«Юность» № 5 (798), 2022

С оглядкой на день вчерашний

Раздел поэзии пятого номера журнала «Юность» за 2022 год разделился на два лагеря с разными мировоззренческими взглядами, которые и определяют тональность подборки каждого автора. С одной стороны – неисправимые романтики современности Дмитрий Ревякин, Татьяна Петрова, Дмитрий Кравченко. Они с закрытыми глазами рисуют свои идеалы, несоотносимые с реальностью. В их стихах сквозит нежелание говорить о настоящем, которое всегда оказывается жестоким и ранящим, оно же в свою очередь становится некоей ложью во благо. В противовес грубой реальности мир фантазий привлекает своей лёгкость и беспечностью. Поэзия Дмитрия Кравченко не просто позволяет «сбежать» от действительности, она даёт читателю право на мечты, право на веру в светлое будущее:

И разрывается травой.

Оригинально само видение автора, ярко выраженная индивидуальность восприятия базовых понятий «счастья» и «радости». Дмитрию Кравченко удаётся сохранить эту точку видения даже в моменты опустошенности, что продемонстрировано в стихотворении «Когда ты пошлёшь мне, Боже…» Это пример полноценной поэзии, автор до последних строк остаётся верен себе, а не идее или направлению. Не менее интересно наблюдать за творчеством Татьяны Петровой, которое в некоей степени близко Кравченко, однако если опытный поэт осознанно выбрал свой путь и придерживается его, то писательница действует интуитивно. Юный поэт пока находится под влиянием собственного вдохновения и таланта, она ещё не научилась управлять ими в полной мере и наивно мило переплетаются песенные старорусские мотивы с сетевыми штампами. В этих стихах ещё нет борьбы поэта со своим стихотворением, есть только само неогранённое, неприручённое творчество.

Другая группа авторов поэтических подборок этого выпуска – поэты, бросившие вызов самому понятию творчества. Гармония для них равнозначна стагнации, их цель – противопоставить поэтическое и физическое, не позволить им ни в коем случае слиться, при том что лирика всё же находится в одном измерении с бытом и прозой. Она действует по своим законам, символизируя сам творческий процесс. Это противопоставление рождается в строках Игоря Ильина:

Не желают ложиться в заготовленную портретную рамку.

Поэзия, как стихия, неподвластна порой даже самим авторам. В стихотворении «Колобок» произведение искусства олицетворяется, угрожая своему создателю: «Здравствуйте, я ваше стихотворение. Я буду вас есть». Борьба поэта и его творения обращается в поэзию осознанного хаоса, который автор безуспешно стремится упорядочить. Это противодействие создаёт ощущение живости, чувства лирического героя и автора обострены, на грани истерики поэт проигрывает бой, потому что победить стихию силой нельзя.

Напротив, подборки Максима Жукова и Ольги Аникиной проникнуты смирением с устройством бытия. Их принцип восприятия действительности строится на созерцании взаимодействия лирики и прозы, перетекания черного в белое и слияния добра со злом. Одно из стихотворений Ольги Аникиной «Лилипуты» посвящено моменту осознания этого жизненного принципа:

круглое – уже не круглое, белое – не белое.

