«Аврора» № 2, 2022

«Кровью чувств ласкать людские души…». Боль – спутница любви

«Аврора» – элитарный литературно-художественный и научно-публицистический журнал. Смысловое поле журнала определяет как особая петербургская среда обитания, обладающая глубоким магнетизмом, так и представление о Петербурге как о литературной столице России, о пространственном средоточии русской классики. Ни в коей мере не оспаривая административно-территориального первенства Москвы, «Аврора» актуализирует связь русской литературной классики с петербургским периодом русской истории.

Во 2-м выпуске журнала «Аврора» за 2022 год явлена соотносительность современности и истории. Так, в ряде журнальных публикаций (Стефания Данилова «Необъявленная весна», стихи; Алексей Панограф «Троян Ковид-30», рассказ, и др.) нынешняя эпидемия коронавируса и современные события на Украине связываются с потоком истории. И напротив, журнал содержит публикации на вечные темы, которые однако неотторжимы от потока истории и от нерва современности (Марианна Плотникова «Дар молчания», стихи, и др.).

Основные публикации 2-го выпуска журнала «Аврора» за 2022 год: Аида Аренс-Серебрякова «Хельга Карловна из города N, главы из романа, начало»; Стефания Данилова «Необъявленная весна», стихи; Евгения Бильченко «На изломе», стихи; Мальвина Матрасова «Письма всегда доходят до адресатов», стихи; Алексей Панограф «Троян Ковид-30», рассказ; Игорь Губеев «Артём», «Костры из осенних листьев», рассказы; Гюльназ Лежнева, рассказы («Дикари», «Теперь можно и отдохнуть», «Чужой подарок», «Велосипед», «То самое место, которое поцеловал Эрлик»); Ольга Шпакович «Душа человека – не богатель (о книге Татьяны Шапошниковой «Богатель»), «Свобода плохой не бывает» (о книге Елены Тюгаевой «Большие воды»).

Поэзия, публикуемая во 2-ом выпуске журнала «Аврора», не существует в изоляции от нынешних литературных споров, о том, какой путь изберёт русское стихосложение – оно останется в параметрах силлабо-тоники или его будущее – верлибр. Абсолютное большинство поэтов, публикуемых в журнале «Аврора», занимают в нынешнем эпохальном споре некую третью, серединную позицию. В журнале нередко публикуются верлибры, хранящие, однако, контурные признаки силлабо-тоники, культурную память о ней. Не менее распространены в журнале и силлабо-тонические стихи, однако, местами намеренно «спотыкающиеся», хранящие намеренную интонационную неровность. Последний из перечисленных типов стиха в формальном отношении связывается с поэзией Бродского, петербургского классика (которого, однако, можно любить или не любить).

Примечательно, что сохраняя ритмическую преемственность по отношению Бродскому, петербургскому поэту (что не случайно в смысле заглавия и профиля журнала), некоторые авторы, публикуемые в «Авроре» радикально уходят от Бродского, заметно отличаются от него и по типу языка, и по мировоззрению. Так, стихам западника Бродского в журнале ритмически вторят стихи Стефании Даниловой «Необъявленная весна». В противовес Бродскому Данилова выражает консервативно-патриотические и почвеннические настроения (однако, вторя Бродскому ритмически). Данилова пишет:

будь ты из Петербурга или с Днепра.

В своих стихах Данилова практикует публицистический дискурс и публицистический язык. Однако её стихи было бы натянуто назвать просто рифмованной публицистикой. Собственно художественный принцип Стефании узнаваемо двуедин: с одной стороны, автор подразумевает ясные «Да» и «Нет» (из процитированных стихов следует, что позиции две, а не более), с другой стороны, автор как бы вибрирует между вечными «Да» и «Нет», демонстрируя блеск остроумия в сочетании с некоторой парадоксальностью.

Ясная, но местами намеренно петляющая мысль автора собственно и порождает классическую, но интонационно переработанную, синтаксически раскрепощённую силлабо-тонику.

