«Тянусь за светом нитью, где кончается материя...». О поэте Вячеславе Литусове (1973–1999)

«Тянусь за светом нитью, где кончается материя...» 

О поэте Вячеславе Литусове (1973–1999)

«Большое видится на расстоянье», как написал безвременно ушедший поэт. И вот ради сохранения хрупкой, стирающейся памяти в 2012 году были задуманы ежегодные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-е — 2000-е (позже расширили диапазон: «в конце XX — начале XXI веков»). 

Название чтениям «Они ушли. Они остались» подарил поэт и писатель Евгений Степанов: так называлась выпущенная им ранее антология ушедших поэтов. Организаторами стали Борис Кутенков и Ирина Медведева, испытавшая смерть поэта в собственной судьбе: её сын Илья Тюрин погиб в 19. Сразу сложился формат: мероприятие длится три дня, в каждый из которых звучит около десяти рассказов о поэтах, а также доклады известных филологов на тему поэзии и ранней смерти. В издательстве «ЛитГОСТ» в 2016 году вышел первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», включивший множество подборок рано ушедших поэтов постсоветского времени, воспоминания о них и литературоведческие тексты; чтения «Они ушли. Они остались» стали традицией и продолжились в 2019 году вторым томом — посвящённым героям позднесоветской эпохи.

В настоящее время ведётся работа над третьим томом антологии, посвящённом поэтам, ушедшим молодыми в 90-е годы XX века, и продолжается работа над книжной серией авторских сборников.

Теперь проект «Они ушли. Они остались» представлен постоянной рубрикой на Pechorin.net. Статьи выходят вместе с предисловием одного из кураторов проекта и подборками ушедших поэтов, стихи которых очень нужно помнить и прочитать в наше время.

Жизнь Вячеслава Литусова оборвалась трагически преждевременно. Возвращаясь домой поздно вечером, поэт был до полусмерти избит бандитами и вскоре скончался, не дожив и до 30 лет. Литусов ушёл от нас на пороге второго тысячелетия, в 1999 году... Этот поэт выразил и заново создал свою эпоху, испытав на себе груз истории и сумев прорваться туда, где кончаются привычные для нас измерения мира. Думается, что теперь с недостижимой высоты Вячеслав Литусов смотрит на нас и воодушевляет поэтов новых поколений.

Литусов, как всякий истинный поэт, оставляет последующим поколениям художественные свидетельства о своей эпохе, отображает и воссоздаёт её. Ведь поэзия приходит не только из книг, но являет опыт переживаемой поэтом современности. А она в свою очередь включена в причудливый поток истории.

Пропуская сквозь себя ритм вселенной, ощущая на себе боли и чаянья человечества (и это не громкие слова, это узнаваемая реальность!), Литусов вынужден свидетельствовать: человечество дошло до ручки, и неизвестно, куда оно движется...

Только к вечеру сад опустеет,
от зачёркнутых строчек темно...

Поэзия Литусова содержит нечто, несводимое к тексту как таковому, нечто, притаившееся между слов, но при всём том узнаваемо читаемое. Помимо сада как такового мы видим пугающую множественность мира (сад катастрофически переполнен!) и видим тревожные блуждания поэта на фоне этой деструктивной множественности. За словом сад угадываются слова: мир, мироздание.

Оно утопает в нескончаемых потёмках. Тьма неодолимо сгущается до того, как наступил вечер (!). И беспокойные росчерки поэта отображают хаос мироздания. Будучи абстрагирован от житейской конкретики, всепоглощающий хаос связывается всё с той же пугающей поступью истории.

И вот намечается выход из внутреннего тупика, прорыв к иному:

Ладно, ладно – тебе напевает
в приоткрытое ветер окно,
ладно-ладно, спроси себя: где я,
и ответу не хочешь – не верь:
за окном догорает Помпея
и Венеция плещется в дверь.

Походя заметим: поэт находится за пределами сада, в комнате, куда сквозь приоткрытое окно проникает поток свежего воздуха. Тем самым, сад снова обнаруживает свою поэтически абстрактную природу. Лирический субъект не гуляет в саду, а созерцает его из иного пространства. Оно исходно замкнуто от сада, но не безвыходно.

Ритмически повторяемое «ладно, ладно» (с некоторыми синтаксическими вариациями) указывает на то, что деструктивной вместительности мира-сада противостоят минимальные речевые и психологические жесты. В данном случае «ладно, ладно» в своих минимальных вариациях синонимично выражению «а всё-таки» (робкой оговорке). Вопреки мировому хаосу является нечто целительное, оно заявляет о себе подчёркнуто негромко и успокаивает душу. В малом пространстве окна, в камерной обстановке неожиданно оживают и умещаются те величины истории, которые теряются и обессмысливаются в необозримо крупном целом – в мире, который литературно перенаселён.

На фото: автографы Вячеслава Литусова. Фото из архива дочери поэта Арины Литусовой

В другом стихотворении – с иным смыслом – стихия бытия вновь является в камерном пространстве, в локальном смысловом ракурсе:

Окрестность зарастает травой
и уже у двери
плещется море...

