«Я выхожу за все пределы...». О поэте Юлии Матониной (1963–1988)

«Я выхожу за все пределы...»

О поэте Юлии Матониной (1963–1988) 

«Большое видится на расстоянье», как написал безвременно ушедший поэт. И вот ради сохранения хрупкой, стирающейся памяти в 2012 году были задуманы ежегодные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-е — 2000-е (позже расширили диапазон: «в конце XX — начале XXI веков»). 

Название чтениям «Они ушли. Они остались» подарил поэт и писатель Евгений Степанов: так называлась выпущенная им ранее антология ушедших поэтов. Организаторами стали Борис Кутенков и Ирина Медведева, испытавшая смерть поэта в собственной судьбе: её сын Илья Тюрин погиб в 19. Сразу сложился формат: мероприятие длится три дня, в каждый из которых звучит около десяти рассказов о поэтах, а также доклады известных филологов на тему поэзии и ранней смерти. В издательстве «ЛитГОСТ» в 2016 году вышел первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», включивший множество подборок рано ушедших поэтов постсоветского времени, воспоминания о них и литературоведческие тексты; чтения «Они ушли. Они остались» стали традицией и продолжились в 2019 году вторым томом — посвящённым героям позднесоветской эпохи.

В настоящее время ведётся работа над третьим томом антологии, посвящённом поэтам, ушедшим молодыми в 90-е годы XX века, и продолжается работа над книжной серией авторских сборников.

Теперь проект «Они ушли. Они остались» представлен постоянной рубрикой на Pechorin.net. Статьи выходят вместе с предисловием одного из кураторов проекта и подборками ушедших поэтов, стихи которых очень нужно помнить и прочитать в наше время.

Юлия Матонина (в девичестве Брагина) прожила недолгую, но насыщенную и значимую жизнь – значимую как для близких людей, как для Соловецкого края, в котором она жила и работала, так и – без преувеличения – для русской поэзии. Родилась она 2 марта 1963 года в Пятигорске. Позже семья переехала в Архангельск. Будучи еще совсем юной, Юлия стала актрисой Архангельского театра кукол, в восемнадцать лет она вышла замуж за Василия Матонина – исследователя, поэта и барда, а в ноябре 1982 года их молодая семья переехала жить на Соловки.

В статье Константина Майбурова «Соловецкий человек» Василий Матонин вспоминает о том, как возникла идея переезда на Соловки:

«Я работал экскурсоводом в Архангельском музее изобразительных искусств. Приехав однажды на остров с будущими актёрами из Школы-студии МХАТ и Архангельской городской экспериментальной театральной студии, понял, что хотел бы жить в таком месте, где есть море, озёра и лес. Мне казалось, что на Соловках я смогу заниматься изучением древнерусской живописи и архитектуры». 

Юлия поддержала мужа в этом искреннем стремлении и разделила с ним трудности переезда и обустройства на новом месте. Соловки, что было вполне ожидаемо, встретили их сурово, и на плечи недавних горожан легла вся тяжесть северного быта.

«Юля была «безбытным» человеком, – вспоминает Василий Матонин далее в той же статье. – Мы парили над бытом, но надо было колоть дрова, носить воду, стирать пелёнки в проруби. На Соловках мы жили трудно и счастливо. Сначала в поселковой гостинице, где сейчас находятся покои отца наместника архимандрита Порфирия. Потом я получил комнату в доме 1838 года постройки. Во времена лагеря там был женский барак. У нас родились ещё двое детей. Мы работали в музее. Юля – истопником и смотрителем, я – экскурсоводом и младшим научным сотрудником».

Супруги активно занимались творчеством: сочиняли стихи и песни, даже издавали свой машинописный журнал, создали детский театр для местных школьников. Юлия ездила на творческие семинары, ее стихи публиковались в журналах «Север», «Нева», «Аврора», «Вагант», в областных газетах «Северный комсомолец» и «Правда Севера».

Молодая поэтесса трагически погибла на Соловках 19 сентября 1988 года.

«Ушла из дома, а потом из жизни», – наверное, к словам супруга не стоит ничего добавлять.

Похоронена там же, на Соловках.

