«Пережить этот рассвет – поражение...». О поэте Руслане Элинине (1963–2001)

«Пережить этот рассвет – поражение...»

О поэте Руслане Элинине (1963–2001)

«Большое видится на расстоянье», как написал безвременно ушедший поэт. И вот ради сохранения хрупкой, стирающейся памяти в 2012 году были задуманы ежегодные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-е — 2000-е (позже расширили диапазон: «в конце XX — начале XXI веков»). 

Название чтениям «Они ушли. Они остались» подарил поэт и писатель Евгений Степанов: так называлась выпущенная им ранее антология ушедших поэтов. Организаторами стали Борис Кутенков и Ирина Медведева, испытавшая смерть поэта в собственной судьбе: её сын Илья Тюрин погиб в 19. Сразу сложился формат: мероприятие длится три дня, в каждый из которых звучит около десяти рассказов о поэтах, а также доклады известных филологов на тему поэзии и ранней смерти. В издательстве «ЛитГОСТ» в 2016 году вышел первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», включивший множество подборок рано ушедших поэтов постсоветского времени, воспоминания о них и литературоведческие тексты; чтения «Они ушли. Они остались» стали традицией и продолжились в 2019 году вторым томом — посвящённым героям позднесоветской эпохи.

В настоящее время ведётся работа над третьим томом антологии, посвящённом поэтам, ушедшим молодыми в 90-е годы XX века, и продолжается работа над книжной серией авторских сборников.

Теперь проект «Они ушли. Они остались» представлен постоянной рубрикой на Pechorin.net. Статьи выходят вместе с предисловием одного из кураторов проекта и подборками ушедших поэтов, стихи которых очень нужно помнить и прочитать в наше время.

«Поэзия требует всего человека», – писал Батюшков («Нечто о поэте и поэзии»). Вторя Батюшкову, Пушкин на страницах «Онегина» писал: «Высокой страсти не имея, / Для звуков жизни не щадить». И вот что поразительно: принесение жертвы Аполлону не обязательно подразумевает, например, забубённое пьянство как программу разрушения быта (хотя для Есенина означенный тип творческого поведения был органичным). Но даже в том случае, когда поэт внешне сдержан, не склонен к пьяным скандалам и публичным эксцессам, а просто сидит себе за письменным столом в ремесленных потугах, он творчески сокрушает и возводит себя в новом качестве. Настоящий поэт сгорает на огне вдохновения, не щадит жизни, какой бы заезженной ни казалась приведенная эта формула, а пьёт ли он при этом или нет – не имеет особого значения. 

Примером литературного подвижничества для нас является жизнь Руслана Элинина. В 1993 году вместе с Еленой Пахомовой он создал клуб «Классики XXI века» (и ныне, когда Элинина не стало, Пахомова самоотверженно продолжает начатое им дело). Понятие классики, каким бы туманным оно ни казалось, подразумевает то определение прекрасного, с которым напрасно полемизировал Чернышевский в своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». Классическая формула проста: прекрасное есть то, что совершенно в своём роде. Род подразумевает избирательность; как говорил в личной беседе с автором статьи поэт Генрих Сапгир, чья судьба напрямую связана с салоном Пахомовой, – «литература аристократична, а не демократична». Аскетически ограничив себя тем или иным родом творчества, добровольно замкнув себя в заданных параметрах эстетического бытия, служитель прекрасного вынужден – говоря словами Есенина – «рубцевать себя по нежной коже». Для того чтобы достичь совершенства, подчас приходится – едва ли ни буквально – вдоль и поперёк изрезывать чувствительную кожу, а не только изрядно ломать голову.

Этим опасным путём шёл по жизни Руслан Элинин – творец особой эстетики, о которой пишет критик Людмила Вязмитинова в первом томе антологии «Уйти. Остаться. Жить». Характеризуя Элинина как личность и автора, она отмечает: «...быстро освоив свободный стих, он пошёл в сторону разновидности минимализма, названной Татьяной Михайловской в их совместной с Элининым книге (Руслан Элинин. Татьяна Михайловская. То есть. М., 1998)  «осколочной эстетикой», цель которой фактически – убрать из текста то, что мешает ему достичь искомой вариативности и глубины»[1]. Поразительно, что упоминание осколков ощутимо аукается, физически перекликается с необходимостью «рубцевать себя», о которой писал Есенин.

