«Большое видится на расстоянье», как написал безвременно ушедший поэт. И вот ради сохранения хрупкой, стирающейся памяти в 2012 году были задуманы ежегодные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-е — 2000-е (позже расширили диапазон: «в конце XX — начале XXI веков»).
Название чтениям «Они ушли. Они остались» подарил поэт и писатель Евгений Степанов: так называлась выпущенная им ранее антология ушедших поэтов. Организаторами стали Борис Кутенков и Ирина Медведева, испытавшая смерть поэта в собственной судьбе: её сын Илья Тюрин погиб в 19. Сразу сложился формат: мероприятие длится три дня, в каждый из которых звучит около десяти рассказов о поэтах, а также доклады известных филологов на тему поэзии и ранней смерти. В издательстве «ЛитГОСТ» в 2016 году вышел первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», включивший множество подборок рано ушедших поэтов постсоветского времени, воспоминания о них и литературоведческие тексты; чтения «Они ушли. Они остались» стали традицией и продолжились в 2019 году вторым томом — посвящённым героям позднесоветской эпохи.
В настоящее время ведётся работа над третьим томом антологии, посвящённом поэтам, ушедшим молодыми в 90-е годы XX века, и продолжается работа над книжной серией авторских сборников.
Теперь проект «Они ушли. Они остались» представлен постоянной рубрикой на Pechorin.net. Статьи выходят вместе с предисловием одного из кураторов проекта и подборками ушедших поэтов, стихи которых очень нужно помнить и прочитать в наше время.
Анатолий Кыштымов (1953–1982) – герой второго тома антологии «Уйти. Остаться. Жить», поэт, по своей воле ушедший из жизни в возрасте 29 лет. Еще одна, побудем шаблонными, хрупкая душа, не вынесшая «схватки» с безжалостной действительностью. По сути, поэт-самородок. Простой парень из села Московское в Хакасии. Ныне, спустя 40 лет после его смерти (кстати, в этом году, получается, памятная дата) на родине его почти поэтически «канонизировали». Его называют «хакасским Есениным», так же как, например, Дондока Улзытуева – «бурятским Пушкиным».
Трудно сказать, насколько полезна такая канонизация. Хорошо, наверно, в том смысле, что изданы практически все стихи Кыштымова, что они доступны читателю. Их читают и учат в школах, сочиняют на них песни. В своей статье «Душа, открытая всем»[1] писатель и журналист из Красноярска Владимир Шанин пишет: «Лариса Катаева [близкая подруга Анатолия Кыштымова – Е.С.] исполнила свой завет. «Можно назвать подвижничеством ту огромную работу, которую она провела по собиранию и популяризации литературного наследия талантливого хакасского поэта Анатолия Кыштымова», – сказала Нина Иншина, заместитель главного редактора газеты «Хакасия». После первой посмертной книжки вышли «Избранное», «Листозвон золотой», «Звёздное». В последнюю книгу вошло ещё около сорока стихотворений, неизвестных читателям и разысканных комиссией по литературному наследству: Геннадием Степановым, Ларисой Катаевой, Людмилой (женой Анатолия) и его сестрой Галиной».
Однако, с другой стороны, на мой взгляд, из-за такого сравнения с Есениным происходит частичное нивелирование, обесценивание, я бы сказала, стирание индивидуальности автора по имени Анатолий Кыштымов. Отчасти можно понять, где лежат корни такого «уподобления». Стихи Кыштымова очень мелодичны, напевны в том самом классическом понимании, в каком это приятно и удобно уху и восприятию не очень филологически «начиненного» читателя. Затем – в стихах молодого хакаса много природы, фактически они растут из нее: «А трава вернётся, знаю, / Хоть права ты, не права... / А трава настанет к маю, / Та зелёная трава. // И берёзы белосвечно / Вновь теплом наполнят рвы... / Я хотел бы видеть вечно / Возвращение травы...». Немудреная просодия, не так ли? Нет изощренных рифм, сложных приемов. Тем не менее, в этих простых строках – трепетание, биение истинного чувства. Какой-нибудь циничный поэзоэстет может расплеваться, но – никуда не денешься – такие стихи будут всегда востребованы в школьных учебниках, в застолье – в виде песни. Но Кыштымов все же – не Есенин, и в этой статье хотелось бы показать, что его поэтика глубже и сложнее, чем ее зачастую представляют.
