное (в потенциале) содержание. В таких случаях всегда хочется избавить стихотворение от стихотворной формы (как бы парадоксально это ни звучало) и предложить написать эссе на заданную тему, где те же мысли, не будучи отягощены оковами рифмы и размера, приобрели бы новое, свободное звучание. Рефлексия над тем, что такое стихотворение, как этот жанр связан с мыслью, в чём различие «мысли» и «мыслительности» и насколько иное этот жанр предполагает состояние сознания по сравнению с прочими формами высказывания, здесь необходима: предлагаю автору задуматься об этом самому. Разумеется, никто не запрещает мыслить в лирике (вспоминается классическое высказывание Пушкина о Баратынском: «Он у нас оригинален, ибо мыслит»), однако втискивание заданной мысли в размер всегда приносит автору неудобства, а с ним и читателю.

Лучшим стихотворением в подборке мне потому кажется «Па»: в нём преобладает чувство, не отягощённое философствованием. Мелодическое, в противоположность аналитическому, усилие (стихотворение пишет само себя) подчёркнуто даже отсутствием знаков препинания, что свидетельствует как раз о скорописи, экспрессии и довольно сильно действует на фоне тягучих аналитических рассуждений. Что касается частных моментов – к строке «чтобы мечтами светлыми был не гроб» можно придраться с разных сторон: «гроб» существительное единственного числа, «мечты» множественного, получается несочетаемость; к тому же не лучше ли было бы употребить здесь слово «смерть» (в сочетании с «мечтой», а не «мечтами»): вряд ли можно мечтать именно о гробе. Но образ «всей семьёю – первое января» получился: в одной строке – многое, это понятно и это отзывается в душе читателя. В финале же экспрессия подменяется излишней прямолинейностью, как будто не вытекающей из этой скорописи: почему «убил», за что «убил»? Понимаю, что само это стихотворение есть движение в потоке мыслей мыслящего индивидуума, органичное и непредсказуемое движение этого внутреннего монолога – в таких случаях нельзя с уверенностью сказать, где в нём имеет смысл поставить точку: композиции как бы и нет (не зря говорится про «смену кадров на монтаже»), она сама выстраивается потоком сознания. Но всё же это «побыстрей бы он нас» даже при понимании замысла звучит ужасно неестественно: кого «нас»? к кому относится желание лирического героя об убийстве? И подобным эмоциональным выпадам не веришь: они, как всякая экспрессия, проходят вместе с эмоциональной скорописью. Когда же скорописи нет – мы видим убийственное отсутствие темпа: «Нежность не пропадает. / Пропадает память, пропадают слова, мысли, факты. / Пропадают те ощущения, когда понимал, что не твое, что пора отказаться» – вновь философствование, становится скучно и отсутствие энергии не держит внимание, но автор длит этот поток вялых рассуждений вновь и вновь. Контраст неумеренной экспрессии и чрезмерной вялости – очевидно, в данном случае то, что находится в психологической плоскости и связано с авторской личностью, а потому рецептов здесь быть не может и советы давать тоже затруднительно.