Минимализм Элинина предполагает не только отточенность малой формы, но и обострённую чуткость поэта к бегу минут, секунд – к тому пульсу неумолимого времени, который требует от поэта не меньшего трепета и внимания, нежели вся мировая литература. Зная её, истинный классик обречён чувствовать неповторимый нерв современности, дерзновенно оставляя позади (но одновременно и опираясь на него) всё то, что ему предшествовало.

Элинин пишет:

Годами ждёшь
минуты
Текут минутами года

Причудливая динамика времени здесь неравномерна: мы словно готовимся пережить пик бытия, который по времени бывает волнующе кратким и досадно мимолётным. Постоянно уподобляясь друг другу, крупные – беспокойно-выжидательные, приготовительные периоды времени – и, напротив, чрезвычайно малые, составляющие жизненные кульминации минуты расположены взаимно симметрично и по-своему организованно. Поэтому верлибр Элинина едва ли может быть поставлен в один ряд с той романтической поэзией, в которой мысль или мечта больше слова.  «Мысль сильна, // Когда размером слов не стеснена», – пишет скептический Лермонтов.

Меж тем, в приведенном тексте Элинина, несмотря на отсутствие видимых признаков силлабо-тоники (параметров метра), слова выстроены в стройные ряды и взаимно соразмерены. Элинину была отнюдь не чужда та современная версия футуризма, та особая поэтика слова (а не поэтика мысли или поведения), которую разрабатывает Константин Кедров. Автору памятны его яркие выступления в салоне Елены Пахомовой «Классики XXI века». Литературным собеседником Элинина также является поэт Генрих Сапгир. Он умел реорганизовать силлабо-тонику так, что она звучала ультрасовременно. Сапгир не был чистым авангардистом хотя бы потому, что не чуждался традиционализма, не боролся с силлабо-тоникой. Сапгир не сбрасывал Пушкина с парохода современности. Однако он, как никто другой, был способен чувствовать остроту исключительных мгновений, а значит, и остроту современности. Не потому ли он, как и Элинин, так внезапно ушёл из жизни?

Символично, что его жизнь, как и жизнь Руслана Элинина, трагически оборвалась. Сапгир ехал в троллейбусе на выступление в салоне Елены Пахомовой. И – не доехал: у него остановилось сердце, когда он находился в общественном транспорте, как будто он не выдержал вверенной поэту повышенной концентрации бытия. Шёл 1999 год.

Генрих Сапгир ушёл от нас играючи. Создалось впечатление (едва ли вполне обманчивое), что Сапгир просто пошутил. Постоянно ходил по краю между жизнью и смертью и Элинин, одну за другой отмеряя отчаянные минуты рискованными шагами... Однако если Сапгир, поэт лианозовской школы, был склонен к ёрничанью, к литературному заигрыванию с абсурдом коммуналок и дворов, то Элинин при всей своей простоте поведения был вызывающе элитарным. К этому Руслана располагала склонность к лирической прозрачности и отчуждение от быта, умение появляться на людях без декораций:

и вдруг понимаю
что без галстука лучше

В самом деле, внутренняя яркость иногда сочетается с внешней яркостью, против которой высказывается и Бродский: «Видите ли, я вообще считаю, что настоящим снобом человек может стать, только если он из провинции. Когда я говорю о снобизме, то употребляю это слово вовсе не в негативном смысле. Ровно наоборот. Снобизм – это форма отчаяния, уж не помню кто это сказал, может быть, даже я сам. Но это неважно. Человек из провинции – у него уже просто по определению аппетит к культуре покрепче, чем у человека, которой в этой культуре, в этой среде вырос»[2].

Элинину была не чужда доля того снобизма, о котором говорит Бродский. По Бродскому иной москвич, в культурном отношении живущий на всём готовеньком, внутренне становится провинциалом, тогда как иной провинциал остро взыскателен и чуток к культуре, поскольку испытывает по ней голод. Не будем бесплодно рассуждать о том, какое место в культурной географии страны занимает Гвардейск, город, где был рождён Руслан Элинин. Не место определяет человека...