Реальность и мечты не просто сосуществуют, зачастую они оказываются прямо противоположны друг другу. Ольга Аникина подчёркивает, что не каждому, столкнувшемуся с этой правдой, удаётся «выжить», а если же «найдётся один, который кричит, бежит сломя голову навстречу небелому, некруглому», поэт призывает сознательный народ моментально «обезвредить» этого мечтателя как личность опасную для общества. И так как поэзия символична, Ольга оставляет читателю широкое поле для философствования, в то время как прозаик Валерия Крутова буквально иллюстрирует сложившийся образ в своём рассказе «Синяя птица в розовом оперении», даже название намекает на лиричную основу, хотя сам автор стабильно придерживается реалистичного направления на протяжении всего своего творческого пути. Произведение структурно поделено на 3 части: мир через призму героини, которая существует более в своих мечтах, нежели в реальной жизни; видение героя, живущего настоящим и подведение итогов от автора. Они все выдержаны в одном тоне, который соответствует только первой части и её прекрасно характеризует. Это смакующий, стонущий, сладкий голос мечтаний, который звучит в голове главной героини, заставляя её вновь и вновь рисовать романтичные, идеальные и нереальные отношения с незнакомым человеком. Этот голос заставляет её бежать от любого поползновения реальности, которое может угрожать разрушению или хуже того исполнению её желаний: «Олеся так и не вошла в воду, потому что мечты и реальность приблизились друг к другу и чуть было не воссоединились. Она бы не вынесла этого, не смогла бы примириться с тем, что теперь нужно мечтать о чем-то и ком-то другом». Страх перед тем, что придётся остаться наедине с самим с собой порой оказывается сильнее желания что-то изменить в своей жизни. И красный диван становится символом пошлости людских желаний, берущих верх над их разумом. Вторая часть с точкой видения возлюбленного не играет должного эффекта контрастности, так как «мечтательность» молодого человека проявляется в его вере в любовь с первого взгляда. Он не бежит от жизни, но и не готов принять её со всеми горестями и разочарованиями.

Рассказ приближен к поэзии своей образностью, это не привычная реалистичная «сценка» Валерии Крутовой, а философское размышление на тему человеческой возможности воспринимать полноценную картину жизни без прикрас. Отсюда и стремление к личному высказыванию и подведению итогов. На контрасте выступает уже характерный рассказ «Ещё нет» на уже не столь остроактуальную, как год назад, но всё же важную тему пандемии. Здесь герои просто живут, разговаривают, отсутствует какая-либо эмоциональная или морализаторская подоплёка со стороны автора. Действие разворачивается в простой периферийной больнице и заключает в себе краткие обмолвки пациентки и уборщицы. Пожалуй, главная мысль проскальзывает лишь мельком, без обсуждений и споров: «Говорят, что переболеют все. Нет. Заболеют все, а вот переболеет не каждый». Осознание неизбежности движет героями Валерии Крутовой, они не ставят себя в центр мироздания, а просто живут, каждый выполняя свою маленькую роль и не претендуя на место соседа.

Но даже «просто жить», а не существовать или прокрастинировать иногда оказывается не сложно выполнимо. Критические ситуации, как поразивший мир вирус, провоцируют людей задумываться о своей жизненной роли и предназначении. Для Свирина, героя рассказа Романа Сенчина «Срочная госпитализация», местом просветления становится глухая сибирская деревенька, где уже много лет живут его престарелые родители. Для Свирина, типичного представителя мегаполиса, свободное время – это нечто фантастическое, соответственно, навещать стариков получается не сказать, чтобы часто. Но у вируса свои планы на человечество, и у героя появился серьёзный повод поехать к родным – мать звонит в слезах, с кровати подняться сами не могут, скорая приезжать отказывается. Страшная ситуация в первую очередь вызывает у героя не ужас, а растерянность. Человек уже средних лет, по отношению к своим родителям он подсознательно воспринимает себя как ребёнка: удивляется беспомощности стариков, ждёт от них решительных действий. В конце концов на Свирина накатывает страх того самого одиночества из детства: мама уйдёт и не вернётся, оставив Игоря наедине с игрушками. Постепенное осознание серьёзности ситуации и уже собственной ответственности перед стариками ошарашивает героя: «Снова сидели за столом друг перед другом. Отец лежал рядом. На серванте тикал, тикал вроде и тихо, но оглушая Свирина, будильник». Вирус возвращает всё на свои места и Свирин, последние годы существующий по инерции без особой цели (дети выросли, с женой развёлся) наконец находит для себя смысл в заботе о родителях, которые свою жизнь посвятили ему. Финал рассказа остаётся открытым, герой замирает в ожидании и сожалении о недосказанном. Многое о своей фамилии и предках он не знает, а самое пугающее – осознаёт, что остаётся последним Свириным, важность этой мысли Роман Сенчин подчёркивает первым упоминанием имени героя, которое вплоть до последней страницы рассказа умалчивалось. Игорь и не хотел ничего слышать о своём роде до того, как остался один в родительском доме, рискуя остаться никому ненужным в этом мире, если болезнь всё-таки победит.

