Абсурдоперевод
(Кирилл Рябов, «Никто не вернётся», роман – М., «Городец», Книжная полка Вадима Левенталя, 2021 г.)
«Здравые смыслы» - колонка критика, журналиста и писателя Алексея Колобродова. В своих критических обзорах Алексей в свойственной ему манере тонко и порой неожиданно представляет читателю главные книги сегодняшнего дня, помогает разбираться в контекстах, предлагает подчас скандальный и увлекательный ракурс интерпретации художественных текстов.
Писатель нашел своего издателя – у Левенталя ранее выходил рябовский «Пёс», ставший в прошлом сезоне финалистом Нацбеста. В свою очередь, Вадим Андреевич полагает Кирилла самым прогрессирующим прозаиком поколения условных тридцатилетних.
Здесь можно поспорить, вспомнив хотя бы других авторов левенталевской «Книжной полки» – Александра Пелевина и Романа Богословского. И вообще основное достоинство Рябова, на мой взгляд, в другом: для своей писательской генерации он наиболее оригинален (или, как выражалась добрая редакторша у Сергея Довлатова – «своеобычен»). Во всяком случае, наследует вполне уникальной традиции: Рябов – современная инкарнация Леонида Добычина. Плюс – сильная инъекция обэриутов.
Питерский нуар? Трагифарсовый треш? Добыча абсурда из повседневности? Изобретать можно долго, и всё равно выйдет не очень точно. От Добычина в Рябове, конечно, стиль – строгий и жесткий, предельно функциональный, эпитеты под санкциями, а на всякую сложносочиненность и вовсе наложено эмбарго. Впрочем, об этом рецензенты уже говорили, без упоминания первоисточника. Любопытнее с обэриутским топливом. Повесть «Никто не вернётся» – вещь невероятно смешная, это цельный и свежий юмор – на фоне стендапа как индустрии, повсеместного утробного хохмачества, всепроникающих, как радиация, отвратительных «ржак».
Возможно, мы с Рябовым – циничная сволочь, висельники соответствующего юмора. В повести происходят вещи печальные, ужасные, трагические, сюжет ее – реализация заклинания «все умрут, а я останусь». Оправдывает нас принципиальный момент: это не черный юмор, а, скажем так, высокий. По сути, чистая метафизика, поскольку субъект юмора располагается сильно высоко, имея, конечно, иную, нежели у «человеков», природу. Над старческими физиологическими отправлениями (у «свекрови-моркови» Раисы Львовны) веселиться грешно, но ведь для Кого-то не существует возрастных категорий с иерархиями. У Него и мертвых, говорят, нету. Нельзя бить убогих – а главная героиня (Ульяна) регулярно это делает, чрезвычайно успешно отправляя бомжа Ефима в нокаут, что уморительно, поскольку для главного болельщика это не бытовуха (или домашнее насилие, если угодно), а гладиаторское ристалище. Великолепно смешны матерные реплики и монологи Ульяны, ибо это не привычная вульгарная брань, а комментарий Высшего Эксперта.
И тут надо вспомнить, что русские поэты-метафизики, назвавшие себя ОБЭРИУ (прежде всего Александр Введенский, Даниил Хармс, Николай Заболоцкий), воспринимали собственное творчество как религиозную практику. Форма и стилистическая манера вырабатывались соответствующие. Но главное – эти художники брали на себя смелость установления обратной связи, они уверенно предполагали, что и как сказал бы Господь, бросив взгляд на те или иные земные происшествия и участников оных. Собственно, большинство хармсовских «Случаев» (указываю для наглядности наиболее популярный источник) – ровно об этом; «случаи», по Хармсу – мимолетная фиксация Божественного внимания.
Вот этот стремительный, всегда внезапный переход бытовой, семейной, современной горизонтали во вневременную и внепространственную вертикаль – и есть главное достоинство писательской манеры Рябова.