Однако ясно одно. Элинин создавал поэзию высшей пробы, для которой требовался снобизм – в том позитивном значении, которое родственно максимализму классики, её чистоте и взыскательности. Руслан Элинин в своей поэзии щепетильно точен. И трагичен в своём обострённом поэтическом чувстве времени.

Вторя своим стихам о заветных минутах жизни, Элинин пишет:

Песочные часы горизонтально
в них умерла минута
разорвавшись
на прошлое и всё переживём

Горизонталь времени у Руслана Элинина соотносима с тем особым переживанием времени, о котором когда-то поведал человечеству французский мыслитель Жиль Делёз: «Каждый организм состоит из рецептивных и перцептивных элементов, но и из своих внутренностей, суммы своих сокращений, удержаний, ожиданий. Уже на уровне этой первичной витальной чувственности проживаемое настоящее учреждает во времени прошедшее и будущее. Будущее предстает в потребности как органическая форма ожидания; удержанное же прошлое проявляется в клеточной наследственности»[3]. Настоящее очень трудно уловить, зафиксировать в уме, ибо с одной стороны, ему сопутствует всё ещё живое ощущение недавнего прошлого или «клеточная наследственность», а с другой – предвкушение ближайшего будущего. Настоящее как бы распадается на уже несуществующее прошлое и ещё не существующее будущее, но эта маленькая трагедия разрешима в том масштабном потоке бытия, которому всё-таки принадлежит будущее. Не потому ли Элинин систематически избегает знаков препинания? Они помешали бы включению мгновения в вечность и присутствию ритма с его извечной повторяемостью, спутницей традиционализма, в живом потоке современности. Меж тем, Элинин работал, сочетая самодостаточность поэтической миниатюры с её открытостью подвижному мировому целому – понятно, что знаки препинания, знаки разделения в данном случае становятся для поэта неуместными.

Нежелание выпадать из потока времени, из потока бытия у Элинина временами сопряжено с нежеланием отказываться от живого «ё», менять его на книжное «е». «Ждёшь», «переживём» – читаются-звучат у Элинина как живые, не унифицированные словоформы.

Обострённое чувство современности побуждает Элинина создавать новый тип элегии, иначе говоря, новый тип традиционного письма. А отказ от силлабо-тоники он как бы уравновешивал анафорами (фигурами синтаксического повтора):

как стихает озноб непохожий на трепет травы
как мелеет река лишаясь таинственных рыбин
так песчинки секунд намывают безлюдные пляжи разлук

В самом деле, секунды, если они сердечно бесплодны, неизбежно прессуются, опускаются в страшную толщу времени – где нет уже даже ни времени, ни пустого пространства – это сравнимо разве что с космической чёрной дырой. Или, на худой конец, с бесплодной пустыней.

В текстах Элинина часто присутствует художественно остроумная метафора: подобно тому, как пустынная бесконечность состоит из песчинок, малых (и бессчётных!) единиц, не замечаемые нами потерянные секунды рождают зловещие зияния в бытии. И они колоссальны. Нечто малое становится пугающе монументальным, а количество секунд-песчинок чудовищно перерастает в качество...

Тем не менее, безлюдные пляжи от обратного подразумевают то прекрасное, что могло бы быть. Элинин на современном культурном уровне художественно воскрешает вечное идеальное прошлое элегии. Ведь до того, как секунды были во множестве потеряны, мир был неузнаваемо иным, лучшим...

Лирическое противостояние скучным эпическим глыбам – ход вполне традиционный, но современно переосмысленный-перелицованный у Элинина – подчас сопровождается намеренной долей лирического мазохизма.

пережить  этот рассвет – поражение
которое я терплю ежеутренне
и может быть единственно поэтому
остаюсь живым

 – пишет Элинин, двигаясь от поражения к победе, возрождаясь через поражение.