Мы наблюдаем успешное наступление природы на цивилизацию или поэтически намеренное, поэтически обаятельное одичание людского жилья. И всё-таки едва ли не вопреки самой природе всепоглощающий мировой океан перестаёт быть аморфным, обретает лирический смысл лишь тогда, когда бытие, которое вторгается в дом снаружи, привходит в круг частного бытия. Поэт словно укрощает суровую стихию:

Трубят отбой
трубы водопровода, и я спасаюсь
тем, что снова закрываю глаза
за собой.

Является гармония, которая упорядочивает стихию с помощью звука, расслышанного поэтом в повседневной среде обитания, казалось бы, не располагающей к мелодии. И если жилище поэта становится домом, где оживает мелодия, где усиливается ритм мирового океана, то тело заклинателя стихий приобретает некоторые свойства упомянутого дома. Например, глаза певца подобно дверям дома закрываются за ним.

Синтаксическая игра со словом глаза таит за собой лирическое инобытие сигналов, идущих снаружи, льющихся из мира, который простирается за пределами дома. И лишь при закрытых глазах нам понемногу приоткрывается тайна мироздания, которая доселе как бы теряется в хаотических звуках. Итак, мы наблюдаем триаду: природные силы вторгаются в дом, как бы атакуют его, однако недвижимость, принадлежащая душе поэта, придаёт хаосу звуков и впечатлений, идущих извне, новую жизнь. Душа поэта в своей внешней неприметности оказывается сильнее природы и цивилизации, по отношению к ним она являет собой нечто неожиданно третье – и художественно целительное.

В стихах Литусова является тот прорыв из повседневности в бесконечность, который универсально выражен его строками:

тянусь за светом нитью,
где кончается материя...

Приоткрытое окно или закрытые глаза у Литусова – суть особые ниши, где обитают иррациональные ценности и смыслы. Принципиально малые очертания этих спасительных ниш в этих стихах согласуются с краткостью и компактностью – спутницами выверенного ритма.

Нередко на него указывает фигура анафоры (повтора); подобно тому, как в цитированных выше стихах о саде ритмически варьируется оборот «ладно-ладно», в других стихах так же постоянно является другой оборот:

Через месяц на полях растает снег.
Через три – посеют овёс.
Через шесть – снова выпадет снег.
Через сто тысяч лет здесь будут джунгли.
Через двести – ледник.
Через триста – проеду я на автобусе мимо.

Литусов – минималист: он общается с читателем посредством одной повторяемой и простой фигуры речи. Но какая бездна смысла за этим стоит!

Перед нами поочерёдно проходят и пугающие доисторические времена, и суровые волны мировой истории. Однако все они ничто по сравнению даже с минимальным фрагментом частного бытия.

Путём, казалось бы, простой констатации Литусов свидетельствует: таянье снега, при своей внешней яркости – явление несколько тавтологическое, поскольку снег снова выпадет, а затем весна так же монотонно повторится. И мировая история так же скучна, как природа. Лишь деятельная душа привносит в скуку мировой истории и однообразие природы истинное оживление, благодаря которому и окружающий человека пейзаж обретает некоторую динамику. «Проеду на автобусе» – это волеизъявление поэта, вне его мироздание являет собой пустыню.

Истина не в огромности, а в минимализме – иносказательно свидетельствует поэт; и само солнце у него порой противостоит всему, что происходит на земле:

Как листья падают с ветвей,
как ты глотаешь кефир,
как сдают сдачу с трёшки,
как снимают дачу и грызут орехи,
совсем не так заходит солнце.

Вячеслав Литусов обыгрывает минимальный сравнительный оборот, где «как» предполагает прогнозируемое «так». Намеренно обманывая читательское ожидание, одолевая своего рода синтаксическую инерцию, поэт как бы отрицает в последних строках стихотворения весь предшествующий текст. Оказывается, солнце, зависающее надо всем, устроено совершенно иначе, нежели всё, что принадлежит долу – включая жизнь деревьев, а не только повседневные занятия и заботы людей.

Как и в стихах, где упоминается пассажир автобуса, в стихах про солнце последняя строка как бы взрывает все предшествующие строки и в то же время несколько парадоксально вытекает из них.

В поэзии Вячеслава Литусова, наполнившей собою конец минувшего века, предвосхищено начало нашей современности. Оно заключается в том, что истина, удел немногих, поэту подчас дороже, нежели прекрасное, власть которого способна распространяться и на широкую аудиторию. Вряд ли кто-то из нас скажет: «Роза безобразна!», и едва ли такое высказывание найдёт поддержку у большинства, ибо прекрасное воспринимается интуитивно и не располагает к отвлечённым дискуссиям, тогда как истина – например, утверждение «Земля вращается вокруг солнца», даже будучи доказанной, опровергает наш визуальный опыт и до сих пор не является непременным достоянием большинства. Недаром мы говорим: «Солнце взошло» или «Солнце село». А между тем, светило, как показано в стихах Литусова, в корне отличается от наших с вами представлений о нём. Оно – другое. И ведёт себя не так, как мы его запрограммировали.