В стихотворении «Сонет о неизбежной любви» вновь сталкиваемся с лексической небрежностью: в строке «опять между нами с тобой города» лишнее «с тобой», получается тавтология. Плюс – строка вызывает ненужную ассоциацию с советской песней «Надежда»: «снова между нами города», что вряд ли предусмотрено сюжетом стихотворения. Возможно, «с тобой» выступает в роли своеобразной «затычки», так как без неё песенная ассоциация будет ещё более очевидной («опять между нами города»), но от этого неуклюжесть ещё более явственна. Кроме того, банальность первой строфы, стилистическая и сюжетная, вновь уравновешивается псевдофилософствованием – как будто бы намеренно тягучим. Русский язык подводит и далее: «от времени нас не избавяет тенет» – неуклюжая инверсия: в нормативном варианте было бы «не избавят нас от тенет времени»; инверсия же, искажающая строку, побуждает (особенно при декламации, т.е. отсутствии «глазного» восприятия) воспринимать «тенет» как существительное – «не избавит тенет». Ясно, что при письменном восприятии у читателя есть возможность распутать инверсию, но подобное распутывание всегда излишне: лучшая строка схватывается с первого раза – если не на уровне логического понимания, то на уровне доверия, обусловленного фонетической стороной. Инверсия же, где строй слов хочется вернуть к «нормативному» началу, всегда неслучайна: она свидетельствует, что произошла запинка мысли, не было лёгкости пришедшей строки. Легко, как известно, воспринимается то, что пишется легко и с удовольствием – без бесконечных раздумий над строкой (упорно не верю в стихотворные черновики, даже зная о наличии подобных у Пушкина, Маяковского и Мандельштама). Разумеется, мои слова не стоит понимать так, что эти стихи не подлежат исправлениям – не зря же я сказал о возникающих небрежностях, – однако хочется дождаться такого этапа, когда читательское доверие будет возникать и к небрежностям, т.е. они будут обусловлены тем уровнем мастерства и зрелости, что не всегда бывает отрефлексирован автором, а просто: «так нужно», «так вижу». А с удовольствием пишется стихотворение или с мыслительным усилием – ощущается на уровне интуиции: критик Алексей Алёхин как-то проницательно заметил про одного автора и суть его неудачи: «Он не радовался, когда писал эти стихи».

«Дуалистичное» – притчевое стихотворение, интересная работа в этом жанре. Но рифмы здесь функциональны: они помогают скреплять строки, но не более того, не работают на целостный механизм стихотворения (как уже сказал выше, в настоящем стихотворении рифма – не просто функциональный элемент, она побуждает к новой работе сознания, к раскрепощению стихового механизма – что не всегда контролируемо самим автором). Здесь же при первом прочтении рифму просто не замечаешь, сосредотачиваясь на сюжете. Возможно, уместнее было бы обойтись чистым верлибром, чтобы избегнуть столь явного ощущения функциональности.

«Ода Пустоте» напоминает абстрактные стихи о Прекрасной Даме (от которых, как известно, на своём пути развития ушёл и Блок): неловкая игра слов с «Ту» и «Пустоту» вопиёт о необходимости конкретики, заглавные буквы в словах «Она» и «Ту» отсылают к пародиям на символистов ещё начала XX века с их «духами и туманами». (Вообще, работа с абстракциями явно любима автором: в стихотворении «Про мужика и Нирвану» грубость и пошлость явно призваны уравновесить эти абстракции, но – как любая обсценная лексика – перетягивают на себя одеяло и, будучи в избытке, создают вместо контраста стилистический конфликт. Кстати, стоит отметить и пристрастие к несколько канцелярской лексике: «по факту», «приемлемый» – чувствуется, что пока это средство «пригасить» некоторую поэтичность лексики, уйти от нежности. Разумеется, не всякая лексика должна быть красивой и поэтичной, но пока подобные стилистические вкрапления режут глаз.) Возвращаясь к «Оде Пустоте» – она явно затянута и иногда выходит за пределы стихотворной формы в какой-то странной попытке расползтись мыслию по древу (на что указывают и неуклюжие строки, и в целом теснота пространства: это стихотворение вновь хочется «вырвать» из теснящего ритмического русла и предложить автору высказать всё это в эпистолярной или эссеистической форме).

Вообще, «теснота» – слово, которое не раз приходит на ум при чтении этой подборки. Название «На смерть И.» как бы ставит перед нами некий барьер, так как стихотворение явно автобиографично, и кто может посметь говорить о каких-то недостатках текста? Это всё равно что говорить о недостатках состояния человека, пережившего беду: столь же «этично». Однако, если отбросить оковы этики, – сентенциозность строки «за правдивость концепций мы платим наличием собственной воли» так и побуждает развернуть себя, и кажется, что лучше всего это получится сделать не в лирике. Нарушение границ лирического стихотворения, попытка сблизить его то с прозой, то с эпистолярием может в будущем дать интересные результаты, но пока только ведёт к композиционной неровности, к хаосу потока сознания. То, что это стихотворение о смерти близкого человека, или сам факт юношеской «поисковости» – пока что-то вроде индульгенции, позволяющей «оправдать» все неровности. Однако стоит помнить, что индульгенция эта – с неизбежно коротким сроком. В худших моментах подборки сентенциозность перерастает в банальность: «Каждый несёт свой крест: / Не больше, чем может нести», «А где-то болеют навзрыд, / Других каждой ночью бомбят» – здесь уже с остротой встаёт вопрос о самоочевидности сказанного.