Безусловно, важно поведать о биографии, которая во многом определила творчество Кыштымова. Родился, как уже упоминалось, в селе Московское Усть-Абаканского района в семье крестьянина. Стихи начал писать в школьные годы. Как пишет Владимир Шанин, «...стихи писал с детства и пока не помышлял где-нибудь напечататься. Простой сельский паренёк, хакас, только что окончивший среднюю школу, даже не знал, к кому обратиться со своими стихами, стоят ли они того, чтобы ими заниматься, он только писал, писал много, каждый день, будто кто-то свыше надиктовывал ему, и он едва успевал записывать. Свои стихи он читал сельчанам и радовался, что его слушают, одобряют, советуют послать в Абакан, в газеты. Но паренёк лишь скромно отмахивался». В 1971 году Кыштымов окончил школу, сначала работал в совхозе на стрижке овец, но через год поступил в Абаканский государственный педагогический институт на филфак...
Но все было не просто так: тут как раз кроется случай, интрига и тайный разворот его судьбы. Дело в том, что юного поэта «открыла» уже упомянутая корреспондентка Усть-Абаканской районной газеты Лариса Катаева, которая приехала в село с редакционным заданием. И вот на сцене клуба, где шла репетиция агитбригады, она увидела хакасского мальчика, который по-русски читал стихи.... Поскольку Катаева сама писала, она ощутила в Анатолии «искру Божию», почувствовала, что это талант, который нужно поддерживать и продвигать. Вновь цитата из статьи Владимира Шанина: «Познакомились, разговорились, и Анатолий пригласил корреспондентку к себе домой – в длинный барак, в комнату, где он жил с мамой и сестрой. Действительно, стихов было много-много: листочки, блокнотики, тетрадки... на стульях, на столе, даже под кроватью... Лариса восхитилась: «И многие – упоенье!»».
Собственно, это было начало большой и ключевой для Кыштымова любви, которая продолжалась до ухода поэта из жизни. Лариса стала для Анатолия помощницей и своего рода «наставницей», он советовался с ней, восхищался ее стихами, хотя – судя по ее строкам, написанным «на смерть поэта» – ее поэтический талант меньше. Увы, несмотря на все положенные в таких случаях страдания, письма, метания, ожидания со стороны юного поэта, Лариса не ответила ему взаимностью и вышла замуж за художника Геннадия Степанова. Сокровенная страница, если так можно выразиться, этой биографической коллизии в том, что Кыштымов не только смиренно принял это и «благословил» Катаеву на брак, но продолжил дружеское общение с Ларисой и ее мужем. Поступил на филфак в Абакане (Катаева работала там корреспондентом газеты «Путь к коммунизму», руководила литературным объединением имени Георгия Суворова), был там бессменным редактором факультетской газеты, выступал со стихами перед студентами. Между прочим, кроме поэзии, увлекался рисованием, резьбой по дереву и по окончании института работал в абаканской школе № 10 учителем черчения и рисования, потом – художником-оформителем во Дворце пионеров города Абакана. В 1974 году женился на девушке Людмиле...
Трудно разобраться в клубке чувств, страстей, тем более, если воспоминания людей фрагментарны, порой неточны и субъективны. Но одной из причин трагического ухода определенно стала именно несчастная любовь. Достаточно точно описывает эту ситуацию в антологии «Уйти. Остаться. Жить» поэт и публицист из Новосибирска Антон Метельков: «Судьба Анатолия Кыштымова, к сожалению, типично-поэтична. Мальчик, родившийся в хакасской деревне (кыштымами назывались обложенные данью зависимые народы) и ошалевший, утративший дар речи от окружавших его цветов, голосов, запахов. По сути – от окружавших его невысказанных стихов. И он нащупывает эти стихи у себя во рту, пробует придать им звучание, начинает говорить на их языке. Детство: степи, озёра, тайга, степи. Стихи. Ранняя смерть отца. Забота о матери и о сестре. Стихи. Затем – двойное потрясение: родственная душа и любовь, оказавшаяся несчастной. Оказавшаяся – и оставшаяся с ним надолго, а скорее всего, как это свойственно любви, навсегда». И еще оттуда же: «В 1974 году Кыштымов <...> женится на Людмиле Шушпановой, становится приёмным (и примерным!) отцом её сына, и постепенно культурная и социальная изоляция всё больше сгущается: хакас, женатый на русской женщине и пишущий стихи на русском языке. Стихи не воспринимаются маститыми коллегами и не печатаются (исключения составляли газеты, в которых работала Лариса Катаева). Кыштымов выпускает свои стихи самиздатом, который он называет «Сампич» («сам пишу, издаю, читаю»). Непонимание, непризнанность, неприкаянность растут. Как следствие – неверие в себя. Ненайденная поддержка в последние месяцы и дни. Трагический финал, петля. 1982 год, 29 лет. Как сказал сам Кыштымов в одном из стихотворений, «болью насытившись досыта»».
