Жизнь как жертва Аполлону и жизнь как христианская жертва: о поэте Ольге Комаровой (1963-1995)

Жизнь как жертва Аполлону и жизнь как христианская жертва: о поэте Ольге Комаровой (1963-1995)

«Большое видится на расстоянье», как написал безвременно ушедший поэт. И вот ради сохранения хрупкой, стирающейся памяти в 2012 году были задуманы ежегодные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-е — 2000-е (позже расширили диапазон: «в конце XX — начале XXI веков»). 

Название чтениям «Они ушли. Они остались» подарил поэт и писатель Евгений Степанов: так называлась выпущенная им ранее антология ушедших поэтов. Организаторами стали Борис Кутенков и Ирина Медведева, испытавшая смерть поэта в собственной судьбе: её сын Илья Тюрин погиб в 19. Сразу сложился формат: мероприятие длится три дня, в каждый из которых звучит около десяти рассказов о поэтах, а также доклады известных филологов на тему поэзии и ранней смерти. В издательстве «ЛитГОСТ» в 2016 году вышел первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», включивший множество подборок рано ушедших поэтов постсоветского времени, воспоминания о них и литературоведческие тексты; чтения «Они ушли. Они остались» стали традицией и продолжились в 2019 году вторым томом — посвящённым героям позднесоветской эпохи.

В настоящее время ведётся работа над третьим томом антологии, посвящённом поэтам, ушедшим молодыми в 90-е годы XX века, и продолжается работа над книжной серией авторских сборников.

Теперь проект «Они ушли. Они остались» представлен постоянной рубрикой на Pechorin.net. Статьи выходят вместе с предисловием одного из кураторов проекта и подборками ушедших поэтов, стихи которых очень нужно помнить и прочитать в наше время.

Ольга Комарова относится к числу писательниц, чья жизнь пришлась на позднесоветский период. Серость и шагистика в те времена проникала во все сферы жизни, в том числе, как ни странно, они распространялись на церковную сферу.

В среде творческой интеллигенции явно и скрыто стоял вопрос: неужели таинственный и свободный от житейских условностей Абсолют скрывается в лампадном масле, факте клерикального быта? И тогда клерикальной бытовщине, всевозможным мелочам архиерейской жизни, известным нам из одноимённого произведения Лескова, начали успешно противостоять апокрифические начала, цветистые вымыслы, явления своего рода клерикального диссидентства.

Ольга Комарова, рождённая в 1963 году, натура страстная, романтичная, творческая, стояла перед трагическим выбором между скучной бытовщиной и опасными выкрутасами, отнюдь не чуждыми тогдашней интеллигенции.

Ситуация тех лет вела интеллигенцию к самостоятельным религиозным поискам, к попыткам обрести Бога вне Церкви, хотя как знать: если окольный путь иногда наиболее убедителен, то, быть может, внутренне приходили к Церкви как раз те, кто от неё внешне удалялись.

Тогда-то, в позднесоветский период, сделалось органичным, например, словосочетание «православный алкоголик». Оно только кажется парадоксальным. Ведь вопрос стоит не о явлении, а о сущности, не о следствии, а о причине. Вопрос заключается не в том, пьёт ли человек, а в том, почему он это делает. Изгой, одиночка, в житейском понимании – чудак есть тот, кто по-своему отказывается от служения суетному миру. Если дело обстоит так, то алкоголик иногда по-своему ближе к Церкви, нежели человек в житейском смысле нормальный.

Свой внутренне трагичный выбор между Абсолютом и лампадным маслом совершает и Ольга Комарова, в феминистическом русле. Она выбирает творческую и жизненную самостоятельность, которую обосновывает религиозно – хочет быть такой, какой её создал Бог. Она пишет несколько экстравагантную прозу, отличается подчас вызывающим поведением. Может где-то непредсказуемо появиться и так же непредсказуемо исчезнуть. В несколько скандальный облик писательницы привходит и повышенная грязебоязнь, порождающая нервную взвинченность, романтическую неспособность вписаться в затхлую обстановку позднесоветских лет.

Едва ли случайно Комарова в данном случае поименована не поэтессой или прозаиком, а писательницей. Её истинным уделом было не разграничение прозы и поэзии как способов создания и закрепления текста, а упование на художественное слово, за которым угадывается Слово-Бог. Её текст как бы вбирает в себя и поэзию, и прозу – вот почему об Ольге Комаровой хочется свидетельствовать как о религиозной писательнице, для которой деление словесности на прозу и поэзию не так уж важно.

Ольга всю жизнь искала Бога, иногда, быть может, ошибаясь, но всегда действуя самоотверженно, рискуя собой, буквально умирая в каждой своей строке. Не побоимся патетики там, где она неизбежна. Господь открылся Ольге, когда она была в зрелых летах. Как это иногда случается, она почувствовала опустошение в богемном хаосе и начала прозревать: за внешне убогими формами церковной жизни – и даже за лампадным маслом – скрывается внутренняя свобода.