Уже после гибели Юлии Матониной в Архангельске в 1989 году вышел сборник ее стихотворений. А в 2014 был издан еще один посмертный сборник – «Вкус заката». Достойная подборка стихов Юлии представлена также в антологии «Уйти. Остаться. Жить», №2/2019.

Поэзия, собранная из простых образов – это очень сложно. Семантическая простота скудных северных слов обманчива. И Юлия Матонина очень тонко чувствовала это и нигде не переходила грань, не очаровывалась возможностью излишеств. Простые символы, возникающие в холодной ряби ее строк, словно из тумана Святого озера, заключают в себе дух Соловецкого монастыря.

Причастилась из озерка,
Там, где кони причащались,
Там, где птицы отражались,
Я узнала вкус заката.

(«У озера Святого»)

Ее «Колыбельная сыну» – это истинно народная поэзия. Юлия была из тех людей, что сочиняют песни, которые потом считаются народными. Не потому, конечно же, что их сочинил, собравшись в круг, абстрактный народ. Но создали их вполне конкретные талантливые люди, вызревшие в народе, всколыханные им, выпестованные, чтобы их устами народ этот сказал свое слово.

Как родился я
Утром раненько,
Завернула меня
Моя маменька
В одеялко да лоскутное,
Так и вышла жизнь беспутная.
То зеленая, то красная,
То синяя, цветастая,
А на черный цвет
И спросу нет...

(«Колыбельная сыну»)

Это протяжные песни Соловков – каждая местность рождает свои песни – как бы озвученные нежным женским голосом пейзажи и люди – разные люди – которые свойственны именно этой земле, этим просторам, кажется, те же самые пейзажи и люди, которые детально и с суровой мужской обстоятельностью описаны у Захара Прилепина в романе «Обитель». Здесь веками ничего не меняется, и это завораживает.

«Под северным небом яснее всего, что нету совсем ничего. Ничего», – верно подметил когда-то Евгений Рейн о севере вообще. И это холодное пустое постоянство создает ту кристальную атмосферу преемственности между теми людьми, которые жили здесь, которые живут и еще будут жить.

На фото: Юлия Матонина, из личного архива Василия Матонина

«Когда в море шторм, все рыбы уходят на глубину, чтобы их на берег не вынесло. У Морозова на окнах вздрагивают занавески, словно паруса под ветром, а нос у него, словно киль. Книги на столе похожи на засохшие растения, а чайник...»

(«Стихи Сергею Морозову»)

В этой пустоте рождаются иногда поистине дзенские коаны, как этот «коан» о понимании:

Подморозило. Морозов
Топит печь и ждет весны.
Мне смешно, но я серьезна,
Вы серьезны, но смешны.
Я пошла, куда не знаю.
Я открыла вашу дверь.
Тот, кто много понимает,
Не поймет меня теперь.

(«Подморозило. Морозов...»)

Подобная поэзия – как рисунок тушью – кажется настолько простой: черное-белое, несколько прерывающихся линий – но сквозь пустоту белого листа мы можем увидеть целый мир в его бесконечности и отчетливости, предметности и конкретности.

«Утопает наш островок в белом безмолвии моря, неба, снега.
Я перекатываюсь черной точкой по его поверхности, сохраняя в себе лишь тайну двух глубин: начала и конца.
Бесконечность вселенной сообщила мне о бесконечности жизни: кончается одна вселенная и начинается другая.
Я выхожу за все пределы — и беспредельность нахожу».

«Не пытайтесь это повторить!» У большинства «живописцев» и «графиков» от поэзии и не получится – для этого надо владеть совершенно невообразимым мироощущением и поистине дзенской техникой мазка.

В этой пустоте звучит редкая, как следы на снегу, но оттого заметная и сильно бьющая по восприятию топонимика: вот Белое море – север, вот Среднекисловский переулок – Москва (стихотворение Ю. Матониной «Сбегая по Среднекисловскому переулку»), – и это создает ощущение неохватного, звучащего пространства.