Поэт пишет:

невидимыми чернилами.

Автор не просто оспаривает, но пародийно обыгрывает политическую максиму «Нет войне»; Данилова продолжает:

про лебедя, рака и щуку басни…

Публицистическое правдоискательство в стихах Даниловой сочетается со смысловой многослойностью – признаком художественности.

Стихи на злободневные темы в текстовом корпусе журнала принадлежат также авторству Евгении Бильченко. В журнале опубликована её подборка «На изломе». Примечательно свидетельство из биографической справки, предваряющей подборку Бильченко (с. 61): «В 2021 году переехала из Киева в Санкт-Петербург из-за своей политической позиции».

Если Данилова склонна к художественному синкретизму, то у Бильченко человек и поток истории взаимодействуют в двуедином смысловом русле. В стихотворении «На изломе» (давшем название подборке) поэт пишет:

Святые и грешники, бесы и малые мы.

И первый, и второй, и третий, и четвертый – все погружены в круговорот истории, где сменяются миры…

Представление о человеке, который мал, который единичен на фоне исторических катаклизмов, в стихах Бильченко сопровождает религиозная метафизика. В стихотворении «Молитва» читаем:

Пока идет гражданская война.

Глагол «тасовать» свидетельствует о трагической случайности житейского потока. Её преобразовать и упорядочить может только Бог.

Если Данилова склонна к публицистической остроте стиха, то Бильченко склонна к напевному звучанию стиха. В «Военной колыбельной» она пишет:

 

Всю Вселенную-царицу, бабу хоть куда.

Если в стихах Даниловой присутствует элемент лирической сатиры, то в стихах Бильченко, несмотря на избранную автором военную тему, присутствуют задушевные ноты.

Батальную поэзию Стефании Даниловой и Евгении Бильченко контрастно дополняет эпикурейское начало. Оно присутствует в подборке стихов Галарины Ефремовой «Правила жизни просты». Подчас вводя в поэзию гастрономическую тему, она предпочитает сомнительной сладости благородную горечь и благородную сдержанность. В стихотворении «Кофе без сливок» она пишет:

И ни намека на сливки

Внутренняя аскеза, ощущение живой боли невидимо сопутствуют Ефремовой и там, где она воспевает земные блага:

и Моргена на первом канале.

Порой Ефремова склонна к лирической сентенции с элементами парадоксальности. Она пишет:

Или встречею с неизвестным.

Далее следует радикальная оговорка, смысловая коррекция сказанного:

тебе интересен.

Перед нами намеренно «неровная» силлабо-тоника, однако в большинстве случаев Галарина Ефремова следует путём верлибра, непроторенным путём русской поэзии.

Силлабо-тонике в изысканных верлибрах Ефремовой противостоит некий ритм-синтаксис, который по смыслу зиждется на со- и противопоставлении различных явлений мира.

Также в журнале опубликована подборка стихов Мальвины Матрасовой «Письма всегда доходят до адресатов».

Матрасова избирает длинные строки, которые иллюстрируют полноводный и многомерный поток бытия. Элементы аритмии в нём причудливо согласуются с элементами ритма.

Как и все, становились старше.

Прочитав стихотворение до конца, можно узнать, чем же заканчивается житейская толчея.

Как сообщает биографическая справка, «Автор Мальвина и носитель ее псевдонима – московский кинодраматург Д. Бирюкова» (с. 174). В соответствии с логикой сцены – второй стезёй поэта – в стихах Матрасовой присутствует немалая доля драматизма.

Так, многие стихи Матрасовой представляют малые рифмованные биографии, сюжетные последовательности, в которых разворачиваются те или иные события.

Девочке три, она едет у папы на шее…

Затем поэтапно разворачивается всё то, что сопровождает девочку в различных возрастах:

Папа умеет и знает вообще все на свете.

Если собственно в эпической прозе преобладают характеры и сюжетные конструкции, то в стихах Матрасовой являются словесные эмблемы. В данном случае они указывают на то, что такое папа и на то, как возраст девочки влияет на её мироощущение.