Семейная проблематика продолжает раскрываться в произведении Галины Калинкиной «Карл-Маркс-Штадт», написанном в формате рассказа в рассказе. Основная сюжетная линия развёртывается в письмах подруги детства рассказчицы, а затем переписку перехватывает муж подруги Юрген, так как Берта больше не в состоянии самостоятельно составлять письма. Повзрослевшие дети, покинувшие родительский дома и занимающиеся собственными семьями, отдалились от пожилых родителей. Немка Берта жила единственной мечтой, переехать поближе к старшему сыну и, когда эта мечта была близка к осуществлению, коронавирусные ограничения не позволили двум семьям пересечь границы своих городов. От переживаний Берта начинает постепенно впадать в слабоумие, тогда роль собеседника рассказчицы переходит к её мужу, который сообщает об ухудшающемся состоянии Берты. Пандемия не сыграла прямой роли в судьбе героев, не поразив никого болезнью, она разрушила планы, на которые старики возлагали все свои надежды, что привело к непоправимым последствиям.

Попытка сбежать от неугодной реальности ярко проиллюстрирована в рассказе Валерии Фроловой «По пятницам танцуем» и произведении Александра Юдельсона «Хроники путешествия в эпоху пандемии». Александр работает в направлении магического реализма, что несколько снижает трагедийный пафос пандемии и позволяет через призму иронии  подчеркнуть непрерывность жизни, которая продолжает течь своим чередом, несмотря на мировую панику. Валерия Фролова прибегает к методу потока сознания, экспериментальности которому придаёт необычное восприятие действительности со стороны героини. Она мыслит символами, но сама не всегда даёт им трактовку: «Дома я уснула. Кругом пахло абрикосовым чаем. Медведица не понимала, почему я дома, и чужая девочка лазила по диванам длинным антилопьими ногами. И мне снились сны». Первое впечатление – что рассказ ведётся от лица ребёнка, но с течением повествования мы понимаем, что детство осталось в прошлом, а искаженный взгляд на мир объясняется желанием девушки игнорировать действительность. Для этого она также посещает «танцевальный кружок», где участники могут заниматься различными видами творчества в терапевтических целях. Единственный внятный образ, упоминаемый героиней, это мама, но она появляется лишь в воспоминаниях, реально же принимающие участие в судьбе героини родственники и родные удостаиваются лишь ассоциативных метафор. Поиск некоей «терапии» в виде кружка означает, что подсознательно девушка чувствует ненормальность и болезненность своего мышления, но у неё не хватает смелости открыто в этом признаться хотя бы самой себе.

Трусость и малодушие стали кнутом современного человека. Эти качества обеспечивают ему жизнь серую и незаметную, потакают развитию эгоизма, вытеснению других людей из своей жизни. Владимир Чернявский обращается к таким второстепенным лицам, сталкивая их судьбы со старыми знакомыми, которых действующие лица некогда покинули, поддавшись своей трусости. Рассказ «Возвращение» строится вокруг прошлого бывшего бизнесмена Германа, который спустя годы возвращается в родной город и узнаёт о смерти бывшего партнёра по бизнесу, которого сам же и бросил на произвол кредиторам, сбежав в мегаполис. Нахлынувшие воспоминания вновь гонят Германа вон из города, буквально доведя его до панической атаки. Однако отсутствие какого-либо разнообразия в спектре чувств героя, ограниченность его души заставляют автора всё более сгущать краски, топтаться на месте вокруг малодушия, что по итогу приводит к пафосным штампам: «Герман вцепился в обод руля, в уголке рта тлела забытая сигарета. Герман знал, что больше в этот город никогда не вернется». С похожей тупиковой ситуацией писатель сталкивается в следующем рассказе «Патина». Журналистка специально приезжает в центр военных действий, якобы чтобы взять интервью у хирурга, а по факту, чтобы отомстить ему за погибшую сестру. Кроме самого сюжета произведение состоит опять-таки из громких фраз, театральных жестов, слёз и голливудской интриги.