Руслан Элинин рано окончил свой жизненный путь, уйдя от нас в 38 лет. Он как никто другой в своей творческой практике следовал и соответствовал страшным словам Есенина: «Коль гореть, так уж гореть сгорая». Жизнь личности на пределе своих возможностей, а иногда и за их пределом, конечно, жжёт. Однако жизнь вполсилы пуста и бессмысленна.

Руслан Элинин ушёл, явив нам поразительный пример творческого самопожертвования, показав нам возможность головокружительно трудного и непередаваемо радостного пути к парнасским вершинам, которому может ужаснуться и которым может восхититься каждый не чуждый творчества человек.

Руслан Элинин родился в городе Гвардейске Калининградской области в семье военного. В 1980–1984 годах учился в Ленинградской военной академии им. Можайского по специальности инженер-механик, позже – в МАИ и Заочном политехническом институте, в 1990-е – в Литературном институте. В 1987 году посещал собрания ЛИТО «Сретенский бульвар» и с 1989 работал в хозрасчетном Творческом центре – негосударственных общественных организациях, призванных охватить неформальное творческое пространство СССР. Принимал участие в создании Союза гуманитариев СССР и Всесоюзного гуманитарного фонда. Начал собирать Библиотеку неизданных рукописей, ставшую крупной коллекцией неподцензурной литературы. Продолжением собирания библиотеки стала деятельность созданного им Литературно-издательского агентства Руслана Элинина. Начиная с 1990 года, регулярно организовывал литературные вечера, в 1993 году вместе с Еленой Пахомовой основал литературный клуб «Классики XXI века» в Московской государственной библиотеке им. А. П. Чехова. Стихи впервые были опубликованы в 1988 году в самиздатском журнале «Морская черепаха», а начиная с 1990 года, появлялись в газете «Гуманитарный фонд», альманахе «Черновик», журналах «Арион», «Новое литературное обозрение» и др. Вышло пять книг стихотворений. Стихи включены в антологию «Самиздат века». В мае 1996 года получил тяжелую травму головы, после которой уже не приходил в сознание. Умер 25 декабря 2001 года.

Стихи Руслана Элинина:

ДОРОГА БЕЗ ГРАНИЦ

* * *

Годами ждешь
минуты
Текут минутами года

* * *

                                                 Б. К. и памяти Лотреамона

Перешагнув еще один порог
я вышел
и под листьями промок
растений неизвестной мне породы
в неведомое время дня и года
и оглянулся
Каменный порог
лежал на всякой из моих дорог
Лишь впереди дорога без границ
из стоптанных словесных половиц

* * *

                                      памяти Вен. Ерофеева

И вот – собираюсь я в гости
и весь истерзался
какие взять тексты
и галстук какой повязать
Вдруг заходит сосед с поллитровкой «Агдама»
и начинает бубнить что нечаянно мол
потерял мою книжку Батая
да черт с ней отвечаю ему
и вдруг понимаю
что без галстука лучше
а текст лучше взять
тот

* * *

                                              посвящается Е. П.

Доброта – это когда чье-то фото
Можно поставить на стол

Или когда синице
Нравится окраска груди

Доброта – это когда впереди
Не только улицы, но и лица.

* * *

Песня о невыросших крыльях.
Песня о чистоте грязи.
Песня о смерти смертей.
Сонет о возлияниях обильных.
Жизнь, поместившаяся в рассказе.
Залетевший в метро воробей.

* * *

Песочные часы горизонтально
в них умерла минута
разорвавшись
на прошлое и все переживем

* * *

Как мелеет река лишаясь таинственных рыбин
как сливается утро и день растворяя прохладный туман
как взрослеет ребёнок и ранее дальние дали измеряет в минутах ходьбы
как уходит пол-жизни о чём поминаешь за чаем
как стихает озноб непохожий на трепет травы
как мелеет река лишаясь таинственных рыбин
так песчинки секунд намывают безлюдные пляжи разлук

* * *

Ничто не меняется
постоянство метаморфоз
через час я усну и проснусь на рассвете
напоминающем кровавые бинты
сорванные с израненной памяти
пережить этот рассвет – поражение
которое я терплю ежеутренне
и может быть единственно поэтому
остаюсь ж