Матрасова нередко прибегает к сюжетным построениям, родственным прозе, и, однако, привносит в них несвойственную прозе синтаксическую симметрию.

Папа не любит маму.

Далее в драматическом ключе выясняется, чем же заканчиваются, к чему приводят непростые отношения мамы и папы и как на них реагирует ребёнок.

Матрасова нередко склонна к некоторому парадоксу в стихах, к творческой неожиданности. Поначалу она сообщает читателю:

храни всех тех, кто в уютном кресле, и тех, чье завтра со словом если.

Далее по принципу анафоры продолжают перечисляться люди разных жизненных устремлений, а последняя строчка по-своему опрокидывает предыдущий текст:

храни нас, Господи, друг от друга

Господь милосерд, и люди подчас претерпевают не кару небес, а претерпевают просто пребывание друг с другом. Они слишком разные, чтобы взаимно гармонировать – не об этом ли сообщает нам автор стихов?

Матрасова словно выходит за пределы лирики в эпическое пространство и в то же время упорядочивает лирическое пространство как синтаксически ритмичными фигурами текста, так и ясной мыслью.

К неожиданным лирическим концовкам склонна и Шибеева. В подборке стихов Полины Шибеевой «И когда мы расстанемся, помни…» читаем:

или о боге…

Воспев всепроникающую стихию любви, поэт неожиданно заключает:

не существует.

Разумеется, здесь присутствует доля условности: говорится о фантомной природе любви, любви, которая всё-таки существует.

Метафизика пространства присутствует в подборке стихов Марианны Плотниковой «Дар молчания». В её стихах отображено то, как сквозь таинственную полумглу бытия проскальзывает, сквозит некий свет. Плотникова пишет:

и еще начислят походу

Происходит постепенное просветление:

наклонясь над городом пишет

Избегая кричащих красок, поэт говорит об осторожно поэтапном, намеренно замедленном переходе мира из одного состояния в другое.

Силлабо-тонику как таковую у Плотниковой замещает верлибр, в котором воссоздаются ритмичные соотношения света и тени, понятых и буквально, в русле пейзажной лирики, и одновременно – понятых иносказательно – в контексты смены душевных состояний человека.

Метафизика пространства, метафизика света и тени присутствует также в подборке стихов Яны Жигаловой «Око маяка».

Если у Плотниковой преобладает светопись с тонкими переливами оттенков, то у Жигаловой является ясная граница сияния и мрака. Лейтмотив поэзии Жигаловой – маяк или светило. В стихотворении «Око маяка» они как бы замещают друг друга. Поэт пишет:

Нежась, холодят собою…

Полудрёма уравновешивается зрительной и душевной ясностью:

Белый месяц – око маяка.

Также в журнале «Аврора» опубликована подборка стихов Нины Ягодинцевой «Но говорим-то мы не с ангелами…».

В отличие от абсолютного большинства поэтов «Авроры» Нина Ягодинцева прибегает к классической силлабо-тонике с её динамической ритмикой. В стихах с посвящением Маме поэт пишет:

Оглянулась никого.

Бытовым фактам, таким как, например, кувшин, контрастно противостоит или, лучше сказать, контрастно соответствует нечто такое, что витает над обыденным миром:

Где-то очень высоко.

Поэт совершает прорыв в те области бытия, которые трудно определить и которым текстуально соответствует зыбкое, двоящееся, неопределённое где-то.

В процитированных стихах присутствуют таинственный верх и ясный низ, почва земная. Выстроив иерархическую вертикаль, Ягодинцева всё же устремляется к той серединной области бытия, которая расположена между Абсолютом и миром. Стихия Ягодинцевой – витающий вокруг нас воздух – нечто и не сакральное, и не земное. Поэт пишет:

Еще на стих – …

Внутреннюю свободу поэт обретает тогда, когда он не рвётся в облака подобно лебедю из басни Крылова и не стоит прочно на земле, но обитает в воздухе.