На фото: Юлия Матонина, из личного архива Василия Матонина

Поэзия Юлии Матониной – это не просто копирование северного мифа, подражание ему. Это своеобразное секвенирование генома поэзии, ее мифологического начала – и попытка заново его пересобрать. Только здесь, опять же, в этой пустоте такое возможно: погружение в «океаническое» чувство, уход от рацио – что обеспечивает почти магнетический переход в сферу мифологического, по-другому структурированного. И это не заимствование мифа, это естественное вхождение в него, его воссоздание – будто бы отзеркаливание собственной природы, собственной женской иерархии мира, новое рождение его инвентаря.

Поэзия может быть как живой водой, так и мертвой (тоже важной, безусловно, в славянском цикле воскрешения: усопшего поливают сначала мёртвой водой, которая заживила смертельные раны, а потом живой – собственно, оживляющей). Это поэзия разная, и ее нельзя сравнивать. У Матониной поэзия живая, оживляющая. И при этом она не боится взаимодействовать со смертью, даже если это грозит ей проигрышем.

Напоила горе я
Солоной слезою,
Напоила пьяного
Песнею — тоскою,
Напоила потом я
Садик, что садила.
Наливала мертвому,
Да не воскресила.

(«О живой воде»)

Категории жизни и смерти – неразрывно связанные и противостоящие друг другу – у Юлии Матониной взаимодействуют своеобразно – возможно, именно в связи с Соловецким локусом ее поэзии: четкая граница между жизнью и смертью размывается – и мы не всегда можем понять, в каком пространстве мы пребываем:

На моей ладони
Капельки дождя.
Может, это кони
Плачут, уходя?

Белые их гривы
По небу летят.
В сердце бьют копыта
Синих жеребят.

(«На моей ладони...»)

И непонятно, какие там жеребята бьют копытом в сердце. Почему они синие? Мертвые? Куда летят эти кони? Кони жизни или кони смерти?

Образы смерти все время присутствуют, трепещутся в гриве ее текстов – знаки, символы и коды: сосны, синева, ворон, уходящие кони, ветер, ночь, сон, ад, «хворать-помирать»...

Уход Юлии Матониной в смерть также не был «прорывом» границы, чем-то сознательным – этой границы, возможно, уже не существовало для нее. Подготовка к смерти, по рассуждению Эриха Фромма («Иметь или быть»), заключается в том, чтобы «уменьшить начало обладания и увеличить начало бытия», и как ни парадоксально это звучит, смерть возобладала просто потому, что в этой короткой, но емкой жизни максимально увеличилось начало бытия.

Юлия Матонина родилась в Пятигорске. С пяти лет жила в Архангельске. Около года работала актрисой в театре кукол. В 18 лет вышла замуж. С ноября 1982 года и до трагической смерти 19 сентября 1988 года жила с семьёй на Соловках. Родила троих детей. Работала истопником и дворником. Стихи публиковались в газетах «Северный комсомолец», «Правда Севера», в литературных журналах «Аврора», «Нева», «Север». Уже после гибели поэта в Архангельске в 1989 году вышел сборник её стихотворений, следующий – в 1992-м. В 2014 году увидел свет третий посмертный сборник «Вкус заката», где также опубликованы воспоминания о Юлии Матониной. Похоронена на Соловецком кладбище Архангельской области.

На фото: Юлия Матонина, из личного архива Василия Матонина

Стихи Юлии Матониной:

Трагедии сказанный слог

* * *

Утопает наш островок в белом безмолвии моря, неба, снега.
Я перекатываюсь чёрной точкой по его поверхности,
сохраняя в себе лишь тайну двух глубин: начала и конца.
Бесконечность вселенной сообщила мне о бесконечности жизни:
кончается одна вселенная и начинается другая.
Я выхожу за все пределы – и беспредельность нахожу.

Буря

Ветхий дом. Буянит море.
Вы не выйдете на берег.
Поднялись на море волны,
Ветер в окна – стёкла в брызги.

Выйду – в дом ворвалась буря,
От неё не схорониться.
Небо пухлыми губами
Море в брызги расцелует.

Вышла. Сзади рухнул дом мой,
Будто вовсе не бывало,
И меня расцеловала
Первая волна до боли.