В остальных случаях захотелось обратить внимание на частности, а не на какие-то сбои методологии. В строке про Лениград – явный технический провал, который не может не ощущаться автором: сверхсхемное ударение на слове «пой», спондей побуждает к неуклюжести произнесения. Гладкопись для стихотворения, разумеется, вредна, но когда подобные технические сбои не работают на целое – они досадно портят картину. Кроме того, не верю, что чувство вкуса у автора на данном этапе не таково, чтобы не пропустить откровенную банальность: «зимняя сонная тишина». Пока ещё эта «зимняя сонная тишина» – не тот «белый безнадёжный свет», к которому в одном из своих стихотворений призывал Георгий Адамович («Ночь. Камень. Снег. Сказал же кто-то: ночь. / Ночь, камень, снег, как первобытный гений. / Тебе, последыш, это уж невмочь, / Ты раб картинности и украшений...»), а именно провал вкуса. В финале этого же стихотворения появление рядом слова «стих» как существительного и его глагольного омонима – довольно заезженный приём. В данном случае автору удалось немного выползти из этой стилистической ловушки, срифмовав «стих» и «затих» (словоформу глагола «стих»), но ощущение заезженности до конца не покидает. К тому же задумываешься, имеет ли место распространённая ошибка – употребление слова «стих» в значении «стихотворение» (что вообще-то ошибка довольно грубая, т.к. это слово употребляется либо в значении «одна строка», либо в качестве составляющей оппозиции «стих и проза»). Предполагаю, что это именно ошибка, а не попытка сказать о том, что «закончил одну строку» (что само по себе звучало бы слегка нелепо). Что такое «человечий внутренний красный смех», почему именно «красный», – мне понять не удалось, но три эпитета в одной строке в любом случае лучше не сочетать: возникает рассеивание читательского внимания.

P.S. О приглашении на «Полёт разборов» можно поговорить в ближайшие месяцы: совсем отказывать не хочется, но уверен, что будут новые стихи, читая которые, захочется сделать это уже с максимальным удовольствием, «по гамбургскому счёту», а не авансом. Этих стихов от автора и жду – и верю в их появление.

В качестве обложки использована иллюстрация Любы Булдаковой, профиль в Инстаграм.

Телеграм канал Александра Юдина.

Борис Кутенков: личная страница.

Александр Юдин, 32 года, Королёв, СПб. Публиковался в сборнике «Поэзия LiveInternet», в газете «Бизнес Проспект», в различных пабликах ВК с аудиторией более 500 000 человек. В 2022 году выйдут публикации в альманахе «ЦАРИЦЫН» Волгоградского отделения РСПЛ и в альманахе социальной фантастики «AD BESTIAS» издательства «Перископ». Призёр 4-го сезона конкурса молодых поэтов «Заявляю о себе» и всероссийских конкурсов «Литкон» и «Россия — земля моя!». Выступал на мероприятиях Made Inside. Прошёл отбор на курс практической поэзии от Волгоградского отделения РСПЛ. Состоит в СМЛ «Финист» (г. Королёв, Московская область) и в ЛИТО «Ультрейя» Стефании Даниловой.

Стихотворения Александра Юдина

Гошма.