Обновлённая Ольга принялась с вящим рвением совершать всё то, чего ранее чуждалась. Она встала на путь радикального церковного послушания. К нашему с вами огорчению Ольга отреклась от своего более раннего литературного творчества, запретила распространять свои произведения. Значительную часть написанного Ольга сожгла.

Тем бесценнее то немногое, что уцелело.

Ситуация, когда человек отказывается от светских талантов во имя Бога и Церкви, знакома нам не только из опыта классики. Практически наш современник Пётр Мамонов, переполненный энергией рок-музыкант, в зрелых летах пришёл к Богу и фактически отрёкся от многого из того, что совершал в молодости – и как рок-музыкант, и как романтический хулиган.

Однако не хочется быть непререкаемым особенно там, где речь идёт об Ольге – явлении поэтически женственном. Если даже о Мамонове мы не можем с уверенностью сказать, что в ранние годы он был чужд религиозным поискам, то тем более жизнь Ольги невозможно разделить аналитическим скальпелем на две части: до и после воцерковления. Не хочется резать по живому. Мы имеем дело с различными, но взаимосвязанными фазами религиозных поисков Ольги. И в ранние годы ей было отнюдь не чуждо то, что на советском пропагандистском жаргоне называлось «религиозным фанатизмом».

И если биография Ольги Комаровой едина, если её составляют как бы две половинки, если религиозный опыт всё же соизмерим со светской литературой, то обращаясь к трогательно малому литературному наследию Комаровой, хочется задаться простыми и неисчерпаемыми вопросами: чем отличается картина от иконы, стихотворение от молитвы?

Говоря по совести, ответить на эти вопросы терминологически непререкаемо – значит, покривить душой. Ибо как загнать неисчерпаемое бытие в прокрустово ложе теории? Однако следуя конкретным путём, предваряя религиозные стихи Ольги Комаровой, невозможно не заметить: в них слышится то религиозное исступление, которое сродни творческому экстазу. Ольга не идёт путём серости и провинциальности даже там, где над нею фактически довлеет добровольное самоотречение.

Она пишет:

Такая рогатая, такая корова,
Ты куда?
Да на волю.

В данном случае о корове речь идёт в иносказательно религиозном, Евангельском смысле. Ольга Комарова обрисовывает мир, где корове потребен не столько пастух, сколько Пастырь.

Писательница продолжает разворачивать свой притчеобразный сюжет, беседуя с коровой:

Чего ты делаешь, блудница,
На заре под ёлкой?
Да приклеилась.
Смола она такая.
Бежала мимо я с рогами
И с тонкими ногами,
Потому что мне б
Куда-нибудь бы.
Бежим вместе!
Давай отклеиваться
И – раз...
Кусочек блудницы остался под елкой,
А мы дальше убегаем.
Мы такие хорошие!

Ольга Комарова поэтически свидетельствует о том, как сильно нас пригнетают к земле житейские попечения; уж лучше изначально их не иметь, чем мучительно от них освобождаться тогда, когда мы успели к ним прилепиться.

Идя путём юродства проповеди, Комарова воспевает то, что является безумием для мира, но спасением для души:

А каждая снежинка
Не снежинка, а крестик маленький.
Давай-ка выроем норку
И будем так жить.
Монастырь в сугробе!
Чур я буду настоятельницей!

Корова не перестаёт задаваться наивно-житейскими вопросами, которые не значимы в условиях высшего целеполагания.

Комарова пишет:

А весной куда?
Не беда –
Будем вгрызаться в снег
И проедим себе к весне
Дорогу на север.
Представляешь, если кушать только снег,
Какие мы святые станем!
А так слишком жирные.

Вот что поразительно! Религиозная поэзия Ольги Комаровой не является просто ригористической или даже просто назидательной. В ней обитает тот цветистый космос, та яркость, которые знакомы нам по более раннему творчеству Комаровой.

Значит, возможно религиозное творчество, которое было бы одновременно художественным – а не только отказ от стихов во имя молитв или отказ от картин во имя икон! Комаровой невозможно отказать в блеске художественного остроумия даже там, где она, казалось бы, отказывается от искусства во имя религии.

Своего рода антимиром религиозного космоса Ольги Комаровой является инфернально окрашенное подземное царство в творчестве Сорокина. Один из героев его ледяной «Трилогии» свидетельствует о себе в тонах некоей отчаянной ереси, как бы пародирующей святое безумие истинных угодников:

«Земля тайно вспотеет, когда ее попросишь, а то как. Она добрая, когда помолишься правильно, по-тихому. Попросишь сапом тайно: Маманя Сыра Земля, расступися. И поцалуешь, как сын, в Лик, в Грудь и в Плечи, в Лоно, где возсырие главное. И дождать надобно, посапеть в себя тайным сапом»[1].

