Борис Кутенков о книге Аксаны Халвицкой «Синопсис о сапиенсах»

Борис Кутенков о книге Аксаны Халвицкой

«Синопсис о сапиенсах» (Москва, Формаслов, 2021)

Проза Аксаны Халвицкой обречена на читательский успех – если, конечно, ещё не достигла его (о чём не знаю). Изучая «Синопсисы о сапиенсах», начинаешь жалеть, что мало заглядываешь в современную прозу: я занимаюсь преимущественно поэзией и критикой поэзии и нон-фикшн, а это неизбежно связано с «профдеформацией» – трудно схватываешь фабулу, и поэтому к любой прозе подходишь с априорной настороженностью и без восторга; такой восторг всегда – исключение, а потому особенно дорог. При чтении этих рассказов, по счастью, забываешь о профдеформации – и просто включаешься; но, что замечательно (невозможно ведь «выключить» литературного критика, да и не нужно для данной рецензии), она даёт все поводы для восприятия не просто с эмоционально-гедонистической точки зрения, а для серьёзного разговора. В ней присутствует сложный, полифонический уровень жизни, отличающий настоящую литературу, и умение преподнести чудо в ореоле несбыточности: «на веки вечные останется кукла у самой умной девочки» – понятно, что не останется, но этому веришь в момент передачи переживания: тут, как вообще свойственно этим рассказам, включаются два ракурса – ненавязчивого авторского всеведения, с одной стороны, и читательского понимания «внелитературной», «фабульной» подоплёки событий, с другой. Но это только один запомнившийся пример, выраженный на уровне одной фразы. При этом Аксане подвластны и лёгкие, беллетристические рассказы со «сниженным» уровнем полифоничности и, стало быть, вещества прозы. Таков, скажем, «Принцип меньшего зла» – философская миниатюра, сделанная на понятном уровне и больше похожая на лёгкую поучительную историю в каком-то гламурном журнале, чем собственно на прозу. Применительно к ней вряд ли можно говорить о «шкатулке с тройным дном», столь ценной мне в рассказах Аксаны Халвицкой, но такие тексты тоже органично смотрятся в книге и дают читателю передышку на фоне более закрученных (хотя и «вторые» – с вполне просматриваемой фабулой, легко воспринимаемые, – почему и сказал про «обречённость на успех»). Таково описание быта московской общаги с лёгкими, привнесёнными включениями «девачкового» мышления, где одна соседка «мстит другой феном». Такова «Анюта» – бесхитростный рассказ, побуждающий иронически отнестись к собственной депрессии, но более прямолинейный в смысле того, «как это сделано».

Впрочем, и в тех, и в других просматривается индивидуальный приём автора: это работа со стилистической контрастностью и контекстуальной антонимией. «Красота» и «костлявость», «бабульки, зазывающие на пирог» и «ножовка в рыбнике», «ангельский взгляд» и «ледяной упрёк», реальная, бытовая «ванна» и фантастическое «кораблекрушение» – всё это сплетается в вихре полифонического абсурда, но в то же время подчинено закону художественной логики, а значит, ассоциативного целого (взять те же «пироги» и «рыбник», разведённые по разным углам рассказа, но неразделимые в его стилистике. В отзыве на обложке книги Санджар Янышев совершенно верно пишет, что «поэт мыслит «опущенными звеньями» – этот способ мышления он приносит и в прозу, когда костюм стихотворца становится ему тесен. Истории в результате получаются пряно-густые, исполненные летучего парадокса...»). За эти «летучие парадоксы» автору извиняешь и «ледяной упрёк», и «волну осуждения и ненависти», и «волну воспоминаний» – веришь, что эти клише органично вплетаются в общий ритм повествования (подобное у Халвицкой встречается не то чтобы очень часто, но всё же), а «волны» ещё и парадоксальным образом как-то уместно смотрятся в ореоле «водяной» темы – «ванной» и прочего (тут вновь невозможно не сказать о поэтической работе, где – в лучших стихах – этот ход ассоциаций работал бы по-другому, на более глубинном уровне. Но и такая работа с языком замечательна, хотя, безусловно, по пути мастерства ещё есть куда двигаться).