Также в журнале опубликована подборка Александра Конькова «Я тебя пронесу через Лету и времена». В стихах Конькова присутствует особая романтика Петербурга, северного города. В стихотворении «Москва-Петербург» читаем:

ветер стон отправленья в форточку мне донес.

С Петербургом-Ленинградом у Конькова связываются не только здания, но также неуловимый ветер-воздух, знакомый нам и по творчеству Ягодинцевой. Присутствие Петербурга в «Авроре» ощущается и там, где этот город непосредственно не назван. Не случайно Пушкин назвал Петербург Петра твореньем, т.е. идеальной субстанцией живущей в душе Петра, а не просто совокупностью геометрически отточенных и геометрически расположенных – безупречно правильных – камней.

Проза журнала интересна не только конкретными именами, но и едиными тенденциями. Они несколько противоречивы, но по-своему логичны. С одной стороны, сегодня натурализм чеховского толка едва ли не составляет литературную моду. С другой стороны, современный натурализм, спутник поэтики кино, в наши дни подчас сочетается с художественным иносказанием. Оно, казалось бы, не вписывается в совокупность житейских фактов или житейских деталей, и всё же оно, литературное иносказание, порой свидетельствует о тех высших закономерностях, которые угадываются за жизненными случайностями.

Если поэзия преимущественно занимается поисками прекрасного, то проза, прежде всего, занимается поисками правды. Вот почему в современной прозе достоверность факта подчас обретает художественную ценность. В художественно-документальном ключе строятся рассказы Игоря Губеева «Артем», «Костры из осенних листьев». В рассказах Губеева и некоторых других прозаиков «Авроры» на примерах из жизни и взаимоотношений детей говорится об этических коллизиях, которые встречаются в мире взрослых. Причём в «детской» прозе Губеева и других авторов, публикуемых в «Авроре» означенные коллизии обостряются благодаря повышенной восприимчивости и впечатлительности подростков.

Так, в рассказе «Артём» показано свойство человека незаметно кривить душой ради той или иной выгоды, нет, даже не лгать в собственном смысле, а тонко «передёргивать» факты. Например, мальчик хочет поиграть со сверстниками, когда этим заниматься нельзя и умело обставляет своё желание так, что оно начинает выглядеть как необходимость, продиктованная обстоятельствами. Губеев очень тонко и художественно достоверно показывает некоторое искривление реальности, которое подчас совершается в детской психике. В рассказе «Артём» нет морализирования, но есть сюжетное подтверждение того, что мелкое житейское лукавство подчас опасней, чем нам кажется.

У детей, как показывает, Губеев, существуют свои игры и свои правила игры. Причём одни и те же персонажи (со сходными правилами) переходят из рассказа в рассказ, что придаёт прозе Губеева особый повествовательный объём. Так вот, во втором рассказе «Костры из осенних листьев» описан подросток заводила, который искусен в правилах игры, распространённой среди детей (она весьма достоверно описана). Персонаж рассказа «Костры» парень ловкий и преуспевающий в соблюдении правил. Однако в рассказе тонко показано, что умение не попасться на ошибке, формальное знание правил игры ещё не есть внутренняя честность (при всём том, что к знатоку правил невозможно подкопаться).

Подросток, от лица которого ведётся повествование несколько критично, впрочем, доброжелательно замечает по поводу своего преуспевающего сверстника (с. 121): «Мы – дети этого мира, мы все – друзья и братья. И Сережа – тоже мой добрый друг, и я не держу зла за его хитрые проделки. Разве можно сердиться на друзей?».

Психические свойства взрослых являются на фоне детей и в цикле рассказов Гюльназ Лежневой. Так, в её рассказе «Дикари» описано как ребёнок познаёт бессмысленную жестокость мира взрослых, сталкиваясь с тем, что они употребляют в пищу животных.