Повесть «Никто не вернётся» – собственно, и есть «случай» – и жанрово, и содержательно. Муж (Аркадий) приводит домой бомжа (Ефима), заявляя, что отныне семья должна проявлять о нем неусыпную заботу, и вообще он будет с нами жить. Ульяна, естественно, подобной перспективой шокирована, и всё у них летит к черту кувырком. Впрочем, по ходу действия выясняется, что процесс запущен ранее, когда у супругов пропал без вести сын-школьник (Виталик).
В этом контрапункте рецензенты теряются, поскольку сюжет устремляется в одну сторону, а стилистика с поэтикой – в другую. И, обескураженные, повторяют вслед за троекратным автором гимна: «А з-зачем?». Отличная же начиналась бытовая история – бодро и весело. И вдруг драматургическая логика начинает сыпаться, мотивации персонажей обнуляются, и психология теряется вместе с камерой наблюдения, которая была, казалось, прочно закреплена на Ульяне-героине.
Рекомендация потенциальному читателю: лучше не воспринимать эту повесть как историю бытовую (с трагическими обертонами) и последовательную, а поискать ключ на стороне.
Я его нашел в забытом ныне, а когда-то, в поздние 80-е нашумевшем рассказе Виктора Ерофеева «Жизнь с идиотом». Шум был, главным образом, как говорят, вернее, говорит сам уважаемый автор, за рубежом.
«Жизнь с идиотом» – грубоватый, но забавный памфлет относительно Ленина и русской революции, завязка практически аналогичная: интеллигентной семье, то ли в порядке социальной терапии, то ли в наказание за сословную спесь, предписано взять из сумасшедшего дома идиота и всячески о нем заботиться. Естественно, «всё заверте», продолжилось насилием в отношении супругов (включая извращенные формы) со стороны идиота, а завершилось зверским убийством супруги. Идиот (Вова) был, понятно, Владимиром Лениным, жена – Россией, муж олицетворял русскую интеллигенцию.
У Рябова можно разглядеть схожий набор аллюзий. Полупомешанного бомжа с неопрятной бородой (и вообще неопрятного) зовут, напомню, Ефимом, «божьим человеком». Самые характерные его манеры – бормотать туманные и невнятные заклинания и называть Аркадия с Ульяной, соответственно, «папой» и «мамой». Что-то здесь, воля ваша, странно знакомое... Ну точно – Григорий Ефимович Распутин, шаман aka «старец» при финальных Романовых. Которого приветствовали поклонники «народа» в царском окружении, а наиболее упертые монархисты и сам народ ненавидели, обвиняя во всех грехах коррупции и распада. Распределяйте роли и раздавайте личины, не забывая про жертвенного наследника. Лыко в строку – перифразированная знаменитая строчка Александра Блока в названии повести.
Еще теплее. При всей мутности ефимовой манеры выражаться, в ней легко определить преобладающий стиль – криминальный жаргон, от лагерных коанов до приютского шансона («Мать, не надо лепилам звонить!»; «Папа, скажи, почему мать не дышит, глазки закрыла, рука холодна. Мама не слышит, мама не слышит, значит, она разлюбила меня...»). Здесь заманчиво разглядеть начало 90-х, один из нюансов дикого русского капитализма – «алхимический брак», сказал бы Виктор Пелевин, советской интеллигенции, «лучших» ее светлолицых людей с самым диким косматым криминалитетом распавшейся державы. В этом смысле Ульяна олицетворяет тогдашних маргинальных патриотов-государственников и вообще здравый смысл.
Впрочем, столь ветвистые аллюзии читателю без надобности – как говорилось в одном старом анекдоте про преферансистов на похоронах товарища, словившего «паровоз» на мизере, – «и так хорошо».
Алексей Колобродов: личная страница.
Уже сегодня вы можете заказать рецензию на свои произведения у Алексея. Профессиональная рецензия от Pechorin.net - ваш быстрый путь к публикации в лучших печатных или сетевых журналах, к изданию книг в популярных издательствах, к номинациям на главные литературные премии. У нас самая большая команда критиков в сети: 31 специалист, 23 литературных журнала, 7 порталов. Присоединяйтесь к успеху наших авторов. Направьте свою рукопись нам на почту: info@pechorin.net, - и узнайте стоимость разбора уже сегодня.