
24 мая — 80 лет со дня рождения поэта, лауреата Нобелевской премии по литературе (1987) Иосифа Александровича Бродского (1940–1996).
Иосиф Бродский родился в 1940 году в Ленинграде, в семье фотокорреспондента.
Во время войны семья была в эвакуации, вернувшись, Бродские поселились в бывшей квартире Дм. Мережковского на Литейном проспекте, 24, ставшей коммунальной.
После окончания семилетки, чтобы помочь семье материально, Иосиф идёт работать. Сменяет несколько профессий: фрезеровщика на заводе, кочегара в котельной, санитара, коллектора в геологических экспедициях и смотрителя маяка.
Всё это время он активно занимается самообразованием, учит английский и другие языки, много читает, изучает философию и религию.
Начинает писать стихи и заниматься переводами. Сам Бродский писал, что многому научился не только у русских поэтов (среди которых выделял Баратынского и Цветаеву), но и у Джона Донна, Уистена Одена и других англоязычных мастеров.
В начале 60-х И. Бродский сближается с молодыми ленинградскими поэтами Евгением Рейном (Бродский считал Рейна своим учителем), Анатолием Найманом, Александром Кушнером и другими. Его публичные выступления, в основном, перед студентами, имели большой успех.
Важной страницей в судьбе И. Бродского стало знакомство с Анной Ахматовой. По величине таланта она сравнивала его с О. Мандельштамом. Один из своих сборников А. Ахматова подписала для него: «Иосифу Бродскому, чьи стихи мне кажутся волшебными».
Иосифа Бродского хорошо знали в неофициальных литературных кругах, как поэта и переводчика. Но его творчество никак не укладывалось в каноны советской поэзии.
В своих стихах Бродский соединял авангард (новые ритмы, рифмы, неологизмы) с традиционным стихосложением. Уже позже литературоведы придут к выводу, что уникальная поэзия Бродского не укладывается ни в какие концепции.
В стихах Бродского не было антисоветского, но в них совсем не было и советского. Его не печатали. Зарабатывать получалось только случайными переводами.
Власти стали преследовать молодого поэта. В 1964 году он был арестован по статье за тунеядство (как нигде официально не работавший).
По свидетельствам писательницы Фриды Вигдоровой, присутствовавшей на процессе, Бродский пытался объяснить судье, что он – не тунеядец, а поэт. На вопрос: «Кто зачислил его в поэты?» он ответил: «Я думаю, что это от Бога... А кто причислил меня к роду человеческому?..».
«Какую биографию делают нашему рыжему!» - так отреагировала на арест Бродского А. Ахматова.
Бродского приговорили к ссылке сроком на пять лет – в глухую деревню в Архангельской области. Благодаря многочисленным протестам деятелей культуры в Советском Союзе и за рубежом через полтора года Бродский был освобождён и вернулся в Ленинград.
Но в СССР его по-прежнему не печатали, а в США проявили большой интерес к его творчеству. Первые книги И. Бродского вышли именно в США («Стихотворения и поэмы» - 1965, «Остановка в пустыне» - 1970).
В 1972 году Иосиф Бродский уехал из страны.
Сначала он отправился в Австрию, к поэту Уистену Одену, чьё творчество очень высоко ценил. Оден помог ему обустроиться в эмиграции на первых порах.
Позже Бродский перебрался в США, где более 20 лет преподавал в колледжах и университетах. Он был необычным преподавателем. Приобретя свои колоссальные энциклопедические знания самостоятельно, Бродский требовал большой работы и от своих студентов. Предлагал им списки обязательной к прочтению всеобщей литературы, знакомил с мировой поэзией.
Интересно, что все приводимые на лекциях поэтические тексты он читал наизусть.
Как поэт, Бродский становился всё более знаменитым. Сборники его стихов регулярно издавались и переводились на иностранные языки.
Писать стихи на английском языке у него не получилось. Но Бродский имел большой успех, как эссеист. Его первый сборник эссе «Less Than One» (1986) получил признание и в США, и в Англии.
В 1987 г. Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе – самому молодому из всех лауреатов.
Формулировка Нобелевского комитета при вручении премии И. Бродскому, поэту и эссеисту: «For an all-embracing authorship, imbued with clarity of thought and poetic intensity» - «За всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической мощью».
Нельзя не восхищаться совершенством стихотворной формы Бродского, его безупречным стилем. Однако многие считают его поэзию холодной, малоэмоциональной, сложной для восприятия. Но, так или иначе, значение личности и творчества Иосифа Бродского для русской и мировой литературы очень велико. Герой «Самиздата» и «Тамиздата» 60-х, Иосиф Бродский стал олицетворением внутренней свободы для советской интеллигенции.
События к юбилею:
1. 24 мая 2020 г. открывается Музей Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге, на Литейном проспекте, 24: «Будущий музей в «Полутора комнатах» станет центром притяжения всего, что связано с именем Иосифа Бродского, главным источником информации о поэте»: https://brodskymuseum.com.
2. К юбилею Иосифа Бродского Питерский проект «Бродский. Стихи» приглашает 24 мая в 19 часов в прямой эфир, на поэтический концерт. Стихи Бродского прочтут актеры ведущих московских театров —Практики, Гоголь-центра, театра DOC, центра им. Мейерхольда: Алиса Гребенщикова, Паша Артемьев, Инна Сухорецкая, Иван Орлов, Яна Иртеньева, Артем Шевченко, Наташа Горбас, Павел Михайлов. Подробности и билеты доступны по ссылке: timepad.
Cтихотворения Иосифа Бродского:
***
Мы незримы будем, чтоб снова
в ночь играть, а потом искать
в голубом явлении слова
ненадежную благодать.
До того ли звук осторожен?
Для того ли имен драже?
Существуем по милости Божьей
вопреки словесам ворожей.
И светлей неоржавленной стали
мимолетный овал волны.
Мы вольны различать детали,
мы речной тишины полны.
Пусть не стали старше и строже
и живем на ребре реки,
мы покорны милости Божьей
крутизне дождей вопреки.
(1958-60)
***
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
(1980)
***
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже - черты.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.
(1981)
***
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.
Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.
(1989)
***
Меня упрекали во всём, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском ширпотреба
бежит, преследуемо пером.
Когда вокруг больше нету того, что было,
неважно, берут вас в кольцо или это - блиц.
Так школьник, увидев однажды во сне чернила,
готов к умноженью лучше иных таблиц.
И если за скорость света не ждёшь спасибо,
то общего, может, небытия броня
ценит попытки ее превращенья в сито
и за отверстие поблагодарит меня.
(1994)