В большинстве случаев рассказ оказывается поверхностным, когда писатель делает ставку на закрученный сюжет, не прорабатывая достаточно глубоко характер и развитие своего героя. При этом отрицательного героя, как личность многогранную и незаурядную, сложнее изобразить оригинально и нешаблонно. За эту задачу берутся сразу два автора – Александр Михайлов и Борис Лейбов, рассмотрим их в сравнении. В рассказе Михайлова «Мои отрадные деньки» охватывается значительный хронологический период, буквально вся жизнь героини, но она выступает лишь свидетелем смены своего окружения, беспорядочных смертей от пьянства и безрассудства. Как таковая её реакция на происходящее не иллюстрируется, соответственно, не происходит и развития героя. Напротив, в «Одном преступлении» Бориса Лейбова читатель видит только один эпизод – штатную командировку Сажина для проверки строительства государственного объекта. Выяснив, что объекта как такового не существует, Сажин хладнокровно расправляется с провинившейся чиновницей. Но одной жертвы для утоления жестокости следователя недостаточно, поэтому встретив свою давнюю любовницу, Сажин оглашает ей тот же приговор. С каждой строкой раскрывается гнилая натура героя – предавшись воспоминаниям о бывшей любовнице, он с наслаждением вспоминает их расставание и свою холодность к ней. Этого небольшого рассказа достаточно, чтобы представить себе жизнь Сажина. Однако эгоцентричность повествования и ироничный тон автора не даёт полноценной картины сажинского окружения, чиновница и любовница предстают перед читателем «бабами», какими их воспринимает сам Сажин. Их истинные чувства остаются скрыты, не оказывая влияния ни на героя, ни на читателя. Мы видим события лишь глазами Сажина, а для полномерной картины образа не хватает стороннего взгляда. Не испытывая сочувствия, читатель не испытывает и симпатии к кому-либо в произведении, остаётся чувство полного отвращения, идеально выверенное Борисом Лейбовым.

Критический раздел «Зоил» майского номера Юности состоит из трёх подборок постоянного критика журнала Татьяны Соловьёвой, ведущей собственную колонку. В новинках художественной литературы мелькают уже известные имена: Алексей Сальников, Алексей Слаповский, Джонатан Франзен. В подборке нон-фикшен литературы Татьяна Соловьёва рассматривает книги совершенно разных научных областей, где раскрываются как проблема психических отклонений, так и история развития фашизма в Германии. Полагаем, что каждый даже искушённый читатель сможет найти для себя интересную книжную новинку.

Рубрика «Былое и думы» этого выпуска может удовлетворить не только литературоведческие, но и исторические интересы читателей. В первую очередь это отрывки двух крупных исследований Александра Васькина о жилищном вопросе советских писателей и Игоря Дуардовича о биографии Юрия Домбровского. Венчает раздел статья Вячеслава Огрызко, приуроченная юбилею русского писателя и этнографа Владимира Арсеньева.

Номер в одно и то же время вышел гармоничным и многоголосым. Гармония была достигнута благодаря достаточно узкой тематической направленности, связанной с событиями последних лет, так что у каждого автора уже сложилось собственное мнение о влиянии пандемии на личность. Более того, в этом выпуске были представлены только авторы коротких форм, что придаёт каждой подборке целостность и законченность мысли. Тем не менее, это писатели разных взглядов и направлений, что обеспечило плюрализм мнений и многомерное отражение действительности.

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

641