Рассказ написан на татарском этническом материале. В рассказе Лежневой «Теперь можно и отдохнуть» описано то, что бывает, если ребёнок (или подразумеваемый взрослый) оказывается морально ущемлённым в какой-либо человеческой жизнедеятельности. Например, ребёнку (а непосредственно в рассказе речь идёт о ребёнке) кажется, что его слишком часто заставляют мыть посуду, тогда как его родственники отлынивают от этого мало приятного занятия. Ребёнок нехотя соглашается делать то, что его просят, но едва ли и не помимо воли обиженного ребёнка наступает ужас. Что именно происходит, можно узнать, прочитав рассказ.

Также в цикле произведений Лежневой опубликованы рассказы «Чужой подарок», «Велосипед», «То самое место, которое поцеловал Эрлик».

Если у Губеева преобладает натуралистическое письмо, то у Лежневой заметно присутствуют элементы фантастического гротеска и сказочные элементы. Также в прозе Гюльназ Лежневой эпизодически используется татарская мифология.

К числу рассказов о детях в текстовом корпусе журнала относится и рассказ Данила Патютко «Кукла в урне». Рассказ посвящён детскому подсознанию, которое подчас неожиданно богаче, нежели подсознание взрослого. Взрослому порой кажется, что он всё знает и всё понимает, а для ребёнка мир нов – и притягателен, и страшен. В рассказе Патютко ребёнок по-особому познаёт соотносительность живого и неживого, которая присутствует в феномене куклы.

С рассказами о детях в журнале контрастируют рассказы, посвящённые коронавирусу. Рассказ Алексея Панографа «Троян Ковид-30» построен в русле классической антиутопии. Автор изображает общество будущего, где антиковидные ограничения сохраняются и, более того, доходят до абсурда. Например, за масками и перчатками как обязательными атрибутами каждого гражданина, приходящего в магазин или иное из общественных мест, следуют наручники. Переход от перчаток к наручникам у Панографа описан творчески органично и художественно остроумно, явлен читателю с пугающей достоверностью.

Рассказ Панографа по сюжетной структуре (но не по смыслу) напоминает ряд романов нашего современника Сорокина, где доминирует не одна сюжетная линия, а множество сюжетных линий или множество новелл, объединённых общим фоном действия. Этот же «лоскутный» принцип наблюдается и у Панографа.

Его рассказ содержит неутешительную модель будущего, которая узнаваемо проецируется на нашу современность. Автор воссоздаёт следующий диалог (с. 84):

«– Помнишь, ведь тогда почти все знали, что это Жорик, но никто не выдал, – добавил Рип. – Один за всех и все за одного. Ты ведь тоже был в курсе?

Я кивнул.

– Я знал, что тебе можно доверять. Ты читаешь, смотришь Запального?

– Так ведь его уже три года, как полностью забанили в сети, а потом и посадили, – удивился я.

– Не будь наивным. Он на свободе. Тебе вообще нравится все это?

– Что это?

– Ну, вот эта наша жизнь.

– Масочный режим не нравится. И наручниковый тоже.

– Да это не страшно. Это временные меры. Борьба с вирусом…

Так и поговорили».

Придавая нашему узнаваемому современнику говорящую фамилию автор идёт не путём категорических «Да» и «Нет», а путём беззлобной иронии, которую читатель вправе как разделять, так и не разделять.

Замечание одного из персонажей рассказа, что Запальный на свободе, свидетельствует о мире телевизионных фикций, которые вторгаются в реальность и как бы замещают её. Рассказывая об этих фикциях от лица персонажа, Панограф близок к Пелевину – писателю, которого волнуют границы истинной реальности и виртуальной реальности.

Проблемам, связанным с эпидемией коронавируса, посвящён также рассказ Елены Данченко «Оксид графита». Содержание рассказа частично проясняет биографическая справка, в которой сообщается, что автор живёт фактически «на две страны»; дословно о Данченко сказано (с. 66): «Живет в России и Нидерландах».

Своего рода интернациональный жизненный опыт, возможно, повлиял и на прозу Елены Данченко. Писательница тонко показывает, что при всех территориально-административных границах между странами, человечество едино от Адама и Евы. Однако единство человечества автоматически не избавляет его от проблем.