«Прозу Аксаны Халвицкой я назвала бы «игрой в воспоминания», когда из прошлого извлекается некое событие и конструируется действие, которого не было, но которое могло бы произойти», – пишет другой автор отзыва, Ганна Шевченко, на обложке книги. Пожалуй, эта «игра в воспоминания» объединяет рассказы Халвицкой и с большим, и с меньшим включением художественности. И в тех и в других усилен элемент сослагательности. Эта проза возвращает нас в детство с его «приставкой Dendy, вкладышами Turbo и Juicy Fruit» – и ставит лицом к лицу с реальностью, опрокидывает в несбыточность ожиданий, когда, по слову поэта Марии Марковой, «мы не те, кем стать хотелось нам в детстве». Пожалуй, это можно назвать магистральной темой прозаика Аксаны Халвицкой. Квинтэссенция её – рассказ «Настоящее счастье». А вот один из самых прекрасных в этом контексте «несбыточности» примеров сближения комического – и грустно-реалистичного в своей узнаваемости: «По пятницам у Надежды Николаевны теперь йога, и когда она возвращается домой, Анатолий Анатольевич дремлет на диване в гостиной». Тут работает всё – и ненадрывное включение читательской эмпатии (потому что действительно очень грустно – фактически как при чтении стихотворения Бориса Рыжего: «Ни разу не взглянула ни / В одну мою тетрадь...»), и, опять-таки, работа ассоциативной логики: «мартышка», появляющаяся далее, как-то органично входит в ритм этого повествования, но можно, конечно, этого не замечать, вообще не сосредотачиваться на взаимосвязи слов, «выключая» в себе филолога, и просто воспринимать сюжет. При этом не отдавать себе отчёт в том, что этот сюжет невозможен без того, что выражено в той же ассоциативной логике, – для меня, пожалуй, невозможно. (Невозможно и не вспомнить заезженную фразу Льва Толстого о том, что ему пришлось бы написать «Анну Каренину» заново, чтобы рассказать, о чём она написана, – пример, как известно, приводимый Лотманом как доказательство важности именно словесного вещества литературы, работы художественного смысла, где важен каждый элемент целого). Этот рассказ, про обезьяну, в книге – один из лучших, отсылающий к трагически знаменитой зощенковской «Обезьяне» – там ведь тоже повествование об одиночестве, только кажущееся детским и легковесным. Диалог героя с обезьяной у Халвицкой передан в трагикомическом аспекте и вызывает смех и слёзы – опять-таки, при чтении его включаются два уровня восприятия: один – связанный с эмпатией (сочувствием герою, от кромешной тоски разговаривающему с мартышкой), другой – с возможностью посмеяться над заведомой абсурдностью ситуации, но всё вместе это создаёт катарсический эффект. Правда, для меня рассказ и закончился на этом диалоге: то, что связано в дальнейшем с Надеждой Николаевной, психологически не прорисовано и, возможно, в принципе излишне.

Ещё одна важная тема Халвицкой – деконструирование массовых стереотипов, но далёкое от постмодернизма: скорее имеет место мягкая насмешка над ними. Гламур, современные психотерапевты, рекламщики, стремление к успеху – все эти штампы современного сознания и общества оживают под пером автора, и бывает очень смешно. Тем важнее, что есть моменты, когда автор позволяет себе не создавать яркий художественный эффект (работая всё с теми же стилистическими контрастами): мне показалось, что это происходит там, где чувство меры позволяет Аксане осознавать уровень серьёзности преподносимого (и за это – вновь аплодисменты). Кино, Голливуд, приём у психотерапевта (в «Предсказании») – и тут же, рядом, не голливудская, вполне «всамделишная» и горькая упущенная жизнь Алексея Альбертовича, что выражено в одной ёмкой фразе: «А ведь он смотрел, каждый вечер смотрел как проклятый – и не замечал». Тут уже – не до деконструирования, и это не выдумаешь; для такого нужна сила впечатляемости – теоретически, конечно, можно разобрать, как это сделано, но за этим есть ещё что-то – наверное, и называемое веществом прозы или, как ещё говорят, невербализуемой субстанцией. В «Алевтине Павловне и море» также нет или почти нет деконструирования: есть лёгкий юмор и ощущение трагедии, и в то же время всё это, по счастью, лишено какого-то давления на читательские эмоции. Рассказ страшный, на грани фантастики и реализма, отсылающий к кафкианскому абсурду и, пожалуй, наиболее сильный в смысле полиинтерпретативности, свободы художественных интерпретаций (и «глиняный мальчик», и сам мотив убийства).

Аксана Халвицкая – мастер, которому даётся всё: чего стоит обаятельное пародирование канцелярита («наиболее благоприятный выход из ситуации – приобретение для Катюши котёнка» – это изображение речевой манеры вновь построено на стилистических контрастах, преподнесено на фоне эмоциональной речи собеседницы, во-первых, – и того, что субъектом выступает биоробот, во-вторых, – но о последнем мы узнаём только на второй странице рассказа, в чём сказывается умение создать интригу). В том же рассказе – и уморительное «швыряние гуппи о стену», эмоционально контрастирующее с заторможенными речью и поведением биоробота, и психологически тонкий анализ проблем виртуальности. Я не знаю, пишет ли автор сценарии, но этот рассказ (а именно сам диалог о Катюше и котёнке) – один из самых кинематографичных.