Истина не всегда популярна – но именно её способен избрать поэт, намеренно чуждый всякому эстетизму. Вот почему Литусов подчас обращён не к широкой аудитории, а к узкому кругу единомышленников:

Мне страшно смотреть назад,
составлять слова,
бывшие именами тех
всех, с кем оглядывался через плечо
вперёд.

Оглядываться вперёд – значит совершать прорыв к истине сквозь обыденность, действовать вопреки общепринятому стандарту, которому едва ли противоречит даже неоспоримое утверждение «Роза прекрасна!».

Но собственно что есть красота? В узком смысле «эстетическое» – термин философа XVIII века Баумгартена – означает чувственно воспринимаемое. И как знать, может быть, в своих поисках истины Вячеслав Литусов одновременно идёт к постижению некой иной внеэстетической красоты (красоты, приподнятой над нашим чувственным миропониманием)? Неслучайно поэт устремляется туда, «где кончается материя». Неслучайно и то, что Вячеслав Литусов способен поэтически подниматься над природой, совершать дерзновение, присущее современной поэзии, подчас не знающей берегов:

Август сыгран бездарно,
но зрителям нравится
предвкушенье...

Почему поэзия Литусова, склонная приподниматься над эстетикой, так созвучна нашим дням? Нынешнее время, когда поэзия сделалась предметом «штучного» спроса и перестала собирать стадионы, как было, например, в 60-е годы, стало временем индивидуальных поисков в поэзии. Они неизбежно противостоят штампам и общим местам. А поскольку истина – явление всё-таки не общепонятное и гораздо менее популярное, нежели красота, едва ли не модным в современной поэзии становится намеренное пренебрежение сложившимися стандартами прекрасного. И как знать, быть может, доживи Литусов до наших дней, он бы стал одним из авторов, способных возглавить нынешние поиски новых, ранее нехоженых дорог в поэзии.

На фото: Вячеслав Литусов

Вячеслав Литусов (1973-1999)

Родился в Петрозаводске (Карелия). Детство провел в Свердловске, откуда в 1987 семья переехала в Вятку (Киров). В 1991 году поступил в Кировский государственный медицинский университет, откуда год спустя ушёл в КГПИ (Кировский государственный педагогический институт) на филологический факультет. В 1992-1993 годах начал работать в журналистике. Занятие это было продолжено и в Екатеринбурге, куда он вернулся в 1996 году. В период учебы занимался рок-музыкой, издавал самиздатский журнал «12-13». Был близок к екатеринбургской литературной группе «Калевала-97». При жизни стихи публиковались в местных кировских газетах, посмертно – на сайте «Сетевая словесность».

Стихи Вячеслава Литусова:

* * *

Только к вечеру сад опустеет,
от зачёркнутых строчек темно,
ладно, ладно – тебе напевает
в приоткрытое ветер окно,

ладно-ладно, спроси себя: где я,
а ответу – не хочешь, не верь:
за окном догорает Помпея
и Венеция плещется в дверь.

* * *

Через месяц на полях растает снег.
Через три – посеют овёс.
Через шесть – снова выпадет снег.
Через сто тысяч лет здесь будут джунгли.
Через двести – ледник.
Через триста – проеду я на автобусе мимо.

* * *

Я не имею меры,
чтобы себя измерить.
Окрестность зарастает травой,
и уже у двери
плещется море,
и ночью встают стеной
звёзды, будто некто
решил заклеить
окна дырявой бумагой.
Трубят отбой
трубы водопровода, и я спасаюсь
тем, что снова закрываю глаза
за собой.

* * *

Прозрачный зверь
Бросается к ногам
Звездой.
Теперь загадывай желание.

* * *

Становлюсь – обновлённое время.
Два светлых пятна – созвучно имя
тому, что означает пустоту.
Я, растянувшись многоточьем клеток,
тянусь за светом нитью,
где кончается материя,
и говорю кому-то для чего-то:
когда наступит час увидеть Солнце,
ты предсказать закат уже сумеешь.

* * *

Наполнив прозрачную чашу водой,
наполни вторую терпением.
Когда сон смешается с пылью,
Ты узнаешь тайну огня.

11.07.90

* * *

Как листья падают с ветвей,
как ты глотаешь кефир,
как сдают сдачу с трёшки,
как снимают дачу
и грызут орехи,
совсем не так заходит солнце.

11.07.90

* * *

Мне странно смотреть назад[1],
составлять слова,
бывшие именами тех
всех, с кем оглядывался через плечо
вперёд.

* * *

Август сыгран бездарно.
Но зрителям нравится
предвкушенье: вот-вот
и артисты представятся
и предстанут на сцене,
завёрнуты в занавес,
словно в карту Европы
какой-нибудь Каунас,
над которым и нам
облаками ползти,
чтоб вернуться дождями
и, сердце в горсти,
но сезон доиграть
и услышать «виват»
на последнее – с выдохом –
«ах, виноват».
И в промокшем кафе
разрядить наугад
именной парабеллум
в первый зрительский ряд.

[1] Первое стихотворение пятичастного цикла.