– Я о гошме раньше и не слыхал:
Их не пишут – словом живым родят...
– Но коль скоро ты мот, бонвиван, нахал,
То навряд ли выстроишь чудный ряд

Из закатных волн и закатных гор,
Чтобы слово было не как топор,
Чтоб слова несли не больной укор,
А указывали на чудесный клад,

На леса вдали и ручьёв тепло,
На орлов, парящих ветрам назло –
Вот такое дивное ремесло
Разве может быть по плечу нам, брат?

– Знаешь, даже если во зле живу,
Не на помощь, только в Содом зову,
Если мыслям место моё в хлеву,
Всё равно порой я бываю рад,

Что могу почувствовать солнца свет,
И дышать, и будто бы бесов нет –
Вот тогда могу тебе дать ответ:
Нищий духом знает зато, где Ад,

И оттуда, даже когда на миг,
Видишь море и чаек вдыхаешь крик,
Можешь спеть о них. Пусть это будет рык,
Но про чудо рык. На чудесный лад.

Ода Пустоте.

Жалко, что нельзя описать Пустоту.
Ей можно молиться, боготворить – и счастье,
Что это всегда бесполезно, а значит – не будет честней.
Если ты всегда искал Ту,
Которая будет всегда, до конца, ты искал её власти –
Так вот, ты нашёл. И теперь извини, но ты с ней.

Любая, казалось бы, вещная сущность есть
Ноль. Даже больше нуля, очень сильно нулее.
Ты хочешь увидеть, как раньше, что есть – но ты видишь Её.
И Она – то, что есть. Не потрогать, не съесть,
Не схватить – ничего нет добрей, как и злее.
«Чужое», «другое» и прочее – всё точно так же Она, как родное «своё».

Размеры и каверзность букв не важны, их
Теперь не напишешь с различием, чувством, игрой:
Повсюду Она. И ты хочешь хотя бы как раньше, пусть всё искорёженно, но не одно.
И пишешь, покуда ты веришь. Покуда эмоции вывих
Ведёт, существует, и будто небесный герой
Тебя ещё слышит. И будто бы он существует. И будто бы он не пустое немое кино.

Пустое, пустое, пустое. Тебя ещё злит, но
Уже понимаешь, что так изначально, всегда,
Что всё, что казалось – казалось. Что форма Её – это всё. И что формы и нет.
Вот что-то мелькнуло, вот что-то как будто бы видно,
А это Она. Очень скоро тебе не составит труда
Любить, сочинять, танцевать – об одном. И надежда – что есть у Неё хоть движение. Хоть силуэт.

Сонет о времени.

Я слышал, будто время – плоский круг.
Что время отличает от поэта?
Поэт конечен, но вуаль сонета
Прочна, как память, купленная с рук.

Что видишь ты? Аптеку с фонарём?
Они – универсалии Платона:
Одни – и всё исходит из закона,
Что мы не родились и не умрём.

Нет времени. Иначе б то же слово
Со временем звучало бы не ново
И будто отбивалось бы от рук,

И рифма бы бежала от поэта,
И время – это просто плоский круг,
Ведущий к завершению сонета.

ПА.

как бы уехать, хоть бы и на чуть-чуть
быть человечьим мусором – западло
если проснуться, сразу потом уснуть
если легко, то потом опять тяжело

как не бояться шороха в темноте
как исповедовать в панике пустоту
если не видишь спокойствия в пустоте
если не хочешь выключить темноту

где пропадает вырванный из кишок
крик через анус вышедший пердежом
если молчишь подави заодно смешок
а говоришь – так и мы заодно поржём

каждая бесит мелочь что есть вокруг
каждая мысль снова вгоняет в цикл
– нейроотличный, что не зовёшь подруг?
– то ли устал, а то ли совсем отвык

хочется в детство только в чужое, чтоб
память добрее будто бы жил не зря
чтобы мечтами светлыми был не гроб
а всей семьёю первое января

веки немеют, но не уходит сон
только меняет кадры на монтаже
нет никакого «я», только «мы» и «он»
и побыстрей бы он нас убил уже

Сонет о неизбежной любви.