Если для Комаровой спасительно погружение в снег, то для персонажа Сорокина – погружение в землю, хотя сходство двух текстовых фрагментов отчасти обманчиво.

У Сорокина текст изображаемый, принадлежащий герою, который явно находится в пантеистической ереси – поклоняется творению, поклоняется Земле. У Комаровой текст изображающий и в ярких художественных красках передающий религиозное самоотречение, религиозное послушание.

Ольга Комарова никогда не искала лёгких путей, не следовала в ногу со всеми. Она юродствовала и безумствовала в позднесоветские годы, когда это было всё ещё достаточно опасно. Пик её религиозного периода приходится на рубеж 80-х – 90-х годов, когда послушание (в тех или иных его видах) было совершенно не популярно.

Финал жизни Ольги Комаровой был светлым и трагичным. В январе 1995 года она ехала в село Фёдоровское на открытие храма, в реставрации которого участвовала, и попала в автомобильную катастрофу.

Русский старец отец Иоанн Крестьянкин сказал: «Раз Оля всегда слушалась, значит, все делала правильно, значит блаженна ее посмертная участь».

Покинув этот временный мир, Ольга не только явила редкий пример христианской самоотверженности, но и предугадала пути религиозного творчества, к которым располагает истинная современность.

Ольга Комарова (1963–1995)

Автор московско-ленинградского андеграунда второй половины 1980-х годов. Публиковалась в самиздатском «Митином журнале», рижском журнале «Третья модернизация» и других коллективных проектах. В начале 1990-х обратилась в радикальное православие и запретила издавать свои тексты после смерти, а значительную часть написанного уничтожила. В конце жизни работала сестрой милосердия в Первой градской больнице (Москва). Погибла в автокатастрофе. Белокаменный барочный храм Николая Чудотворца в селе Фёдоровское Московской области, разорённый в 1937 году, был восстановлен по инициативе Ольги. Похоронена рядом с ним. В 1999 году в издательстве Kolonna publications вышел тиражом 250 экземпляров сборник её рассказов «Херцбрудер». В 2013 году в книжной серии «Уроки русского» издана книга «Грузия», в которую вошли все сохранившиеся рассказы Комаровой.

См. также: Дмитрий Волчек об Ольге Комаровой.

Стихи Ольги Комаровой:

ПЕПЕЛЬНИЦА

Как-то вдруг – ни с чего, ни с того ни с сего –
Я пошла в магазин и купила ведро.
Я такая, я умная – всё ничего,
И пошла я домой, улыбаясь хмуро.

Шла и плакала я, и сверкала ведром,
И какой-то алкаш папироской попал
Прямо в это ведро, и потом, и потом
Тот окурочек долго ко дну прилипал.

И прилип. Я гляжу ни жива ни мертва,
Я была не права, мир так любит меня,
Что готова разбиться моя голова
Хоть об это ведро – и до звонкого дна.

Целый день я носилась с ведром на руках
По пятам за курящими – я не шучу.
И окурки ловила ведром – это как
Будто новенький орден от вас получу.

Дно покрылось окурками – под ноги вам
Я бросалась, ведро подставляя моё –
Оцените – идея была какова! –
Было к вечеру полным ведро до краёв.

Я бродила по городу с полным ведром
И ужасно воняло оно табаком –
Среди всяких немытых нехоженых троп
Я нашла себе дело во веки веков!

УТОПИЯ

Приходите ко мне в гости,
Я от скуки и от лени
Наварила море каши
И сижу на берегу.
Приходите ко мне в гости,
Я умою сладкой кашкой
Ручки, ножки, щёчки, глазки,
Носик, ротик, оборотик –
Человечек – не могу!
Мы намажем кашей небо –
Сыпься, небо, манной кашей,
А потом от умиленья
Будем плакать под дождём.
Может, к нам ещё заедет
Хоть какой-нибудь автобус –
Мы его утопим в каше,
Пассажиров всех утопим
И водителя утопим –
И автобус будет наш.
На автобусе мы будем
Объезжать свои владенья –
И никто нас не прогонит,
И в тюрьму нас не посадят –
Посреди страны России
Будет кашная страна.

ПЕСНЯ СОЛЬВЕЙГ

Ах, этот дождь умоет мух –
Все мухи чистые, как муки, –
К возлюбленному моему
Пошлю кого-нибудь – хоть муху.

Мучение ему со мной,
Мучительницей – всё мне мало –
То поливает мир говном –
Теперь, вишь, мытых мух наслала...

Мужчина – это хорошо.
Художник – это даже лучше.
Мушиных крылышек мешок
Ты у меня ещё получишь.

Ушастая такая тишь
Даётся в жизни только умным,
Ах, муха! Что же ты молчишь?
А ну, нашелести мне шума!

О, этот дождь умеет лить!
Ему на паперти не мокро...
Какие ж мы с тобой козлы...
Какой он добрый!

июль 1985