Теперь все-таки немного о стихах Анатолия Кыштымова. Хотелось бы сказать, в первую очередь, о его разнообразной и всегда очень точной ритмике, даже если автор отступает от льющейся, как река, силлаботоники. Рядом с вполне себе классическими размерами («Провожаю тебя, и снежинки летят, / К голове твоей тени бегу... / Словно трещины, тени деревьев лежат / Под ногами на лунном снегу») встречаем свободный ритм с вибрирующим перебоем, который, как кажется, похож на кардиограмму сердца: «Уснула река / в своём логу. / Спят скалы – глыбы. / Лодка рыбака / на берегу, / как две рыбы. / Я сюда приду, / просто посижу, / помну в пальцах / глину... / Вспомню о тебе, / речку разбужу, / камешек кинув» или «Так и пойдём вместе мы. / Ты такая, что рядом всегда. / Тихо-тихо вокруг. Ни звука. / Осторожно. Какая большая вода! / Дай руку». Этим обостренным чувством ритма, который достигается предельно близкой связью с природой, поэзия Кыштымова близка Дондоку Улзытуеву. И – как ни странно – ощущаются кое-где ритмические сближения с Блоком («Отворяются двери – там мерцанья, / И за ярким окошком – виденья. / Не знаю – и не скрою незнанья, / Но усну – и потекут сновиденья»).
Затем – у Кыштымова далеко не всегда классическая и традиционная оптика (и акустика, конечно, потому что поэт – это, в первую очередь – слух). «Не скрипят, как первый снег, / Табуретки в тёмном доме...» – здесь сквозит Мандельштам. «На асфальты, на ухабы, / Тяжелы на вид и вес, / Снежные большие бабы / Падают вдали с небес!» – это, как представляется, вообще некий сюрреалистичный обэриутский образ, гротескный и немного забавный. «Лежу я и слышу, / Как бухаешь ты в голове / Всё громче и громче, / Всё ближе и ближе, / Как время моё на руке» – здесь мощь и сама структура образа, когда стук крови в висках сравнивается с тиканьем часов, отчасти роднит с Маяковским. И кстати, можно «нащупать» некое пророчество: отмеренное количество ударов сердца, отмеренное время, зависящее от надежды на разделенное чувство.
Так что еще раз хотелось бы повторить: поэтика Анатолия Кыштымова стоит того, чтобы уберечь ее от некоторого канонизированного опрощения постфактум, после жизни. Особенно потому, что поэту пришлось пройти через боль, которую он не смог выдержать. А то, к сожалению, получается вечный и трагичный сюжет: поэт при жизни издавал себя сам, и никто, кроме Ларисы Катаевой, его не замечал и не продвигал...
Анатолий Кыштымов родился в селе Московское Усть-Абаканского района Хакасской автономной области в семье крестьянина. В 1972 году поступил в Абаканский государственный педагогический институт на филологический факультет. После окончания института работал в абаканской школе N 10 учителем черчения и рисования, потом – художником-оформителем в отделении железной дороги и во Дворце пионеров города Абакана. Создал свой орган издания «Сампич» («Сам пишу, издаю, читаю») и стал автором-издателем своих рукотворных книг: «Радость дождя», «Здравствуй», «Сказка о мышонке...» и другие. Первый сборник стихов «Я не прощаюсь» вышел в Абакане в 1993 году, после этого было издано ещё несколько книг избранных стихотворений.
Табуретки в тёмном доме...
Незнакомый человек,
Вот тебе мои ладони.
Посмотри в мои глаза,
Назови своё мне имя...
Что-то хочется сказать
Между днями и родными.
Маму б только не пугать,
Одному побыть в квартире...
Плакать в длинную кровать,
Слушать, как там в вашем мире?
Снежинки – они одинаковы.
Лишь кажется – свет и прах...
Снежинки – всегда одинаковы
На свадьбах, похоронах.
в своём логу.
Спят скалы – глыбы.
Лодка рыбака
на берегу,
как две рыбы.
Я сюда приду,
просто посижу,
помну в пальцах
глину...
Вспомню о тебе,
речку разбужу,
камешек кинув.
Вниз обвалом небывалым
Он летит. Гудит земля...
Как бы громко ни кричала –
Тяжелы на вид и вес,
Снежные большие бабы
Падают вдали с небес!
Пристегнувшись на замок;
Как пропеллер на морозе,
Серый крутится дымок.
Чтоб в снегах оставить след;
Как рассохшаяся мебель,
Будем в улицах скрипеть!
Так же травы ветер тревожит...
Молчу. И это вновь ты.
Вздыхаю. И это ты тоже...
Сейчас встану, неторопливо пойду
По весеннему снежному месиву...
Но куда я уйду от дум?
Так и пойдём вместе мы.
Ты такая, что рядом всегда.
Тихо-тихо вокруг. Ни звука.
Осторожно. Какая большая вода!
Дай руку.
В мире этого нет.
[1] Опубликовано в журнале «День и ночь», № 2, 2017.