Что касается верлибров, также вошедших в книгу, то «Машина времени» мне кажется наиболее иллюстративным из них (в контексте приведённых мной слов Ганны Шевченко о «воспоминаниях» и моего комментария к ним об основной теме Аксаны). Верлибры Халвицкой – абсолютно прозаизированные, хотя своё ощущение мелодики, разумеется, читатель может в них привнести, а филологическая наука вполне научила нас искусственному поиску смыслов и нахождению внутритекстовой обусловленности даже в имитационных вещах (какой разговор об имитациях в ситуации кризиса экспертности? Этим бравирует вкусовая критика, а филология отстаивает как кредо применительно к современной литературе). Но в целом думаю, что именно здесь глупо говорить о произвольно расставленных асемантических паузах, приводить пушкинское определение «проза, да и дурная»: эти вещи помещены в контекст прозы, а значит, априорно несамостоятельны или уж, по крайней мере, несамодостаточны. Они показывают вариации этих сюжетов и то, как автор может «по-другому». Силлаботоника здесь присутствует в меньшинстве – и не демонстрирует выдающегося уровня дарования, скорее уступая прозе: видимо, как Набоков или Бунин, Аксана реализовала свой дар поэта именно в стихах (опять-таки, отсылаю к мудрому высказыванию Санджара Янышева о соотношении «поэтического» и «прозаического» в её работе). Если автору всё же нужен разбор, то возьмём один фрагмент: «...чтобы до лета следующего беречь / все твои буквы, / чтобы букашкой, выпорхнувшей в окно, / следовал чартер, / и твоей песней ялтинской на Покров / тихо звучать мне». Тут малоинтересно всё – и сам уровень переживания, довольно расхожий и деиндивидуализированный, и отсутствие новой взаимосвязи слов (которая так здорово работает в прозе – здесь же, в этих «букашкой», «выпорхнувшей», просматриваются общелитературные сравнения, а не сложная ассоциативная логика), и ненужное сверхсхемное ударение («твОей»), и стремление к составной рифме там, где виртуозность в принципе самодостаточна и не обусловлена работой на целое («чартер»/«звучать мне» – неплохо, даже изощрённо, но зачем?). Приведём для примера и «Сбежать под дождь в темноту под утро...»: здесь тоже вряд ли можно говорить о художественном преображении: пожалуй, в словах «ты в нём особенный прожил день...» не чувствуется «особенности» именно за счёт того, что употреблён слишком общий эпитет, и даже «переполняющая, суматошная, преображающая синева» лишена игры красок и звуков, так отчётливой в прозе Халвицкой. В разделе, в который помещено это стихотворение, нам обещают, что «мы будем счастливы» – ну что ж, эскапистская функция вполне благородна, но вряд ли достаточна для литературы. Однако – повторюсь – если композиционно главенствовала именно проза, а перед автором стояла задача оттенить её стихотворными текстами, то эта задача в целом выполнена (но тогда, возможно, стоило чётче аранжировать соседство стихов и прозы – например, вложить первые в уста героев).

В целом же – новое открытие и очень интересный автор, органичный и в удачах, и в неудачах, за которым буду следить с вниманием.

Результат сотрудничества: произведения Аксаны опубликованы на портале "Textura".

Борис Кутенков: личная страница.

Аксана Халвицкая, родилась в городе Вологде, окончила Высшие литературные курсы в Литературном институте им. Горького. Финалист V Всероссийского Фестиваля молодой поэзии «Филатов Фест-2019». Лонг-лист Литературной премии «Лицей» в 2020 году. Участник XX Форума молодых писателей «Липки». Участник Всероссийского форума молодых деятелей культуры и искусства «Таврида 5.0». Государственный стипендиат в номинации «Талантливый молодой автор России». Участник фестивалей «Плюсовая поэзия», «Фестиваль актуальной поэзии М-8», «Петроглиф», «Северная земля», Фестиваль мелодекламаций имени Верушкина и других. Автор поэтических сборников, опубликованных в Москве и Германии. Стихи и рассказы опубликованы в журналах «Интерпоэзия», «Формаслов», «Лиterraтура», «Словесность», а также в «Литературной газете» и различных сборниках. В настоящее время живёт в Москве.