Они проистекают от того, что человечество в его естественном развитии, контрастно сопровождают некие искусственные контрольные структуры. (Компонента антиутопии присутствует не только у Панографа, но и у Данченко).

Елена Данченко предлагает некоторое решение проблем, накопившихся у человечества, – какое именно решение, можно узнать, прочитав рассказ.

Также во 2-ом выпуске журнала «Аврора» за нынешний год опубликованы произведения, которые уместно отнести к исторической прозе. Однако мы знаем, что историческая проза, которая создаётся людьми, жившими после описанных событий, содержит неизбежный элемент стилизации «под старину». За ним угадывается фаза истории, современная тому или иному из авторов исторических сочинений. В аналогичном смысле и будущее, изображаемое в художественной литературе, условно, о чём прозрачно свидетельствует пример с Запальным (из прозы Панографа).

Авторы «Авроры», как было сказано, мысленно перемещаются не только в будущее, но и в прошлое. Так, в рассказе Артура Кудашева «Красная директория» описан безнадёжно провинциальный, но трогательный в своей неискоренимой ветхости и некоторой затхлости русский городок.

В рассказе показано, как в обстановке провинциальной скуки иногда «от противного» происходят события поистине фантастические… Какие именно события, можно узнать прочитав рассказ.

Его действие разворачивается в пору ожесточённого противоборства красных и белых, и, однако, ещё в ходу старые николаевские купюры. (Читатель, желающий непременно увидеть в этом историческую неточность, может списать её на литературную условность). Относительно старообразный фон действия способствует авторскому показу ветхости провинциального городишки. В рассказе речь о нём и одновременно о ветхом состоянии, к которому пришла Россия.

Также на тему исторического прошлого в журнале имеется рассказ Вячеслава Власова «Грааль и цензор (Первый «Парсифаль» Вагнера в России в 1913 году)». В биографической справке о Власове сообщается (с. 44): «Исследователь творчества Рихарда Вагнера, член Вагнеровского общества в Великобритании и Киевского Вагнеровского общества».

Как указывает биографический анонс, произведение посвящено судьбе Вагнера. Сюжетная завязка рассказа проста: литературная вольность Вагнера, с точки зрения представителей отечественных цензурных и контрольных ведомств, вступает в некоторое противоречие с православными канонами и может смутить их ревнителей. Так, иные озабочены тем, можно ли на театральной сцене показывать причастие.

Авторская мысль, выраженная в рассказе, заключается в том, что литературная вольность Вагнера внутренне согласуется с православным каноном, хотя внешне ему противоречит.

Перекличка времён в истории сопровождает также сюжет романа Аиды Аренс-Серебряковой «Хельга Карловна из города N». Имеется редакционное примечание (с. 2): «главы из романа, начало». В романе описана жизнь частных людей на фоне позднесоветского периода российской истории, плавно перетекающего в 90-ые.

По характеру действия роман многогранен и динамичен. Его персонажи, когда это возможно, свободно перемещаются из России в другие части света.

К рубрике «Поэзия и проза» и к рубрике «Писатели Башкорстана», где также публикуются художественные тексты, примыкает литературно-критическая (или обзорная) рубрика «Книги нового времени». Она фактически являет собой письменный мастер-класс, сопровождающий прозу и поэзию журнала.

В упомянутой рубрике опубликована статья Екатерины Смолевой «Двадцать два лика виктимности (рецензия на книгу Ирины Соляной «Недолюбленные»).

На примере прозы Соляной Смолева пишет о людях, которые оказались на периферии жизни. Однако и для них не всё потеряно.

Анализируя художественную природу книги «Недолюбленные» Смолева говорит об эффекте присутствия, который возникает у читателя благодаря колоритному художественному письму Соляной.

Далее в той же рубрике помещена статья Ольги Шпакович «Душа человека – не богатель» (о книге Татьяны Шапошниковой «Богатель»).