* * *

Я узнала по дыханью
За моей спиной:
Это ты ко мне вернулся,
Человек родной.
Обернулась, лес, пылая,
Руки распростёр.
Брошен тот, кого ждала я,
В осени костёр.

Тоска

Я хожу по берегу,
А там такие волны,
А там такие травы,
Такая синева...

Вот метнусь я с берега
В волны белогривые,
В травы паутинные,
В небо под водой.

***

Хочу взлететь с обрыва ввысь,
Но по закону прегрешенья
Я падаю не в высь, а вниз,
Где небо – только отраженье.
Быть может, стану в том краю
Я рыбою или растеньем
И оправдаю жизнь мою,
Которая была паденьем.

* * *

Пятно крылатое в ночи –
Душа, зовущая в пространство,
В день, где гнездится постоянство
И сердце матери стучит.

О живой воде

Я посеяла следы –
Выросла дорога.
Там, где близко до беды,
Близко и до Бога.
Я по кромке льда прошла
За живой водицей,
Зачерпнула, как могла,
Жаждущим напиться.
Напоила горе я
Солоной слезою,
Напоила пьяного
Песнею – тоскою,
Напоила потом я
Садик, что садила.
Наливала мёртвому,
Да не воскресила.

* * *

Мне казался до неба тополь,
Двор – в полмира, любимый – бог.
А теперь всё во мне. И только:
Тополь. Двор. Человек одинок.

Настроение

В долине сердца –
Первый снег и тихий диалог:
– Куда же делся человек,
Который плакать мог?
– Наверно, туча над землёй
Взяла его печаль.
А он сидит передо мной
Весёлый. Очень жаль.

Мир одного человека

Апельсиновый пёс в дыму сигарет.
Музыка: рок-н-ролл.
Окна разбитые. Старый буфет.
Залитый чаем стол.
Я открываю дверь – скрипит.
Это её речь.
На подоконнике ночь сидит.
Падает шарф с плеч.
Я прохожу, погружаясь в тот мир,
В мир, где живёшь ты.
Вышел недавно. Чай не остыл.
Музыка, книги, цветы.
Как это странно! Среди суеты,
Среди чужих миров
Вдруг заколдованною застыть
С веточками цветов.
Жду, а глаза застилает мрак
Отяжелевших век.
Грустную песню запел Булат.
Времени слышен бег.

* * *

Пройди, ребёнок, между двух
Воюющих государств.
Пройти, потирая
На голове огромную шишку.
Ты сегодня тоже подрался:
У тебя отбирали игрушку.
Посмотрите, солдаты, на мальчика,
На его пунцовые уши.
Посмотрите теперь друг на друга.
Ваши уши ничуть не лучше!

Плачут руки

Вижу я – плачут руки
От своего бессилия.
Брызнув из сетки, солнцами
Падают апельсины.
Губы в улыбке корчатся –
Только это напрасно.
Плачь же, плачь, если хочется,
Ни к чему притворяться.
Этой улыбкой мастерски
Ты прикрываешь муки –
Только не получается.

Ты позабыл про руки.

* * *

В сердце гнездится
Большая птица.
Клювом стучится в грудь.
Зёрна печали
Клюёт с ресницы,
К радости знает путь.

* * *

Белая моя бабочка –
Душа моя в сонной чаще.
Улететь хотела, неловкая:
В проводах-паутине запуталась
И повисла над людной площадью.

* * *

Небо держат глаза умирающих,
Даже если глядят из-под век.

Чёрно-белый стих

В чёрной ночи –
Звёзд многоточье,
Страх, надежды, луна и прочее.
В белой ночи –
Стена, стенанье,
Пустошь райская, ад сознанья.

* * *

Туман седой
Над стайкой фонарей
Заботливой наседкой оказался.
Я заглянула под его крыло –
Цыплята жёлтые мне бросились навстречу.

На рассвете

Выстрел крика поранил рассвет –
Эхо вздрогнуло где-то во мне.
Убежать бы за тысячу лет,
Схорониться в сказочном сне.

Но не жить мне без наших тревог,
Мой родитель – смятения век.
Я – трагедии сказанный слог,
Болью выброшенный на снег.

На фото: Рукопись Юлии Матониной, из личного архива Василия Матонина