– Нет, милая, это, конечно, беда:
Опять между нами с тобой города,
Ты едешь оттуда, я еду туда,
И будто бы это теперь навсегда.

– Да, милый, что делать, законы планет
От времени нас не избавят тенет,
Сплетённых пространством, и горы монет
Тебе не вернут драгоценный кларнет.

– О, милая Клара, я всё бы отдал
Чтоб снова увидеть твой алый коралл,
Но он безвозвратно утерян...

– Не стоит печалиться, милый мой Карл,
Любовь – наш единственный, истинный ярл:
Мы встретимся. Я в это верю.

Зима и город.

Зима покрыла инеем январским
Окно, посеребрила провода,
А ветер воет, с присвистом гусарским,
И щиплет всех прохожих без стыда.

В сугробах мерзнут кошки и бродяги,
Взирая на оконный тёплый свет,
И шторы, будто вражеские флаги
Скрывают скорой смерти силуэт.

Дымит труба, котельная как мамка
Квартиркам дарит благостный уют
И кольцевая – словно стены замка,
Трамваи-менестрели в нём поют:

«Жестокий лес бетона и металла,
В тебе живут лишь тени красоты,
Тепла в тебе осталось слишком мало,
Зачахнешь и погибнешь скоро ты!»

Но город жив, хоть люди и трамваи
Разрезать его тело норовят:
Пока в сугробах спящих здесь спасают,
Дыши, бетонный лес! Пой, Ленинград.

Тишина.

Зимним утром сонная тишина
Тихо улыбается из окна,
Но на шумной улице – никого,
Кто похож на тихого своего.

Тихие машины взрывают снег,
Потихоньку все перешли на бег,
А внутри тревога исподтишка
Режет жилы кожаного мешка:

Словно тихоходка, живее всех
Человечий внутренний красный смех...
День настал, я быстро закончил стих,
Тишину обнял – и молчу. Затих.

Нежность.

Нежность не пропадает.
Пропадает память, пропадают слова, мысли, факты.
Пропадают те ощущения, когда понимал, что не твое, что пора отказаться.
Потом порознь страдают.
Разбивают уставшую нежность, на доли, на ритмы, на такты.
На стезе одиночества, на пути отрицания нежности начинают они подвизаться.

Черствеют, хладнеют, уходят в себя.
Слушают стрекот ливера, заглушающий это стремление,
Стремление быть там, где нежность, которую прокляли, будет сильнее всего, что внутри и снаружи.
И в итоге одни остаются, совсем ничего не любя.
Но живут, даже счастливы могут моментами, на удивление,
Поедая в спокойной вечерней тиши приготовленный, пусть без тепла человека, но зато с коммунальным теплом очень даже приемлемый ужин.

Дуалистичное.

Мальчик вышел на дорогу
и увидел Бога.
И у Бога было две головы,
Одна – добрая, а другая – злая.
Мальчик сказал: «Я тебя не знаю!»
Мальчик сказал: «Мой Бог очень добрый!»
Бог улыбнулся двумя головами и сказал:
«Как ты думаешь, почему кусаются кобры?»
Мальчик ответил: «Наверное, всё потому,
Что змей – это дьявол, очень обидно ему
И одиноко.
Дьявол ужасно жестокий».
Бог рассмеялся:
«А как же тогда, ты помнишь, кричал на маму?
Так что же, ты – Дьявол?» Но мальчик был очень упрямый,
Он топнул ножкой и очень громко сказал:
«Если б ты был моим Богом, ты бы таких вопросов не задавал,
Ты и есть Дьявол! Уйди, я пожалуюсь Богу!»
Бог тут же ушёл.
А следом ушла дорога.

Про Него.

Каждый несёт свой крест:
Не больше, чем может нести,
А где-то венчают невест
Приблизительно с десяти.

А где-то болеют навзрыд,
Других каждой ночью бомбят –
Крест под одеждою скрыт,
Под крестиком прячется ад.

Семь миллиардов Голгоф –
Безумие или закон:
Никто не бывает готов,
Как не был готов и Он.