Испытывая некоторые колебания в выборе термина, определяющего прозу Шапошниковой, Шпакович в итоге отклоняет термин женская проза и предпочитает говорить более широко – о психологической прозе.

В основе произведений Шапошниковой – показывает Шпакович – лежит та или иная психологическая коллизия. Чаще всего речь идёт о тайной неизжитой травме или о скрытом психическом комплексе.

В повести Шапошниковой «Маленькая история жизни Иры Личак» разворачивается несколько парадоксальная психическая коллизия: героиня хочет отомстить отцу, который фактически исковеркал ей жизнь, но получив возможность отомстить, передумывает под воздействием ряда внутренних обстоятельств. Неожиданно происходит внутреннее примирение Иры с собственным отцом. В повести Шапошниковой «Созданы друг для друга» он и она, по профессии психиатры, казалось бы, призванные не лечиться, а лечить, совместно изживают некую ужасающую тайную травму – свидетельствует Шпакович. Далее она анализирует повесть Шапошниковой «Возмездие», где явлена тонкая психическая (или, лучше сказать, сердечная) коллизия. Речь идёт об особо сложном и изощрённом соперничестве жены и любовницы. Перипетии и итоги этого взаимного соперничества неожиданны, даже непредсказуемы – отмечает Шпакович.

В той же литературно-критической рубрике «Книги нового времени» опубликована статья Ольги Шпакович (о книге Елены Тюгаевой «Большие воды»). В рецензии Шпакович говорится о силе прощения…

Завершает 2-й выпуск журнала за нынешний год рубрика «Наши конкурсы: «Наблюдатель»». Как объясняет редакционное предисловие, речь идёт о конкурсе непрофессиональной прозы. Его выиграла Мария Козикова, автор короткого рассказа «На Египетском мосту». Как сказано в редакционном предисловии, вниманию читателей предлагается произведение немного наивное, но трогательное и мудрое.

«Аврора»  элитарный литературный журнал; «элитарный» – не значит, заумный или непонятный. Точнее было бы сказать, что в «Авроре» современность возводится к вечным «Да» и «Нет», а вечность предстаёт в разрезе современности.

Проза журнала антропна (проще говоря, человечна). Поэзия «Авроры» устремлена к идеальному началу. В совокупности поэзия и проза журнала свидетельствует о человеке в истории и во взаимоотношениях с Богом.

Смех и плач, радость и боль, свобода и ответственность человека перед высшими инстанциями – вот чему посвящены многоразличные публикации журнала «Аврора».

---

ЧИТАТЬ ЖУРНАЛ

---

Pechorin.net приглашает редакции обозреваемых журналов и героев обзоров (авторов стихов, прозы, публицистики) к дискуссии. Если вы хотите поблагодарить критиков, вступить в спор или иным способом прокомментировать обзор, присылайте свои письма нам на почту: info@pechorin.net, и мы дополним обзоры.

Хотите стать автором обзоров проекта «Русский академический журнал»? Предложите проекту сотрудничество, прислав биографию и ссылки на свои статьи на почту: info@pechorin.net.

---

 

Родился в Москве 15 февраля 1967 года. В 1993 окончил филфак МГУ (отделение русского языка и литературы). Там же поступил в аспирантуру и в 1997 защитил кандидатскую диссертацию по лирике Пушкина 10 - начала 20 годов. (В работе реализованы принципы лингвопоэтики, новой литературоведческой методологии, и дан анализ дискурса «ранней» лирики Пушкина). Кандидат филологических наук, член Российского Союза профессиональных литераторов (РСПЛ), член ЛИТО Московского Дома учёных, старший научный сотрудник Государственного историко-литературного музея-заповедника А.С. Пушкина (ГИЛМЗ, Захарово-Вязёмы). В 2010 попал в шорт-лист журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки», Дюссельдорф) в номинации «Литературная критика». Публикуется в сборниках ГИЛМЗ («Хозяева и гости усадьбы Вязёмы», «Пушкин в Москве и Подмосковье»), в «Учительской газете» и в других гуманитарных изданиях. Живёт в Москве.